Кукушка
Шрифт:
— Боже… — выдохнула она, как заколдованная, поднимая глаза на Карела. — Так ты тоже гном?!
— Верь мне, — тихо повторил маленький человечек вместо ответа.
— Она… — Она опять коснулась каменной поверхности. — Эта мумия… Она тоже мертва?
— Никто не знает. Когда-то, очень давно…
Его слова прервал ужасный звон и грохот. «Ловушка!» — крикнул Карел. Сердце у девушки чуть не выскочило из груди. В первый момент она ужасно испугалась, а через секунду так же страшно рассердилась, рассудив, что криворукий Карел плохо утвердил дурацкий таз на шатком основании. Но через мгновение она взглянула в сторону ловушки…
Капкан сработал! В отблесках костра было заметно, как у входа кто-то снова дёргается и барахтается в верёвках. Кошмар повторялся. Но в этот раз то был чужой. Ялка вжалась в стену, и тут Карел удивил её в очередной раз: он выхватил откуда-то кинжал и… бросился в атаку! Прыжками, мимо постаментов и окаменевших гномских королей. Он только чудом не задел костёр и котелок, набросился на упавшего и замахнулся. Тот весь сжался, выставил ладони, закричал: «Не убивай! Не убивай!» Хоть голос показался девушке знакомым, Ялка не смогла его узнать. Костёр почти погас, фонарь остался на полу возле неё. Карел что-то крикнул человеку в лицо, яростно и громко, тот ответил — тихо и с мольбой. Он даже не пытался встать. Карел ещё немного помахал кинжалом, потом плюнул и опустил оружие, повернулся и сделал девушке знак подойти. Выглядел он растерянным.
— Иди сюда! — позвал он. — Посмотри, кто к нам пожаловал.
Гремя цепями, девушка опасливо приблизилась и в изумлении замерла. Человек был исцарапан и оборван, неимоверно грязен, весь в крови и копоти, однако же узнать его ей не составило труда. Это был Михелькин.
— Не понимаю, для чего нам ехать в Лейден.
— А что тут непонятного?
— Да ведь Лейден осаждён!
— Поэтому и едем…
Йост сказал это, надвинул шляпу на глаза и смолк. Карл Барба тоже не нашёлся что ответить. Он запахнулся в плащ, нахохлился — сердито, словно старый ворон, — и молча стал глядеть на проплывающие мимо придорожные кусты и распускающиеся папоротники. Третьи сутки музыканты двигались на северо-восток. Зелёный возок, крытый парусиной, следовал за ними. Местность помаленьку изменялась. Переправы и плотины попадались на пути всё реже, бесконечные поля, равнины и каналы с зарослями вереска и дикой ежевики уступили место редким колкам орешника и тополевым насаждениям; тополя уже вовсю цвели, ветер пах травой и листьями. Всё чаще появлялись настоящие заросли — вчера путешественники облюбовали для ночлега маленькую дубраву, а сегодня утром впереди уже маячили зелёные вершины Петегемского леса.
— Это безумие, — сказал Карл Барба. — Но хорошо, допустим, мы доедем. Как вы собираетесь проникнуть в город? И зачем? Чтоб передать им деньги? Для чего? Что можно купить на золото в осаждённом городе?
— Вы слишком узко мыслите, господин кукольник, — снисходительно отозвался поэт из-под своей шляпы. — Не так уж важно, где потратить деньги, главное — зачем и как потратить. Лейден осаждают? Хорошо! То есть я хотел сказать, что ничего хорошего, конечно, в этом нет, но раз войска — снаружи, то и помощь городу может прийти извне. Или не так?
Карл Барба долго шевелил губами, размышляя, потом опять покачал головой.
— Это безумие, — повторил итальянец.
Йост пожал плечами.
— Als Got met oms in, wie tegen ons zal zijn? — сказал он. — Если Бог с нами, то кто против нас?
—
— Да? Да? А что будет потом?
— На всё воля Божья.
Музыкантов было шестеро. Поладить с ними у кукольника не получилось: весь первый день они настороженно косились на своих попутчиков, опустошили несколько бутылок, ругались, как баржевики и демонстративно отворачивались, если ними заговаривали. «Бросьте, синьор Барба, сказал Йост, заметив, как тот хмурится и поджимает губы. — Время смутное, и будь вы на их месте, вы бы тоже никому не доверяли». Как ни странно, положение исправила Октавия — к полудню непоседа пробудилась, на втором привале смыла краску, стёрла воск, а к вечеру избавилась от надоевшего корсета с золотом и двинулась до музыкантов — наводить мосты.
— А я тоже умею петь! — без предисловий объявила она, подойдя к костру, возле которого сидели бродячие артисты. Фриц в очередной раз позавидовал её задорному нахальству: девочка, казалось, не испытывала к этим хмурым дядькам ни предубеждения, ни страха. Впрочем, то была не сила духа, а, скорее, детская непосредственность. Как в своё время ей не показался страшным кукольник с его сундуками, зонтиком и бородой, так и сейчас она не видела опасности в этих шестерых заросших мужиках с их барабанами, бурдонами, кривыми дудками и арфами. Октавия, как мышка, от природы обладала даром чувствовать опасность и, когда той не было, вела себя без всяких церемоний.
— Да? — невозмутимо бросил один, самый высокий, поворачивая перед огнём барабан, чтобы кожа на нём лучше просохла. Время от времени он ударял в него ладонью, извлекая гулкий дребезжащий звук, кривился и сушил опять. — И что же ты поёшь?
— А песни!
Парни одобрительно заусмехались и запереглядывались. В своём розовом платьице, в старенькой накидке, перешитой из театрального занавеса, с голубыми волосами, Октавия даже сейчас походила на большую куклу. Сердиться на неё было решительно невозможно.
— Хотел бы я послушать, как поют не песни! — высказался крайний слева — желтоволосый здоровяк с кривой ухмылкой, и ему закивали все остальные. — А что за песни ты поёшь? Всякие. Что вы хотите послушать?
— Чего-нибудь помедленнее, — сказал кто-то.
— Я знаю одну, она называется «Ez ist hiute eyn wunnychlicher tac». Спеть её?
«Давай!» послышалось со всех сторон. «Спой! Спой! начинай!»
— Постой, — остановил её один музыкант, — эту песню я знаю! Там проигрыш. — Он полез в мешок, вытащил скрипку, подул на неё, пощипал струны, подкрутил колки и взялся за смычок. — Ну-ка, давай вместе. Три, четыре!..
Йост, бородатый кукольник и Фриц с удивлением насторожили уши, а Октавия сложила за спиной ладошки и запела. У неё оказался тонкий голос — не писклявый, но высокий, он слегка дрожал, но мелодию девочка вела вполне уверенно. Все шестеро музыкантов опять переглянулись.
— А у малышки есть чувство ритма… — одобрительно проговорил бритоголовый. — А вот эту песню ты знаешь? — Он отбил на барабане пару тактов, мыча под нос мелодию,и поднял взгляд на девочку. — А? Знаешь?
— Конечно знаю!