Кукушка
Шрифт:
— Откуда знаешь?
— Мама спрашивала у рун, когда папа приплывёт, а папа не приплыл, а всё, что Фриц выбрасывает, на самом деле есть
— Правда? Очень интересно, — как бы про себя отметил Барба. — А папа у тебя, говоришь, был мореходом? Хм… Я запомню эти твои толкования. А руны тоже твои?
— Нет, руны мои, — сказал Фриц. — Их мне оставил мой учитель, когда умер.
— Я видел у тебя браслет с такими же. Он тоже твоего наставника?
— Он его сделал для меня.
— Дай взглянуть.
Мальчишка закатал рукав и показал. Карл Барба вытащил очки, надел их и нагнулся посмотреть.
— Straordinario! — пробормотал Карл-баас, по привычке гладя пальцами бритый подбородок. — Вдвоём вы представляете весьма необычайное явление. Я даже начинаю думать, что наша встреча не случайна и кем-то подстроена, хотя, разумеется, это не так. Вот что, друг мой Фрицо, спрячь эти костяшки, никому их не показывай и постарайся больше на людях такого не делать, si? Дома, за закрытыми дверьми — сколько хочешь. А то времена нынче опасные, надо быть осторожнее…
Как будто подтверждая его слова, раздался заливистый свист. Йост вскинулся и дёрнул вожжи, но уже со всех сторон слышались возгласы, топот ног и хруст валежника. Бежали люди. При виде их напуганная мулица стала реветь и пятиться, повозка заскрипела и задёргалась, как это бывает, если дать ей задний ход, и грузно съехала в канаву. Карл Барба выругался, Фриц полетел на дно телеги вверх тормашками и сильно стукнулся, Октавия вообще едва не выпала. Дер Тойфель предостерегающе закричал, музыканты подбежали и сгрудились возле повозки, ощетинившись кто палкой, кто ножом, кто секирой. В руках у Рейно оказался настоящий моргенштерн — железный шар с шипами, на цепи; он повращал им, рассекая воздух, и сразу стало понятно, откуда у здоровяка такое прозвище.
— Во влипли! — Тойфель плюнул, встал удобнее и перехватил обеими руками посох. — Ну что, парни, врежем на три четверти, чтоб в ушах зазвенело?
— Не горячись, тамбурмажор, — осадил его Феликс, — не горячись… Бог даст, отбрешемся, покуда кровь не пролилась, не впервой.
Тем временем повозку окружали люди самого дикого вида. Фриц навскидку насчитал человек двадцать пять — тридцать; оборванных, вооружённых устрашающе разнообразно, но кустарно — самодельными копьями и эспонтонами, выпрямленными крестьянскими косами, заржавленными протазанами ландскнехтов, шпагами и дротами.
Подходить, однако, они опасались.
— Ой, — сказала Октавия, расширенными глазами глядя на вооружённую толпу. — Смотрите, сколько их, господин Карабас!
— Тише, малышка, piano, piano…
— Вот тебе и копья! — пробурчал Фриц.
— Спокойно, спокойно, — предупредил их Рейно Моргенштерн, покачивая своим оружием. — Спрячьтесь и сидите. Это мужичьё, просто мужичьё. Положим с полдесятка, остальные разбегутся.
— Ой, дядя Рейно, не надо их ложить, не надо, дядя Рейно!..
— Кто это? — спросил у Моргенштерна Фриц. — Разбойники?
— Не знаю.
Йост грыз травинку и разглядывал лесовиков из-под своей широкополой шляпы.
— Эй, на телеге! — донеслось наконец из толпы. — Вы кто такие?
—
— Мы-то, может, и «лесные братья». А ты кто? Ты говоришь, как немец. Если ты фламандец, то ты, конечно, сумеешь сказать Shild ende Vrendt — «щит и друг» — так, как это говорят гентские уроженцы. Если нет, то ты фальшивый фламандец и будешь убит. Ну? Говори!
Все замешкались, и тут Карл Барба решил взять дело в свои руки, встал и снял свою шапку.
— Господа, господа! — примиряюще сказал он. — Мы — всего лишь музыканты и актёры, мы не причиним вам зла! Мы просто путешествуем здесь… Господа!
Это было ошибкой. Звонкий иноземный акцент в его речи произвёл эффект похуже аркебузного залпа. «Испанец! Испанец!» — пронеслось по рядам, и люди угрожающе задвигались. Музыканты напряглись и выставили оружие.
Михель дер Тойфель выругался.
— Хороши же вы! — сквозь зубы бросил он в сторону кукольника. — Кто вас просил соваться? Скажите детям, чтоб легли на дно повозки; здесь за каждым деревом может таиться парень с арбалетом… У вас-то есть оружие?
— Нет.
— Der Teufel!
Дело шло к драке, как вдруг Йост поднялся и вскинул руки, показывая открытые ладони:
— Shild ende Vrendt! — крикнул он, повернувшись сначала в одну сторону, потом в другую: — Shild ende Vrendt! Опустите копья! Опустите. Это немцы, но они и вправду музыканты, если вы хотите, то они для вас сыграют. Я даю вам слово фламандца, что мы — такие же враги Короны, как и вы.
Толпа замешкалась и стала переговариваться. Слова Йоста, свирепый вид вооружённых гистрионов, а быть может, всё вместе, возымели некоторое действие.
— Раз так, что с вами делает этот испанский болтун? — крикнул кто-то.
— Это не испанец, а сицилиец. Это господин Каспар Арно, кукольных дел мастер со своими куклами.
«Слыхал? Сицилиец…», «Эвон как!» — зашушукалась толпа. — «А энто где?», «Чёрт его знает…» Из-за деревьев, как пророчил барабанщик, и правда выглянули три или четыре бородатые рожи с луками — взглянуть на сицилийца, и вообще. Напряжение не отпускало, но, по крайней мере, появилась некоторая надежда, что дело кончится миром. Наконец из нападавших выделился предводитель — широкоплечий бородач лет сорока с большой дубиной в сильных мозолистых руках.
— Пойдёте с нами, — сказал он, смерив взглядом их всех одного за другим. — Отведём вас в лагерь, там и поговорим. Там же заночуете, коль захотите. Тока не рыпайтесь, а то пристрелим. Ежели вы вправду те, за кого себя выдаёте, вам нечего бояться — мы вас не обидим.
— У нас телега засела.
— Это подсобим.
Лесовики приблизились, помогли вытолкнуть застрявшую повозку, окружили музыкантов и привели их на поляну, совершенно укрытую в чаще леса. Здесь, среди женщин и детей, дымящих очагов, землянок, шалашей, путешественники увидели множество мужчин и молодых парней, таких же вооружённых и оборванных, как те, которые устроили засаду. Все что-то делали, ходили, чистили оружие, настороженно разглядывали и музыкантов, и повозку. В дальнем конце, на распорках, висели три оленьих туши — королевской дичи; четверо охотников как раз заканчивали их свежевать.