Кукушка
Шрифт:
— Здорово, шляпа! — прогудел он, нагибаясь и заглядывая под широкие поля этой самой шляпы. — Ба! Корнелис, ты, что ли? Чего молчишь-то? Или не узнаёшь меня?
Дед прищурился, заглядывая мореходу в лицо, и наконец произнес с сомнением и недоверием:
— Господин Олав? Никак вы?
— Ах ты, старая ты брюква! — рассмеялся тот. — Узнал! А шесть лет не виделись.
— Да уж… — признал Корнелис. Видно было, что он не в своей тарелке. — А говорили, будто вас того… — он сделал жест пальцами, — сожгли. Или повесили.
— Ха! — усмехнулся варяг. — Сожгли? Меня? Помру, тогда сожгут, а нынче пусть и не пытаются. Как вы тут живёте? Корчма, я смотрю, совсем развалилась… Ладно, хорош трепаться. Алоиза дома? Как она?
— Алоиза… видите ли… мнэ-э… — замялся Корнелис, кусая дёснами мундштук.
— Только не говори мне, что она не дождалась меня и вышла замуж! — Норвег покачал пальцем с показной суровостью, хотя улыбка оставалась прежней. — Я её характер знаю и всё равно не поверю. Ну? Чего стоишь столбом? Я подарки привёз, сейчас мои ребята выгрузят, покажи, куда складывать.
Сказав так, гость хлопнул старикана по плечу и зашагал через плотину к дому.
— Алоиза! — крикнул он. Октавия! Я приехал! Алоиза?..
Корнелис остался стоять, глядя ему вслед и шевеля беззубым ртом.
Некоторое время царила тишина, потом началось. Предводитель викингов мелькал то в одном окне, то в другом, домочадцы бегали и голосили, что-то разбивалось, двери хлопали. С чёрного хода выскочил младший сын хозяина пристани — взъерошенный, ушастый, в одном башмаке, выскочил и хромым галопом припустил в деревню — не иначе, за подмогой (хотя какал тут могла быть подмога). Наконец всё более-менее утихло, дверь распахнулась и повисла на одной петле, варяг вышел, дикими глазами обозрел окрестности, увидел Корнелиса и двинулся к нему.
Корабль к этому моменту уже ошвартовался, часть команды спрыгнула на пирс, потопала-поприседала, разминая ноги, начала сгружать тюки и ящики, но увидала ярла и прекратила работу. Разговоры смолкли, воцарилась тишина, только чайки кричали, скользя над землёй и водой. Корнелис попятился, но чья-то рука легла ему на плечо и удержала на месте; он обернулся и встретился взглядом с высоченным рыжим мореходом. Его лицо со шрамом всплыло в памяти мгновенно — этот молчаливый тип всегда сопровождал ярла Олава в походах. Даже имя вспомнилось — Сигурд.
— Стой, старик, — проговорил он тоном, не допускавшим возражении. — Стой. Наш ярл не сделает вреда. Если ты невиновен, тебе нечего бояться. А если виновен — тем более стой.
Корнелис послушался.
Тем временем варяг подошёл к нему вплотную и остановился, глядя на него глаза в глаза.
— Как это случилось? — отрывисто бросил он, выделяя каждое слово.
— Я… — Корнелис снял и скомкал шляпу. — Я хотел сказать… Не виноватые мы, господин Олав… ни они не виноватые, ни я.
— Как это случилось, я тебя спрашиваю?! — повысил голос Олав. — Отвечай как на духу, иначе я тобой сейчас всю палубу вымою и на мачте повешу просушиться! Клянусь кровью белого Христа, вымою и повешу! Нарочно мачту прикажу поставить! Как случилось, что она умерла?
— Я хотел вам сказать, — проговорил Корнелис, опуская взгляд, — но я боялся. Вы не слушали… Три года как уж… в феврале… Холодно было в тот год, господин Олав, очень холодно. Цыгане не гасили костры, так торопились на юг. Осень стылая, зима… Рожь вздорожала, уголь вздорожал… Вода в канале в сентябре замёрзла, баржи не ходили… лёд волов держал. Выручки не было. Мы многих не уберегли, у меня у самого племянник умер… и кузина… и у мельника племянница… и у старого Жана Дааса внук… и сам Жан Даас тоже умер… Мы бедняки, а у бедняков нет выбора, господин Олав, сами знаете — зимой все хотят быть поближе друг к другу. Она много ходила, помогала, но простыла… слегла…
— А девочка? Где девочка?
Старик не ответил.
— Ты что, не слышишь меня? — Варяг ещё приблизился. — Где моя дочь?
Корнелис отвернул лицо.
Олав медленно, со вкусом сгрёб смотрителя причала за грудки мозолистой лапищей и притянул к себе так, что того приподняло на цыпочки. На доски посыпались пуговицы, сукно затрещало и пошло прорехами.
— Я убью тебя, лодочник, если ты мне не скажешь всего, что знаешь! — пригрозил варяг. — Мне сказали, что она пропала. Убежала. Потерялась. И недавно — меньше месяца назад. Это так? Ты это видел? Отвечай, я по глазам вижу, что ты что-то знаешь! Ну?! Это так?
— Так, — наконец признал старик. — Не соврали они: убежала. Они её в приют отдать хотели, а она сбежала. Только я не знаю куда. Был тут господин с мальчишкой, сундуки куда-то вёз, очкастый, с бородой. Она в один сундук и забралась, такая егоза. Я не знал, а то бы не позволил: вы ж знаете, как я её любил. Мне канальщики, когда обратно шли, рассказали. Пустите рубаху — больно!
Яльмар разжал пальцы. Старик сразу схватился за горло и зашёлся судорожным кашлем. Пошатнулся, уцепился за перила. Вытер рот.
Заморский гость молчал.
— Прости, старик, — сказал он наконец, — Прости. В сундук, говоришь, забралась?
Тот кивнул. Норманн всё медлил. Как называлась та баржа? — наконец спросил он.
— «Жанетта». Кажется, «Жанетта».
— Где её найти? Корнелис помотал головой:
— Не знаю, господин Олав. Я не знаю, правда. Они из Гента, и сейчас, наверно, там стоят, товаром загружаются. А может, не в Тенге, а в Брюгге.
— Так в Генте или в Брюгге?!
— Да кто ж их знает, господин Олав! Там же три канала, из Брюгге-то: в Гент, в Остенде и в Зебрюгге, хоть считалкой выбирай. Вы парочку недель побудьте здесь, подождите, может, они обратно пойдут, тогда и…
— Некогда нам ждать, — оборвал его варяг, посмотрел на облака и обернулся к кораблю. — Сигурд, Харальд! Загружайте все обратно. Ульф! Ульф?! Сматывай канат. Отчаливаем!
Он заглянул в кошель, поколебался, сорвал кожаный мешочек вместе со шнурком и сунул его в руку старику.
— На, возьми.
— Благослови вас Бог…
— Оставь при себе свою благодарность. Лучше расскажи, как они тут… как они жили.
Корнелис долго смотрел на подарок. Поднял взгляд.
— Почему вы задержались? — с горечью спросил он. — Она ждала. Она вас каждый день ждала. Они вас обе… ждали.