Кукурузные человечки
Шрифт:
– Ему как для барина готовят, - схватившись на этот раз за забор, - продолжала критику Нинка, - а он еще фордыбачит.
Тут нужно сказать, что Славик и не думал фордыбачить, но Нинка заранее его в этом заподозрила.
Кубик вдруг фыркнул, и все на него посмотрели.
– Поразительно!
– воскликнул он.
– Ты, Нинон, для филолога - бесценный клад. Все века оставили в тебе следы. Не удивлюсь, если ты заговоришь вдруг языком древнего новгородца... Полина Андреевна!
– обратился он к бабушке.
– Раз уж мы так хорошо разговариваем, предлагаю совместный обед. Ваш борщ - моя тушенка, ваша картошка - моя сгущенка.
– Конечно, конечно, идите к нам!
– закивала бабушка.
– И чего я сама не догадалась пригласить?
За обедом зловредная Нинка ждала, должно быть, что Славик будет привередничать и плохо есть, но в пику ей, косившейся на него, Славик съел целую тарелку борща, а картошки попросил еще. Нинка налегала на тушенку, разогретую на сковороде, а после нее не могла отораться от сгущенки, которую бабушка налила ей в блюдце.
– Как мед, - восторгалась она, - только еще вкуснее. Я бы ее кажин день ела.
– Каждый, - поправил Нинку Кубик.
– Кажин!
– заупрямилась Нинка.
– Ишь, чего выдумал! Мама что, хуже тебя знает?
– Пусть будет "кажин", - согласился художник, - твоя мама для меня - самый уважаемый человек. И если она говорит "кажин", значит, есть и такой вариант слова..
– И Кубик в который раз принялся нахваливать бабушкин борщ, а она в ответ повторяла, что да что сварила в борще - все, что растет сейчасв огороде: и свеклу, и картошку, и капусту, и петрушку, и зеленый лук...
Славик поглядывал на Нинку и думал, что НИКОГДА И НИ ЗА ЧТО не расскажет ей о пришельцах.
А тайна эта уже ворочалась в нем и, честно говоря, искала выхода. Славику ужасно хотелось с кем-то поговорить об инопланетянах, что приземлились на бабушкином огороде и поселились в гнездах для кукурузных кочанов.
Несколько раз он ловил на себе взгляд художника - тот что-то необычное в нем заметил, - но взгляду его пока не отвечал.
Художни ел и рассказывал:
– Я давно уже заподозрил, что у дней, которые мы зовем привычно понедельниаками, вторниками, средами и так далее, есть и другие имена...
Дети подняли на Кубика глаза.
Художник поглядывал на них, будто искал, кому его рассказ подходит больше.
– Другие имена, - потворил Кубик, - свои...
Пока что все на него смотрели одинаково, ожидая, что будет дальше. Бабушка тоже поглядывала на соседа, отвлекаясь только на то, чтобы подложить внуку картошки, а Нинке - подлить густой сгущенки.
– Идем мы сегодня с Нинон навстречу солнцу...
Нинка перестала лизать сладкую ложку и уставилсь на Кубика своими колокольчиками.
– Идем, а она зева-а-ает. Так зевает, будто все проглотить хочет.
– Дак в такую-то рань встамши, кто ж не зевает!
– не осталась она в долгу.
– Зевает, значит, а тут кто-то ей говорит - басом говорит, - художник сгустил голос, - спрашивает у нее: "Это ты ко мне обращаешься?"
Нинкин рот открылся, словно она хотела что-то сказать.
– "Если ко мне, - басил Кубик, - то чуть погромче говори, я ведь еще далеконько!" Нинон со страху присела - и ко мне, и то-оненьким голосочком, в точности как у синички, спрашивает: "Дядь Вить, это кто?" А тот бас ей отвечает: "Дак ведь я День нонешний, ты не признала меня разве?"
– Поди, выдумываешь?
– неуверенно спросила Нинка.
– Это я-то?
– взмахнул ложкой Кубик.
– Да ни в жизнь! Все - чистая правда.
– Теперь он обращался к Славику, в Нинку глазами постреливая и в рыжую бороду незаметно посмеиваясь.
– "Я ведь, говорит, День нонешний, по-вашему, После- Дождика-Четверг, а по-нашему, Авдей Поликарпович. Вот поработать вышел..."
Нинка, вытаращив глаза на Кубика, облизнула ложку.
– Моя Нинон меня за руку хватает и Дню шепотом: "А чё ты, интересно, делать-то будешь?" Не испугалась... "Я?
– перешел на бас художник.
– О-о! Моих дел не перечесть.
Вот сейчас травы буду от росы сушить, землю согревать, леса и пшеницу растить. Потом ветрам-баловникам хвосты корачивать, чтоб не шибко буянили, а делом занимались. А с ветрами управлюсь, буду все на земле красить..."
– Это как?
– спросил Славик.
– "Красить-то?
– ответил День устами Кубика.
– То дело хлопотное. Главное, чтобы все цвета были разные. Вот смотри: помидоры - краные, сливы - синие, абрикосы - сами знаете, какие, на баклажаны много красок уходит, смешивать приходится, цвет у них сложный, лиловый, яблоки - те все разноцветные, недаром говорят про них - расписные..."
– А цветы-то, про цветы-то ты забыл!
– подсказала увлекшаяся рассказом Нинка.
– "И цветы, -согласился День Авдей Поликарпович.
– Каждый кисточкой, чуть он раскроется, тронь, да не раз - как, например, анютины глазки. Так и корпишь над каждым... А черешня, а вишня, а ягоды! Все грибы в лесу под кустами отыщи и шляпки покрась - да цвет не дай бог перпутать, а то ведь отравится кто! О-го-го сколько работы! К вечеру так умаешься, что еле-еле до горизонта доплетешься. Ну, правда, напоследок еще закатом полыхнешь - а в нем все краски до единой. Завалишься за горизонт - и спать, отдыхать. Проснешься, а ты уже не Авдей, а Данила или Евсей..."
– А чего у тебя все дни - мужики?
– привередливо спросила Нинка.
– Женщин-дней неужто не бывает?
– Да что ты!
– не растерялся Кубик.
– А среда, а пятница? А суббота? Трое мужчин и как раз три женщины. Народом все предусмотрено, полное, заметь-ка равенство! А седьмой день - восресенье - ни он, ни она. Значит, общий.
– А звать-то женщин как?
– не унималась Нинка.
– Первое имя - Анна...
– Как мою мамку, - удовлетворилась наконец Нинка. И подвела итог: - Выдумщик ты, Кубик! Укороту на тебя нет!