Кукушка
Шрифт:
— Кто ты такой, чтоб командовать? — огрызнулась та.
— Я пока прошу. Господин Андерсон…
— Я не понял, — осадил его толстяк, — ты на чьей стороне?
— На своей, — угрюмо отозвался Рутгер. — Она права. И вы, наверное, правы. Я могу убить, могу ограбить, припугнуть… но не играться в кошки-мышки! Не могу взять в толк, что вы затеяли, но это дурно пахнет. Я вам не мальчик. Баста! Когда хотят поймать рыбу, не хватают её за хвост. Говорите, для чего вам это, прямо здесь, сейчас. А там решим, по-прежнему мы с вами или разбегаемся… Святые угодники, Зерги, да опусти ты арбалет!
—
— Понятно, — сказал Андерсон. — Понятно… Ну, с тобой я после разберусь. А теперь послушайте меня, вы, оба, а то вы слишком много стали себе позволять. Зачем ищу? — Он ухмыльнулся. — Глупцы! Да мне пришлось бы год вам объяснять… Ладно, скажу коротко: затем, что близится развязка. Тот, кто будет рядом, и пожнёт плоды. Надо только знать, что делать, вот и всё. Кто знает, тот и делает. Остальное не имеет значения. Да это и сам травник понимает… О, кстати: вот и он!
Приём был старый, но Зерги купилась. Даже Рутгер попался — повернулся вслед за жестом толстого и упустил момент, когда Ян Андерсон на них набросился. Только и почувствовал, как под ребром плеснула боль, затем удар в скулу швырнул его на землю. Девушка успела спохватиться, арбалет в её руках хлопнул, но мокрые волосы от резкого движения опять предательски упали на глаза. Болт свистнул белым росчерком и угодил в гнедую. Перебил трахею. Лошадь вскинулась, по-прежнему привязанная к яблоне, и повалилась как подкошенная. Повисла на узде, забилась, захрипела. В это же мгновение Зерги вскрикнула, схватилась за живот и медленно осела в грязь, уронив арбалет. Посмотрела снизу вверх на Андерсона, преспокойно вытиравшего кинжал, и опустила взгляд.
— Сука, — выдохнула она. — Гадина, мразь дворянская…
Она закашлялась. Из-под пальцев начала сочиться кровь.
— Лежать! — сквозь зубы бросил Андерсон, глядя на Рутгера, который пытался подняться. — Лежать, собака! Схватишься за нож — убью на месте. Понял?
Даже сейчас Рутгера поразило, как переменился Андерсон: движения, осанка и манера речи — всё стало другим. «Двоедушник» — вспомнились наёмнику слова Жуги. Он стиснул зубы. Боль обжигала и ворочалась в боку, будто чёрт его бодал. Рутгер видел всё как сквозь пелену. Стёганый подклад его куртки набух от крови, красные капли падали и растворялись в луже. Он кивнул.
— Что ж, хорошо, — продолжил Андерсон. — Сейчас я заберусь на лошадь, а ты будешь лежать. Тихо-тихо. Как младенец. А как уеду — встанешь и начнёшь ходить. Понял?
Рутгер снова кивнул. Его мутило.
— Твари, — выругался Андерсон, натягивая перчатки. Выругался безразлично и брезгливо, словно говорил о пауках или опарышах. — Если бы не вы… Нет, на кого хайло раззявили! Всё, — он решительно взмахнул рукой, — расстались! Я в твоих услугах больше не нуждаюсь, Рутгер Ольсон. Вот… — Он залез в кошелёк и бросил в грязь пригоршню монет. — Здесь больше, чем я тебе задолжал. Устрой ей, — он кивнул на Зерги, — достойные похороны.
Рутгер против воли опустил глаза. Там были три дуката, итальянские флорины, турский грош и два тяжёлых, очень старых «ангела» британской чеканки. Хватило бы, чтоб закопать целую роту. Андерсон тем временем уже залез в седло и тронул повод, разворачивая
И замер, встретив взгляд голландца.
— Даже не думай, Рутгер, — сказал Ян Андерсон. — Даже не думай.
И дал кобыле шпоры.
Матиас ничего не видел. То есть не сказать, чтоб абсолютно ничего — какие-то частички света прорывались до заплывших глаз, особенно если раздвигать веки пальцами, но прикосновения причиняли боль. Лицо распухло, руки жгло, а правый бок, бедро и задница, убитые копытами, сначала ныли и болели, а теперь и вовсе отнялись. Досталось ему крепко, что и говорить, поэтому, когда случилась свара, он предпочёл не двигаться и только слушал. Брань очень скоро перешла из слов в резню и потасовку. Кончилось всё скверно — Матиас слышал, как убили лошадь. Вскрикнула деваха. После всё утихло. Не иначе, толстый Андерсон расправился с обоими. Оставалось только гадать, на чьей стороне был Рутгер. Впрочем, вскорости и это выяснилось.
— Всё, расстались! — услышал Матиас резкий голос Яна Андерсона. — Я в твоих услугах больше не нуждаюсь, Рутгер Ольсон. Вот: здесь больше, чем я тебе задолжал. Устрой ей достойные похороны.
Разговор закончился, зазвякала сбруя, в сырой грязи затопали копыта: кто-то, с шумом, грузно, влез в седло. Было холодно, сыпал дождь, капли текли по лицу, от навозной кучи несло, но Матиас этого не замечал — он сжался и сидел как мышь, моля Всевышнего, чтобы о нём забыли. Пока что так и было, но как знать…
— Даже не думай, Рутгер. Даже не думай.
Послышался удаляющийся конский топот, после — тишина. Никто не говорил, не двигался. Матиас уж совсем собрался встать или позвать, но передумал и остался сидеть, как сидел. И вскоре вновь услышал голос Рутгера.
— Зерги… — тихо позвал наёмник. — Зерги, ты жива? Что-то завозилось в грязи. Послышался кашель.
— Гадство, — выдохнула арбалетчица. — Вот же гадство…
И снова закашлялась. Плюнула.
— О-охх…
— Дай взглянуть. Убери руки. Ох, Господи… Подожди, сиди так, не двигайся! Сейчас я тебя перевяжу.
Послышался треск разрываемой материи.
— Без толку, — отозвался женский голос. — Я умираю, Рутгер. Дохну, как собака…
— Не говори так.
— Говори не говори — один хрен. By Got, как больно… Два удара — быстрый, как гадюка… Всё, беляк, кончилась я. Ох…
— Сейчас, сейчас, — повторял Рутгер. — Вот так… вот так…
Матиас сглотнул. От всего этого веяло жутью. Он не мог помочь, но даже если б мог, не сумел бы. У него зудели руки и лицо, ныл бок, хотелось почесаться, но он сидел как вкопанный и не мог пошевелиться, только слушал.