Куликовская битва в истории и культуре нашей Родины
Шрифт:
Поздняя летописная повесть XV в. осложнила рассказ о сборе мамаевой рати рядом вставок. Повесть сообщала, что Мамай двинулся в поход «с всею силою татарьскою и половецкою, и еще к тому рати понаймавав бесермены, и армены и фрязи, черкасы и ясы и буртасы» [170] . Поволжские города находились под властью Тохтамыша, и потому их жители, которых русские летописи нередко именовали «бесерменами», не могли участвовать в войне с Москвой. Исключение составляли лишь «бесермены» и Булгар. Наместник Мамая оставался там по крайней мере до 1376–1377 гг. Родственные буртасам мордовские племена в те же годы участвовали в войне с русскими на стороне Мамая. Если верно, что Мамай сохранил влияние в Булгаре до 1380 г., то это объясняет присутствие в его армии отряда булгарских «бесермен» и буртасов-мордвы. Факты не подтверждают гипотезы насчет вербовки воинов в далекой Армении [171] . Речь шла, скорее, об участии в походе воинов из состава армянской общины в Булгаре.
170
Повести о Куликовской битве, с. 29.
171
См.: Егоров В. Л. Золотая орда перед Куликовской битвой, с. 212. В. Л. Егоров высказал предположение, что Мамай набрал отряд мусульман («бесермен»)
Войско Мамая было, по-видимому, более однородным в своей основной массе, чем принято думать. Удельный вес вспомогательных наемных отрядов в нем был невелик.
Нет никаких даже приблизительных данных о численности мамаевой рати [172] . Когда Тохтамыш изгнал Мамая и объединил Орду, он послал на Тебриз 9 туменов или 90 тыс. воинов. Отметив этот факт, В. А. Кучкин заключил, что у Мамая в подвластной ему половине Орды было около 40–60 тыс. воинов [173] . Надо иметь в виду, однако, что для похода на Тебриз хану Тохтамышу незачем было собирать всю ордынскую силу. Незадолго до похода ордынцев правитель Тебриза был разгромлен Тимуром. Наступление Тохтамыша имело ограниченные цели. Обманом захватив Тебриз и разграбив город, Тохтамыш вернулся в Орду [174] . Совершенно иная ситуация возникла после вторжения Тимура во владения Тохтамыша. Среднеазиатский завоеватель привел с собой 200 тыс. воинов. Сведения о численности своей армии он велел высечь на скале в дни первого похода против Орды. Тохтамыш понимал, какая опасность ему угрожает, и собрал военные силы со всех подвластных ему земель. Когда противники построились для битвы, ордынская армия, как свидетельствовали современники, «на обоих флангах несколькими туменами превышало войско тимуровской стороны» [175] . Пять лет вел Тохтамыш упорную борьбу с Тимуром. По-видимому, силы их были примерно равны.
172
По данным Рашид-ад-Дина, Чингиз-хан оставил сыновьям 129 тысяч монгольских воинов. В походе Батыя участвовала примерно треть из них — до 40–45 тысяч человек. В армии Золотой Орды монголы, по утверждению современников, составляли не oболее одной четверти. Три четверти приходилось на долю половцев и других покоренных народов. По самому примерному подсчету, Орда могла выставить в XIII в., следовательно, до 150–160 тысяч воинов (см.: Каргалов В. В. Внешнеполитические факторы развития феодальной Руси. М, 1967, с. 75).
173
См.: Кучкин В. А. Победа на Куликовом поле, с. 8.
174
См.: Греков В. Д., Якубовский А. Ю. Золотая Орда…, с. 331–332.
175
Тизенгаузен В. Г. Сборник материалов, относящихся к истории Золотой Орды. См.: Т. II. М.-Л., 1941, с. 168–357.
Мамай владел половиной Орды, а, следовательно, его силы едва ли превышали 80–90 тыс. человек. Можно сослаться еще и на такой факт. В XVI в. Крымское ханство — осколок прежней Орды — имело до 40–60 тыс. всадников [176] .
Русь могла бы послать против Мамая весьма крупные силы, если бы Москве удалось сохранить и расширить антиордынскую коалицию и на ее стороне выступили бы Нижегородские, Рязанские и Смоленские княжества, Новгородская и Псковская земли. Но этого не произошло.
176
См.: Скрынников Р. Г. Опричный террор. Л., 1969, с. 167.
М. Н. Тихомиров предполагал, что у Мамая было, возможно, до 100–150 тыс. воинов и что русская армия имела такую же численность. Его мнение разделял Л. В. Черепнин [177] . В. А. Кучкин считает, что московскому великому князю удалось собрать до 170 тыс. войска, но лишь часть из них участвовала в битве, так что на поле боя русские имели примерно ту же численность, что и ордынцы [178] .
