Кукурузные человечки
Шрифт:
– Андрей Леонтьевич!
– закричал издали Кубик.
– Что вы собираетесь делать?
– Мы, Виктор Александрович, - ответил неспешно председатель, - как всегда, понимаете, своим делом занимаемся: сеем, пашем... Наше дело, понимаете, - хлеб.
– А с лугом, с лугом вы что собираетесь делать?
– Есть такое мнение, Виктор Александрович, - вспахать.
– Андрей Леонтьевич!
– У Кубика все слова из головы вылетели.
– Андрей Леонтьевич, это как же?
– Ну, - председатель снял шляпу и вытер платком лысую голову, - не будем же мы ради художников, понимаете, да, понимаете, под цветочками, под одной, понимаете, только травой десять гектаров хорошей земли держать!
– Да причем тут художники!
– вскричал Кубик.
– Вы с этого луга для фермы траву косите, люди по уголочкам для коров, для коз сена добирают. А красота людям, значит, уже не нужна? Цветы - они уже никому не нужны, думаете?
– Настоящая красота, Виктор Алексаныч, - наставительно сказал председатель и для солидности надел шляпу, - это когда везде ровно. А здесь что?
– Он провел рукой по-над лугом.
– Тут яма, там бугор, там вообще лягушки, еще и дерево, а вон и кусты черт знает откуда.
– При последних словах предеседатель почему-то рассердился.
– Их птицы занесли, Андрей Леонтьевич, иволга...
– Когда везде, понимаете, ровно, тогда и красиво, - не слыша художника, как бы для себя, повторил председатель.
– Вот посажу здесь кукурузу...
– Андрей Леонтьич!
– взмолился Кубик.
– Да побойтесь вы бога! Такую красоту загубить ради нескольких мешков кукурузы! Спасут они вас, что ли? Что у вас у всех за болезнь такая: что не вами посажено - срубить, запахать?!
Тракторист развернул уже плуг, чтобы начать атаку на луг, но увидел, что с председателем спорят, махину свою остановил и стал ждать последнего знака.
– Ведь и дерево, и кусты, и ложбинка, и лягушки - они ведь природа, здесь все так расположено, что и глаза, и душа отдыхают! Вы и сами, наверно, в молодости на этот луг за красотой ходили, а сейчас хотите плугом ее зарезать!
– Ты слова-то подбирай помягче, - запыхтел председатель, - "зарезать"! Моя душа, знаешь на чем отдыхает? На полных, понимаешь, закромах, как говорится! Когда корма вдоволь, когда скот есть чем кормить - тогда я спокоен. Тогда мне и красоту, понимаешь, подавай.
Председатель и Кубик разговаривали не так уж громко, но их услышали. Откуда-то взялись две женщины, вступили в разговор. Обе были на стороне художника. Еще одна подошла - взяла сторону председателя.
И когда голоса женщин заглушили голос Кубика, а председатель, раскраснешись, стал рубить воздух рукой и все чаще поглядывать в сторону тракториста, художник отскочил к Славику и зашептал ему на ухо:
– Кровь из носу, Славик! Беги к своим пришельцам, принеси мне молстар, скажи - я прошу. Не прошу - умоляю. Дело, скажи, важнейшее, последствий никаких. Одна нога здесь, другая там. Дуй!
Славик понесся к своему огороду.
Пришельцы возились в корабле, - пришлось после острова Пасхи его проверять и ремонтировать. Грипа. услышав про художника, сказал несколько слов Мазилю, вышедшему из корабля, тот кивнул, и вот молстар снова в руках Славика.
Когда Славик вернулся, Кубик еще спорил, трактор пока стоял без движения, только предупреждающе рычал. Гонец подошел сзади и сунул в руку художника коробочку с экраном.
А председатель, изрубив воздух возле себя в куски, раз десять сняв и снова надев шляпу, вдруг побагровев, раздвинул женщин и сделал три решительных шага по направлению к трактору.
Кубик, заметил Славик, держа молстар в левой руке, не сводил экрана с председателя.
Перед тем. как дать знак трактористу начинать, Андрей Леонтьевич обратился к женщинам. Он сказал, наверно, уже сто слов, но еще несколько просилось наружу:
– Вам бы только, понимаете, травы да муравы... Травы, понимаете, да муравы... И не понимаете, понимаете, того, что...
– Тут он швырнул шляпу на капот машины и поднял руку.
Тракторист следил за рукой, чуть высунувшись из кабины. Он ждал, когда рука опустится, - тогда он двинет рычаги.
Но председатель не махнул рукой, а медленно, медленно стал ее опускать. Он почесал пушок на макушке, обвел взглядом луг, будто впервые его увидел. Потом кашлянул. Да, с ним что-то происходило. Женщины это заметили и замолчали, пристально на него глядя.
Председатель пошевелил плечами, словно что-то с себя сбрасывая.
– Эк меня занесло, - пробормотал он.
– Еще, не дай бог, кто-то подумает, что я без этого луга с делами не справлюсь. Перестраховываешься, Леонтьич? Трусить, что ли, начинаешь к старости, понимаешь, лет?
Она из женщин подошла к председателю.
– Андрей Леонтьич, ты на лугу сколько лет не был? У тебя маковка-то, глянь, волосом прямо на глазах зарастает!
– Ой, правда!
– в один голос воскликнули и другие женщины.- Ой, зарастает, Андрей Леонтьич, а волос-то бурый, как раньше, не седой!
Славик глянул на художника: тот спрятал уже руку с молстаром за спину и на его взгляд ответил кивком.
Председатель схватился за макушку. Она и правда уже не была голой, как десять минут назад, а покрылась волосами. Он отдернул руку, будто обжегся, но тут же потрогал голову снова.
– Это все химия!
– вскричал он.
– Гербициды-пестициды-нитраты! Вот что мне волосы вытравило на полях моих! А на луг вернулся - и взошли они за пять минут, словно дождем их полило!
– Председатель теперь гладил себя по голове.
– Взошли, взошли... Ну, чудеса! А я хотел его, луг-то, запахать. Вот спасибо тебе, Виктор Алексаныч, - председатель протянул художнику руку.
– Хоть ты и из города, а понимаешь, чувствуешь...
– Это вам спсибо, Андрей Леонтьевич, - ответил Кубик.
– Я думал, вас уже не свернуть, а вы вон какой...