Кукловод
Шрифт:
В сущности Попрыщенко был прав. Вникнув глубже в дело, Дальский и сам очень быстро убедился в полезности реальной силы. Обсудив проблему с Юрием Михайловичем и рядом других влиятельных лиц, Сергей пришёл к выводу, что гвардия учреждение полезное и следует лишь присматривать, чтобы она не повала под влияние подозрительных лиц. Слишком уж много жадных и на всё готовых рук тянулось к плодоносящему дереву, прораставшему на казалось бы совершенно неплодородной областной почве, и время от времени по этим рукам следовало бить, чтобы они не дотянулись в приступе вдохновения до отцов-основателей.
Столица, наконец, изволила заметить
С местной прессой Дальскому и Сократову пришлось повозиться. Особенно злобствовали «'Губернские вести» Аркадия Гермесовича Зарайского, которые в своей ненависти к монархизму переплюнули даже Крячкинское «Знамя». Коммунисты личной жизни губернатора деликатно не касались, напирая лишь на его классовую чуждость идее социализма, бессовестно украденной у людей, готовых за нее жизнь положить. Впрочем, к подобным выпадам заматеревший на ответственном посту Игнатий Львович относился равнодушно, а его дражайшую супругу они не трогали вовсе, по причине малой грамотности в теории классовой борьбы. То ли потому, что Катюша плохо училась в школе, то ли потому, что в её время сей предмет вообще исчез из школьной программы, но выпады коммунистов она иной раз воспринимала как комплименты. Ей страшно понравилось вычитанное на страницах Крячкинского «Знамени» слово «фаворит», а также другие слова, такие как «помпадурщина» и «абсолютизм». Звонила она Дальскому теперь чуть ли не каждый день, ставя его в тупик своими вопросами. Ну, например: может ли народ выбрать царя, и почему в Монако выбирают князя, а у нас всего лишь губернатора?
Приходилось Дальскому объяснять милой женщине, что князя в Монако не выбирают, он утвердился там сам и уже довольно давно.
– А Франция демократическая страна? – поинтересовалась Катюша. – Демократическая, – подтвердил Дальский.
– Ну вот, – сказала Катюша. – Что вот? – не понял Сергей. – Это я не вам, – отмахнулась Катюша. – Спасибо.
Что там за мысли бродили в этой красивой головке, Дальскому было выяснять недосуг: затеянное с его лёгкой руки дело требовало всё больше сил и внимания. Совещание следовало за совещанием, скандал за скандалом, и все буквально рвали Дальского на части, требуя от него совсем уж невозможного. Сергей Васильевич тащил свой нелёгкий воз с упорством Антея, не имея возможности припасть к земле для поднятия духа и сил.
Прибывший из столицы Филипп Петрович трудами Дальского остался доволен, но больше сетовал на усиливающееся давление оппонентов, которые грозили затопить растущую на глазах «Монаку» потоком постановлений и указов.
– А это уже ваши проблемы, Филипп Петрович, – жёстко сказал Дальский, выработавший за это время свою манеру разговора со столичными и областными чиновниками. – Если не можете наладить контакт с этим руководством – совершайте государственный переворот.
– Это, в каком же смысле? – удивился Филипп Петрович. – В прямом, – чётко разъяснил
Собравшийся на встречу с вице-премьером городской бомонд, они же акционеры-пайщики, поддержал Дальского холодным молчанием в адрес проштрафившегося гостя.
– Мы делаем всё, что можем, – вяло оправдывался Филипп Петрович. – Боюсь, что не всё, – отрезал Дальский. – Если в ближайшее время не появятся реальные плоды ваших усилий, то нам придётся взять свои меры для достижения необходимого результата. Задействованы слишком большие средства, затронуты интересы слишком большого числа влиятельных людей, чтобы можно было просто развести руками и сказать – извините.
Видимо до Филиппа Петровича стало доходить, что собравшиеся здесь люди не намерены шутить по поводу своих вложенных в большое дело средств, и это понимание стало проступать на его лице мелкими бисеринками пота.
– Все необходимые усилия уже предпринимаются, – сказал он глухо. – Результаты будут в течение ближайших недель.
Дальский вице-премьеру поверил, но отправил вслед за ним в первопрестольную Юрия Михайловича с твёрдым наказом попинать слегка разжиревших от безделья столичных бонз.
Виталий Сократов сдержал слово, поднажал на расшалившихся журналистов, и публикации по поводу личной жизни губернаторской четы прекратились. Зато резко возросло число публикаций с критикой его политики, превращающей некогда спокойную область в гнездо разврата и разгула.
Дальский и Сократов были вызваны во дворец, где были публично возведены в ранг кавалеров ордена Святой Екатерины. Игнатий Львович Гулькин самолично навесил на выпяченные груди товарищей по партии соответствующие регалии. – Ко мне поступают разного рода сигналы, – Игнатий Львович пристально посмотрел на Дальского маленькими поросячьими глазками, – о том, что для осуществления своего проекта вы, Сергей Васильевич, привлёкайте сомнительные капиталы – это нехорошо.
Вот тебе, бабушка, и Юрьев день. Не хватало ещё, чтобы губернатор Гулькин стал совать свой нос, куда не следует. До чего же неблагодарный у нас народ: ну дали тебе трон под задницу, так сиди, царствуй, но нет, всем ещё непременно хочется править. А для того, чтобы править, надо, как минимум, иметь мозги, а у Игнатия Львовича с этим явные проблемы. Разумеется, Дальский заверил светоча монархической мысли, что его замечания будут учтены, и он сам лично проведёт необходимые расследования, непременно поставив губернатора в известность о результатах.
– Кто это против нас копает, ты не в курсе? – спросил Дальский у Виталия.
Сократов был в курсе – профессия газетчика обязывала держать нос по курсу перемен.
– Зарайский сговорился с князем Заслав-Залесским, и теперь они активно обхаживают Игнатия Львовича. Ты почитай последние «Губернские вести» там, можно сказать, оссану Гулькину поют, как честнейшему и принципиальнейшему человеку, способному навести порядок в области и одернуть зарвавшихся интриганов. Среди этих зарвавшихся твоя фамилия, Сергей Васильевич, на первом месте.