Кукушка

Скирюк Дмитрий Игоревич

Бенедикт хотел ответить, но опять не смог и только помотал головой. С его шляпы полетели брызги.

— Чёрт! — Девушка закусила губу, — Ну и везёт же мне…Но хоть кто-то в этом городе думает об осаде, или все только пьянствуют, как ты? Мне надо поговорить с кем-то, кто имеет власть!

— Я… — Бенедикт откашлялся и окончательно овладел собой. — Если позволите, юнгфрау, я немного знаком с господином Теобальдом Фогтом.

— Это что за птица?

— Э-это второй секретарь господина ван дер Верфа.

— А это ещё кто?

— Бургомистр…

Девушка нахмурилась:

— Может, я чего не знаю, но ведь бургомистра Лейдена зовут ван дер Бронкхорст.

— Ах,

фреле! — печально сказал Бенедикт и поправил очки. Привычный жест немного его успокоил, и он продолжил: — Вот теперь я верю, что вы давно не были в Лейдене. Дирк ван дер Бронкхорст уже месяц как скончался. Новым бургомистром назначен как раз господин ван дер Верф. А Теобальд Фогт — его второй секретарь. Я… э… друг его семьи и как бы немного… э-э-э… дружен с его дочерью. Да, дружен.

— «Как бы немного дружен»! — передразнила его девушка. — Послушай меня, парень, если ты и дальше будешь таким мямлей, ты ничего в жизни не добьёшься, айе. — Она плотнее запахнулась в плащ и переступила на холодных досках. — Ладно, чёрт с тобой, раз так, веди меня к этому своему господину Теобальду… друг семьи.

— Может, подождём до утра? — предложил Бенедикт. — Я живу здесь недалеко, моя комната в вашем распоряжении. У меня есть уголь, вы обогреетесь.

«Чёрт, — лихорадочно думал он меж тем, — откуда она всё-таки тут взялась? Нет, определённо пора с выпивкой завязывать…»

Девушка покачала головой:

— Нет, господин Бе-Бе, до утра я ждать не могу.

Ученик художника покраснел: — Меня зовут Бенедикт.

— Это дела не меняет. Сегодня никому спать не придётся. Пошли.

Если десятью минутами раньше часовой смотрел на Бенедикта с завистью, то теперь, когда увидел его в сопровождении молодой женщины, и вовсе застыл соляным столбом. Бенедикт ощутил что-то вроде злорадного удовлетворения. Ступени были мокрые, спускаться приходилось осторожно. Бенедикт смотрел на шею девушки, на её босые ноги с тонкими лодыжками, а перед глазами всё ещё стояло её нагое тело с маленькими грудями и крепкими, почти мальчишескими бёдрами. Он сглотнул. В голове его было пусто и гулко.

— Э… юнгфрау… подождите…

— Ну что ещё? — обернулась та. — Говори скорее — у меня ноги мёрзнут.

— Если вам холодно, мы можем зайти ко мне домой. Кофе в городе закончился, но я вскипячу воды… и у меня есть немного картошки. И вторая пара башмаков.

— Обойдусь как-нибудь. Это всё, что ты хотел сказать?

— Как ваше имя?

— Зови меня… ну, скажем, Альбина.

— Я не могу взять в толк… вы приплыли сюда по реке?

— Если хочешь, можешь так считать. И что?

— Вы… Я… я бы хотел написать ваш портрет, — запинаясь, сказал Бенедикт.

— Ты ещё и художник, — с горькой усмешкой сказала она.

— Нет… Но я учусь!

— Ладно, чёрт с тобой, — сдалась она. — Пошли в твою каморку, а то я и в самом деле продрогла. Похоже, парень ты неплохой, хоть и ведёшь себя как дурак. Но даже не думай, что я у тебя задержусь. Это не шутки! Завтра или послезавтра флот разрушит ваши рабатсы. Город будет затоплен.

— Затоплен? Как затоплен? — В голове у Бенедикта разом всё смешалось. — Для чего? Зачем?

— Затем, что у нас нет иного способа прогнать испанцев и доставить вам припасы, — сказала, как отрезала, ночная дева. — Вы должны помочь и подготовиться. Так что веди меня к этому своему господину Теобальду. Только держи руки при себе, иначе я тебе яйца оторву. А свои башмаки и плащ получишь обратно следующим вечером, уж это я тебе обещаю.