Тезис о примерном равновесии сил мамаевой Орды и Руси кажется сомнительным. В конце XIV в. Золотая Орда еще не подверглась многократному дроблению, а потому она могла выставить более многочисленное войско, нежели раздробленная на десятки княжеств и земель Русь. По самым осторожным подсчетам, у Мамая было по крайней мере в полтора раза больше воинов, чем у князя Дмитрия.
177
См.: Тихомиров М. Н. Куликовская битва 1380 г. — В кн.: Повести о Куликовской битве, с. 352–353; Черепнин Л. В. Образование Русского централизованного государства, с. 607.
178
По мнению В. А. Кучкина, князь Дмитрий будто бы оставил в Москве и «приокских крепостях» более 100 тыс. воинов, а на битву с Мамаем двинул лишь часть сил, вероятно, равную по численности ордынским войскам (см.: Кучкин В. А. Победа на Куликовом поле, с. 13). Источники не подтверждают такой гипотезы. Дмитрий Иванович оставил в Москве одного из своих бояр, Ф. А. Свибло. С боярином не было ни союзных, ни удельных, ни подручных князей. Оставленной 100-тысячной армией попросту некому было командовать. Летописная повесть свидетельствует, что Тимофей Вельяминов с «вой остаточными, что были оставлены на Москве», присоединился к армии Дмитрия Ивановича на Оке (ПСРЛ, т. IV, ч. 1, вып. 1, с. 314). Таким образом, источники не дают ни малейших оснований утверждать, будто Дмитрий Иванович взял с собой едва треть своих сил. Некоторые исследователи примерно определяют численность войск Мамая в 50–60 тыс. человек, русского войска — до 70 тыс. человек (см.: Егоров В. Л. Золотая Орда перед Куликовской битвой, с. 213; Бескровный Л. Г. Куликовская битва. — Там же, с. 226). Приведенные цифры, по-видимому, ближе к действительности, чем цифры в 150–170 тыс. человек. Но в своем абсолютном значении они также лишены достоверности и дают искаженное представление о соотношении сил в Куликовской битве.
Долговременные факторы, которые позволяли монголо-татарам разгромить Русь и установить свое господство над ней в XIII в., как видно, не исчерпали себя и в следующем столетии. В XIV в. соотношение сил оставалось неблагоприятным для Руси. Этим и объясняется тот парадоксальный факт, что ордынское иго продержалось еще 100 лет после сокрушительного разгрома Орды на Куликовом, поле.
Считается, что Куликовская битва произошла на правом берегу Непрядвы. Это мнение ныне оспорено В. А. Кучкиным. Заново
В книге Большому Чертежу начала XVII в., как отметил В. А. Кучкин, встречаются записи о «Куликовом поле», подобные следующей: «река Солова и река Плава вытекли с верху реки Мечи ис Куликова поля». Из пояснений к чертежу следовало, что на Куликовом поле располагались также и истоки рек Упы, Исты и Снежети. Отсюда В. А. Кучкин вполне основательно заключил, что Куликово поле — «это громадная территория водораздела Дона и Оки. В широтном отношении она лежала не только южнее Непрядвы (исток Плавы), но и севернее ее (исток Соловы)» [179] .
179
Кучкин В. А. Победа на Куликовом поле, с. 17–18.
В неопубликованных писцовых и межевых книгах 1627–1630 гг. В. А. Кучкину удалось разыскать и более конкретные указания на «межу Куликову полю», которая шла «вниз Большим Буицом до реки до Непрядвы». Поскольку река Буйца является левым притоком Непрядвы, это позволило В. А. Кучкину сделать вывод, что Куликово поле располагалось на левобережье Непрядвы. В XIX в. название «Куликово поле» употреблялось применительно к местности на правом берегу Непрядвы, где находилось село Куликовка на Дону, сельцо Куликово в самой середине поля, овраг Куликовский на правой стороне Непрядвы. Но эти топонимические данные В. А. Кучкин отверг как поздние. Ввиду отсутствия ранних свидетельств о том, что Куликово поле простиралось и по правому берегу Непрядвы, можно было бы констатировать, пишет В. А. Кучкин, что для битвы Дмитрий выбрал место к северу от Непрядвы.
