Кукушка
Шрифт:
— Ты, — вдруг сказал он, сдвинув густые брови и глядя на Ялку. — Подойди.
Звякая цепью, та встала, опасливо приблизилась и сделала книксен. Гном был ниже её почти на две головы, но выглядел грозно и весьма внушительно.
— Простите нас, господин… — сказала она. — Михелькин вернёт вам браслет. Он не хотел…
— Да ну? А что же он тогда хотел? Я вижу, люди совсем не меняются. Так же охочи до чужого добра и так же лживы, как раньше. Какой нынче год?
Ялка назвала. Гном хмурился, разглаживая седую бороду.
— Хм…
— Иоланта.
— Может быть, ты лучше этого остолопа знаешь, кто там наверху с кем воюет?
Ялка попыталась объяснить и сразу запуталась. Была ли война? Формально — нет, но по сути чем это было, как не войной? Усмирением восставших областей? Бред какой… Слово за слово, в своём рассказе она упомянула имя травника. К её удивлению, старый гном сразу вскинул голову:
— Как ты сказала? — прищурился он. — Жуга?
— Да…
— Хм… Продолжай…
Наконец она закончила. Однако гном не отпустил её и ещё минут, наверно, десять всматривался в девушку, будто та была стеклянная, а он что-то видел у неё внутри. Казалось, он совсем забыл про Михелькина. Наконец он тряхнул головой и шумно вздохнул, словно кузнечные мехи растянули.
— Твой приятель курит? — спросил он.
— Я… не знаю.
Тут подскочил Карел и суетливо зашарил по карманам. Через минуту он уже протянул гному набитую трубку и уголёк. Старый гном принял её и некоторое время курил, окутанный облаками табачного дыма. Маленькие глазки его мерцали при каждой затяжке, как угольки, отражая трубочный огонёк. Ялка по-прежнему стояла перед ним, боясь шевельнуться.
— Что ж, — сказал наконец гном. — Ты рассказала интересную историю. Ради этого стоило проснуться… А теперь слушай меня. И ты тоже слушай, — указал он трубкой на Карела. Тот поспешно закивал. — Я позволю вам уйти. Не спрашивай почему — есть одна причина. Можете считать, что вам просто повезло.
— Спасибо! — пылко поблагодарила его девушка. — О, спасибо!
— Не благодари меня, — остановил её гном. Он помедлил в нерешительности, потом продолжил: — Дочь человеческая, я вижу в тебе что-то странное, какой-то дар… но не могу его понять. Потому я отпускаю вас. Пускай Лис сам разберётся.
У девушки перехватило дыхание.
— Вы… Вы знаете Лиса?!
— Да, — ответил гном, прикрывая веки. — Однажды я встречал его. Моё имя — Севелон. Запомни это, девочка.
Карел ахнул и уронил трубку. Нагнулся за ней. Видимо, сейчас, только что, произошло что-то необычное, но суть его от Ялки ускользнула. Гном тем временем повернулся к Карелу и указал на парня и девушку:
— Выведешь их на поверхность и сразу возвращайся: слово я тебе сказал. И поторопись: у нас есть дела, более достойные тангара, чем лазание по крышам и дурацкие фокусы! Всё, я сказал. А теперь уходите.
Ялка замешкалась:
— Но… ваш браслет…
— А, драупнир… Оставьте его себе.
Ялка ничего
— Это так и надо, чтобы ноги были скованы? — спросил он. Сама формулировка вопроса поставил девушку в тупик.
— Что? — растерялась она. — А… Нет. Конечно нет.
— Тогда зачем это? Кто это сделал?
— Это монахи её заковали, — торопливо сказал Карел. — Я же рассказывал.
— Монахи… Почему ты не снял их?
— Я… — Карел сглотнул. — Я не умею.
— Не умеешь! — поразился гном. — Позор на мои седины! До чего дошёл мой народ! — Он встал и обмахнул пыль с каменного постамента. — Подойди, девочка. Сядь сюда. А ты, несчастный, смотри и учись.
Ялка безропотно позволила себя усадить и протянула ногу. Гном Севелон опустился перед ней на одно колено, словно рыцарь перед посвящением, взял её ногу в свои широкие жёсткие ладони и принялся ощупывать браслет. В висках у неё стучали молотки, она ничего не соображала, только чувствовала исключительность момента.
— Не пытайся идти напролом, — поучал старый двараг, — почувствуй железо, поговори с ним: мы, тангары, с железом в родстве. Пробуди его память — пускай оно припомнит, как плавилось в горне, как дремало в толще скал… Ты хоть раз-то с железом работал? Ищи слабое место: вот так… вот так… оп!
Ялка так и не поняла, что он сделал: ей показалось — гном просто просунул под железное кольцо свой крепкий узловатый палец, сделал короткое движение — и браслет порвался, словно был из воска. Михелькин на той стороне пещеры вытянул шею и вытаращил глаза при виде подобного зрелища; челюсть его отвисла.
— Ух ты! — рванулся Карел. Глаза его загорелись. — А можно я?
— Не сейчас, — остановил его Севелон. Таким же лёгким движением он порвал второй браслет и бережно положил кандалы на пол. — Пускай лежат — потом попробуешь. А сейчас собирайтесь: вам пора. Да, вот ещё что…
Он достал откуда-то (Ялке показалось, прямо из камня) несколько серебряных монет и без счёта высыпал их в подставленную девичью ладонь.
— Мой драупнир вы не сможете сразу продать, — сказал он, — так что вот вам на первое время. Всё. Идите. Мне нужно подумать.
Больше он не сказал ни слова, словно потерял к людям всякий интерес. Так и просидел без движения у хрустального саркофага, лишь кивнул, когда Михелькин и Ялка подошли к нему поблагодарить и попрощаться.
На сей раз идти было легко, даже приятно, и Ялка интуитивно чувствовала, что дело не только в снятых цепях. Новый ход был просторным и сухим, свод нигде не опускался, пол был ровный, мелкие камешки больше не попадались под ноги. Она шла второй, придерживая одеяло. Позади неё был Михелькин, впереди Карел прокладывал дорогу и болтал без умолку; его несуразные башмаки громко топали по каменному полу.