…От бургомистра Зерги вырвалась злая как дьяволица. Она хлопнула дверью,

оттолкнула секретаря, стуча каблуками и путаясь в юбках сбежала по лестнице, выскочила на улицу и лишь тогда остановилась, сверкая глазами, как разъярённая кошка. Бенедикт, который бежал следом, не поспевал за нею и догнал только на пороге дома.

— Что… что случилось? — выдохнул он. — Куда мы так бежим?

— Что случилось? — обернулась к нему Зерги. Топнула ногой. — Что случилось! Он ещё спрашивает! Будто сам не можешь догадаться! Эти надутые боровы даже не соизволили меня выслушать! — Она состроила обезьянью рожу и заговорила, передразнивая картавого ван дер Верфа: — «Вы говойите стьянные вещи, юнгфьяу, будто вы — посланница господина Буазо, и пьоникли в гойод, минуя посты. Но чем вы подтвейдите ваши слова? У вас нет пьисебе ни письма, ни письменного пьиказа. И где, позвольте спьосить, ваши документы? Вы тьебуете, чтобы я отдал пьиказ о разыошении плотин, но это даже не смешно: гойод понесёт огьёмные убытки, огьёмные! Да как вам вообще пьишла в голову такая мысль? Уж лучше осада! И вообще, юнгфьяу, сидели бы вы дома, ибо женщина должна знать своё место; не стоит ей лезть в мужские дела!» Тьфу! — плюнула она. — Аж повторять противно. Ах, сволочи! Сволочи! — Она снова топнула ногой. — By Got, угораздило же меня родиться женщиной… Говорила я Яльмару, что эти жирные ублюдки и слушать бабу не захотят. Бьюсь об заклад — они совсем не прочь сдать город! Чёрт, я буду только рада, если они утонут, но ведь эти-то как раз спасутся!

Последнее она сказала так громко, что одинокий прохожий шарахнулся прочь.

Так они стояли в зыбком световом круге от фонаря и молчали каждый о своём. Бенедикт растерянно хлопал ресницами. Снял очки, протёр их и водрузил обратно.

— Но ведь это правда? — спросил он. — То, что вы сказали, — правда? Морские гёзы в самом деле хотят разрушить плотину?

— Правда, разрази меня гром. Такая же правда, как то, что я сейчас стою перед тобой.

— М-может быть, вы сможете вернуться на корабль и сказать им… попросить их подождать…

Зерги смерила его презрительным взглядом и фыркнула.

— Парень, — сказала она, — они взорвут эту плотину в любом случае, не важно, вернусь я или нет. А вы со своими сундуками и тряпками пойдёте к чертям на дно.

Девица была злая, растрёпанная и ругалась, как баржевик, но Бенедикт против воли опять залюбовался ею. Золотистые волосы, выпуклый упрямый лоб, поджатые губы, серо-зелёные глаза, изогнутая линия бровей — всё в ней притягивало взгляд, просилось на бумагу. В платье она смотрелась ещё лучше, хотя картина, где она явилась Бенедикту из дождя, нагая, до сих пор стояла у него перед глазами. «Нет, я напишу её портрет, — подумал он в который раз. — Я непременно его напишу!» — и тотчас одёрнул себя. В самом деле — городу грозит потоп, а его одолевают такие никчёмные мысли.

Почему-то он поверил ей сразу. Может, потому, что был свидетелем её столь странного появления, а может, потому, что сам был не местным и ему было легче поверить, что кто-то так вот запросто способен затопить целый город, только бы добраться до врагов. И бургомистра Бенедикт тоже понимал, понимал прекрасно. Ведь в самом деле, трудно сразу принять мысль, что кто-то решил за тебя твою судьбу и судьбу твоего дома. И куда проще подумать, будто некая девица спятила от голода, войны и ставшего невыносимым ожидания, нежели допустить, будто она явилась из-за стен, пройдя через двойной кордон, чтобы предупредить горожан об опасности. Хотя, если вдуматься, женщины как раз намного более крепки в вопросах ожидания и терпения…