С ходом рассуждений В. А. Кучкина трудно согласиться. Прежде всего следует уточнить, где проходила «межа Куликову полю» и в каком смысле употребляли это наименование писцы начала XVII в. «Межа Куликову полю епифанцев розных помещиков и порозжих земель, з диким полем пустоши — пустоши Буицы от дву колодезей, что… устьем впали в реку в Непрядву и вверх рекою Непрядвою с польские стороны (со стороны поля, т. е. на правобережье Непрядвы. — Р. С.)… и от первой признаки и от дву колодезей по польскую сторону и через реку Непрядву… по старым гранем по речке вниз по обеим Бундом…» [180] . Приведенный текст позволяет отвести аргумент, согласно которому «межа Куликову полю» проходила исключительно по левому берегу Непрядвы. Как видно, она простиралась также и на правый берег реки. Это полностью согласуется с прочим топонимическим материалом (расположение села Куликовка, сельца Куликово, оврага Куликовского к югу от Непрядвы).
180
ЦГАДА, ф. 1209, оп. 1, кн. 140, л. 320–321 об.
Писцам начала XVII в. незачем было определять границы исторического Куликова поля. Перед ними стояла вполне конкретная задача: отмежевать владения епифанских помещиков, посаженных большим гнездом на северной окраине Куликова поля. Это были поместные пустоши, по большей части заброшенные их владельцами. «В Себиноком же стану на Куликове поле порозжие земли, что бывали в поместьях. Гавриловское поместье Вавилова жеребей пустошь Дикого поля на речке на Непрядве и на речке на Буйце…» [181] . Наименование «пустошь Дикого поля» писцы заменяли иногда эквивалентным понятием. «За епифанцом за Фирсом за Федоровым сыном Дехтерева в поместье жеребий пустоши Куликова поля на речке на Непрядве и на речке на Буйце…» [182] . Трое епифанцев братья Агеевы представили писцам ввозную грамоту, выданную им в Москве в 1614 г. Грамота закрепляла за ними «жеребей пуст Буйцы, Куликово поле тож, на речке на Непрядве…» [183] . Итак, писцы начала XVII в. употребляли название «Куликово поле» и в узком значении (второе название пустоши Буйцы, владения епифанцев на Куликове поле), и в более широком смысле, заменяя наименование «Куликово поле» названием «Дикое поле». Общеизвестно, что в XVI–XVII вв. «Диким полем» называли ордынские степи, примыкавшие с юга к русской границе. Понятие «Куликово поле», по-видимому, употреблялось в XIV в. в аналогичном смысле. Это согласуется с топонимическими данными Книги Большому Чертежу. «А река Упа вытекла ис Куликова поля по Муравскому шляху», «а река Солова и река Плова вытекла с верху реки Мечи ис Куликова поля от Муравского шляху» [184] . Притоки Оки, вытекавшие из Куликова поля, сами оставались за пределами этого поля. Находившиеся на названных притоках Оки русские поселения принадлежали к составу Новосильского княжества на западе и Рязанского княжества на севере. Куликово поле имело своей границей на западе Муравский шлях, а на востоке Дон. За Доном лежали владения Рязанского княжества. Такой была примерная конфигурация Куликова поля, острым клином врезавшегося в русские владения южнее Оки.
181
Там же, л. 144.
182
Там же, л. 141–141 об.
183
Там же, л. 138–139 об.
184
Книга Большому Чертежу. М.-Л., 1950, с. 59, 118.
Наименование «Куликово поле» обычно связывали со степным куликом, будто бы обитавшим на поросшем степной травой поле, примыкающем с юга к Непрядве. Однако Д. С. Лихачев предложил иное истолкование. Он связал название места сражения со словом «кулига» или «кулички», обозначавшим отдаленное место [185] . Новый топонимический материал блестяще подтверждает интерпретацию Д. С. Лихачева.
В народном говоре слово «кулига» или «кулички» широко использовалось с давних времен. В Москве этим именем (Кулички) издавна называли район, располагавшийся за Китай-городом. В одной из летописей значилось, что русские «придоша за Дон в дальняя (!) части земли», «перешедшу за Дон в поле чисто, в Мамаеву землю, на усть Непрядвы» [186] . Автор поэтического произведения «Задонщины», как видно, употребил просторечие, когда назвал «дальнее» поле Куликовым? полем. «Тогда же, — записал он, — не тури возрыкают на поле Куликова на речке Непрядне» [187] . Замечательно, что местный тульский говор, сохранил древнее произношение с ударением на втором, а не на третьем слоге: Куликово (Кулйгово), а не Куликово поле.
185
См.: Лихачев Д. С. «Слово о полку Игореве» и культура его времени. Л., 1978, с. 334.
186
ПСРЛ, т. IV, ч. 1, вып. 1, с. 313.
187
«Слово о полку Игореве» и памятники Куликовского цикла, с. 550.