Кукушка
Шрифт:
— Один человек уже пытался…
— Я не он! Я никогда тебя не обижу! Не унижу, не использую твою чувственность против тебя. Я… буду боготворить твое тело. Я буду его боготворить…
— Ты будешь меня бить?
— Нет. — Наконец он повернулся ко мне лицом. — Но я буду тебя кусать, и сжимать в своих руках очень сильно. Если мне покажется, что это то, что тебе нужно.
— Как… ты можешь быть в этом уверен? — мой голос срывался, а всю меня пронзали короткие всполохи электричества. Я вся горела, и этот пожар лишь раздувал врывающийся в окно горный ветер.
— Я услышу подсказку в твоих громких
Невольно мои губы приоткрылись, и тут же его палец скользнул мне в рот. Язык робко толкнулся ему навстречу. Желание темным мороком окутало все кругом.
— Вот так… Сначала пальцы, потом член. Ты ведь примешь меня? По-всякому? Как бы я не захотел?
Его пальцы покинули мой рот и устремились куда-то вниз. Под полотенце, чтобы бесцеремонно проникнуть внутрь, скользнуть между ягодиц. Намекая на…
В сумбур в моей голове проник громкий плач. Я моргнула, возвращаясь в реальность.
— Алиса…
— Да, нам лучше к ней поспешить. Она не любит просыпаться одна, — медленно отводя от меня руки, просипел Максим.
Это был странный вечер… Я занималась малышкой, с какой-то жадностью впитывая в себя каждый ее жест, каждый взгляд и движение, но в то же время я ни на секунду не забывала о том, что мне сказал Макс. Что он заставил меня почувствовать.
После приема лекарств животик дочку не беспокоил. Она лежала в своей переноске и внимательно разглядывала подвешенную за ручку игрушку. То ли банан, то ли еще что-то… Яркую, с зеркальцем и шелестящей штучкой внутри, которая издавала звуки, когда Алиса неосознанно била по ней своими крохотными ручками. Это занятие так ее увлекло, что нам с Максом все же удалось доесть свой напрочь испорченный ужин. Не передать, что я испытала, когда после он меня в благодарность поцеловал и, собрав со стола посуду, взялся за ее мытье. В который раз за этот день в моих глазах закипели слезы. Я боялась поверить, что может быть… так.
Вымыв тарелки, Макс, ничего не сказав, вышел из кухни. Спустя пару секунд откуда-то с крыши послышался грохот и его легкие-легкие шаги. В комнату он вернулся с пыльной детской кроваткой в руках. Взгляд невольно скользнул по его огромным бугрящимся мышцам.
— Это наша фамильная колыбель, — пояснил он, с облегчением сгружая ее на пол. — Тяжелая, зараза. Дубовая… Еле донес.
— Очень красивая, — шепнула я.
— Сейчас приведем в порядок… Зашкурю, замажу трещинки. Заново вскрою лаком — и будет как новенькая.
— Спасибо…
— За что? Она и моя дочь тоже.
Это было уже чересчур, слишком. Это было больше, чем мое сердце могло вынести прямо сейчас. Больше, чем я могла осознать и вместить в голове. Невнятно что-то пробормотав, я вышла из комнаты. Благо Макс, видя мое состояние, не стал ничего спрашивать и просто молча проводил меня взглядом. На горы опустилась ночь. Черная-черная, абсолютно безлунная. Лишь яркая россыпь звезд серебрила макушки елей. Я брела, сама не зная, куда, и крупные соленые капли падали мне на грудь. За сегодняшний день я выплакала
Всхлипнув, я вытерла злые слезы и осмотрелась. На заборе, перевернутые вверх дном, висели банки разных форм и размеров. Не зная, зачем, я сняла одну и, что есть силы, бросила на мощеную камнем дорожку. И еще… и еще… В какой-то иступленной истерике, волны которой схлынули, лишь когда его сильные руки обняли меня и прижали к себе.
Глава 19
Льняная головка Марты покоилась у меня на плече. Она не спала, осторожно перебирая пальцами жесткую стрелку волос, уходящую под резинку боксеров. Если бы рука моей женщины спустилась чуть ниже — ее бы ждал очень большой сюрприз. Большой — так точно, не уверен насчет сюрприза… Должна ведь она понимать, как отреагирует мое тело на ее возбуждающие поглаживания?
Рядом с нами в колыбели сопела Алиса. Я еще не приступил к реставрации кроватки — пока только оттер от грязи и пыли. Матрасом малышке служили сложенные в несколько раз махровые простыни. Завтра я собирался выбраться в город, чтобы купить все необходимое. Лак, наждачку, специальную шпатлевку по дереву, ну и, конечно, матрасик с постельным.
Мои мысли плавно перетекали от одной к другой, пока не вернулись к событиям вечера. Истерика Марты подогрела мою ярость. Я знал, что никогда не забуду, с каким отчаянием она швыряла о землю те проклятые банки. Я не забуду ее боль. И отомщу… Отомщу за каждую ее слезинку. Но перед этим залечу ее раны. Вскрою нарывы острым лезвием страсти, продезинфицирую жарким огнем… А потом исцелю поцелуями. И своею любовью.
— Макс…
— М-м-м?
— Если ты доверяешь Сеничкину…
— Продолжай… — насторожился я.
— То почему отфильтровал мои показания? Тогда… накануне допроса?
— Потому что запись с твоим допросом будет анализировать не только он.
— Но и люди, которым ты не доверяешь? — Она приподняла голову и заглянула в мои глаза.
— Не то, чтобы не доверяю… Просто не могу поручиться.
— Это люди… Они не знают, где мы?
— Нет, не знают, я ведь уже говорил, — Марта снова опустилась мне на грудь, и я, не удержавшись, прижался губами к ее сладко пахнущей макушке.
— Спи, моя девочка…
— Что-то не спится. Я все время думаю, каков твой план. И не понимаю… Как долго мы будем здесь находиться?
— Столько, сколько понадобится. Тебе здесь… плохо? — затаив дыхание, поинтересовался я. Не знаю, почему мне так важно было услышать ее ответ. Может быть потому, что я все чаще задумывался над тем, чтобы остаться здесь навсегда. Меня больше не привлекала карьера в спецслужбах. Марта была права. В своем стремлении защищать я стал всего лишь пешкой в чьих-то грязных играх. Да и сколько бы людей я ни спас, это не вернет мне мать и сестру… Тех главных для меня женщин, которых я не сумел защитить.