Культура и общество средневековой Европы глазами современников (Exempla XIII века)
Шрифт:
Теологи бились над поставленным еще Августином вопросом: «Что есть время?» — перед массой же прихожан такой вопрос не возникал. Именно в ту эпоху, когда философская мысль Запада добивалась «распрямления» времени в линию необратимой последовательности, коллективное сознание спрессовывало настоящее с прошедшим и будущим в некое вневременное состояние и не было склонно различать между временем и вечностью.
Подчеркну еще раз: мы обращаемся сейчас не к отрефлектированной теоретической мысли, оперирующей абстракциями и четкими понятиями, а к иному, более глубинному уровню общественной психологии, на котором доминируют неосознанные, спонтанные мыслительные структуры. На этом уровне субъект и мир не противостоят один другому, но объединяются в первозданной нерасчлененности; на этом уровне рушатся и четкие векторные концепции времени и логика, не терпящая противоречий и парадоксов. Психолог сказал бы: мы вступаем в сферу бессознательного с его специфической логикой, принципиально отличной от логики Аристотелевой. Но на этом пороге историк, пожалуй, вынужден остановиться. Едва ли он обладает средствами для проникновения в глубь этого пласта психики людей далекого
Сопоставление наблюдений, сделанных при изучении «примеров», с тем, что дает анализ произведений визуального искусства, свидетельствует об устойчивости обнаруженных нами особенностей мировосприятия средневекового человека. Мы вновь наблюдаем амбивалентность сознания, на сей раз выражающуюся в своеобразном сопряжении восприятий зрения и слуха, которые дают опору для объединения в предельно противоречивое единство синхронии и диахронии, мига и вечности.
Глава 5
«Рождение чистилища»
«Перемещению» Страшного суда из будущего в настоящее, несомненно, способствовало и то, что в XIII веке получила признание и оформление идея чистилища. В более раннее время чистилище существовало как бы латентно: верили в то, что в определенных местах загробного мира души подвергаются очистительным процедурам, но эти места мыслились скорее как отсеки ада, нежели в виде обособленного «царства», наряду с раем и адом. Жак Ле Гофф придает большое значение тому, что до 70-х или 80-х годов XII века в источниках не встречается существительное purgatorium, и это само по себе можно рассматривать в качестве симптома неразработанности идеи чистилища [98] . На мой взгляд, утверждение чистилища в структуре потустороннего мира произошло в значительной мере под давлением потребности верующих в сохранении надежды на спасение, хотя бы и ценою мук, которые душа испытывает в течение более или менее длительного времени [99] . На протяжении нескольких столетий теологи не решались сформулировать сколько-нибудь определенно идею чистилища, и причина кроется, по-видимому, прежде всего в том, что «третье место» не было предусмотрено Писанием и отцами церкви. Не показательно ли то изменение, которое, видимо, непроизвольно вносит в XIV веке Джон Бромьярд в рассказ Бэды Достопочтенного? Странствуя по миру иному и попав в место, где мучились души грешников, визионер Дриктхельм вообразил было, что это ад, но сопровождавший его ангел говорит ему: «Это еще не ад». Бромьярд, сохраняя неизменным весь рассказ Бэды, изменяет только эти слова: «Сие — чистилище» (JB: Penas).
98
Le Goff J. La naissance du Purgatoire. Paris, 1981.
99
Подробнее см.: Гуревич А. Я. О соотношении народной и ученой традиций в средневековой культуре (заметки на полях книги Жака Ле Гоффа). — Французский ежегодник — 1982. М., 1984, с. 209–224.
В отличие от рая и ада чистилище соотнесено не с вечностью, а со временем, — оно прекратит свое существование к моменту Второго пришествия. Поэтому «изобретение» чистилища мощно актуализовало загробный мир, который «прикреплялся» к современности. Если грешники, вина коих не настолько велика, что не может быть искуплена никакими муками, отправляются в чистилище сразу же после кончины, то другие, наиболее виновные перед богом, по логике вещей должны попадать в ад тоже незамедлительно, не дожидаясь конца света и Страшного суда, и в свою очередь рай должен быть уже открыт для божьих избранников.
В «Зерцале мирян» о чистилище сказано, что оно существует «вследствие божественной справедливости, вознаграждающей все добрые дела и карающей за все грехи». Чистилище представляет собой «телесный огонь», в котором очищаются души праведников, не завершивших покаяния в земной жизни. Существуют три категории людей, продолжает анонимный автор: «вполне добрые» (valde boni), свободные от смертных, а также простительных грехов, они после смерти без промедления отправляются на небеса; затем есть «вполне злые» (valde mali), кои сразу же попадают в ад; третьи же — «как бы средние» (quasi medii), и представители этой промежуточной категории, отягченные простительными грехами, поскольку они не чисты, не могут войти в место чистоты и предварительно должны подвергнуться очищению (SL, 72). Отсюда можно заключить, что распределение умерших по раю, аду и чистилищу происходит сразу же после смерти. Но в таком случае Страшный суд делается как бы излишним. Цезарий Гейстербахский пишет нечто иное: на Страшном суде будут выделены четыре разряда: «совершенно добрые» (summe boni) будут судимы и спасены; «совершенно злые» (summe mali) подвергнутся осуждению без суда; «умеренно добрые» (mediocriter boni) — судимы и спасены; «умеренно злые» (mediocriter mali) — судимы и осуждены (DM, XII: 56). О чистилище здесь речи, естественно, нет, ибо после Страшного суда его больше не будет, но градации заслуг и грехов у Цезария отличаются от градаций в «Зерцале мирян», — они не столь суммарны. Еще более существенно то, что, согласно классификации Цезария, все, исключая наиболее тяжких грешников, подлежат суду. Цезарий явно следует здесь Григорию Великому.
Однако неясность в отношении чистилища, существовавшая в сознании богословов и проповедников, обнаруживается даже в пределах одного сочинения. Если в только что приведенном высказывании Цезария Гейстербахского mediocriter boni на Страшном суде будут оправданы, а mediocriter mali подвергнутся осуждению, то эти категории в другом месте того же самого раздела «Диалога о чудесах» выступают в качестве контингента чистилища, — оно для них и создано (DM, XII: 39). Нет ли здесь противоречия? Ведь «умеренно злые» и «умеренно добрые», попав в чистилище и пройдя установленные для них муки и очистительные процедуры, должны выйти из него в рай, и осуждение на Страшном суде «умеренно злых» оказывается невозможным в свете логики самого же Цезария!
78, 79
Муки душ в чистилище. Гравюры. 1492.
С идеей чистилища, возникшей в отчетливой форме сравнительно недавно (Цезарий писал, как мы знаем, в первой половине XIII века), этот автор, да и не он один, как кажется, не вполне освоился. Двенадцатый и завершающий раздел его сочинения, носящий заглавие «De praemiis mortuorum», открывается рассуждением вполне традиционным: «Два места от века Богом приготовлены, в коих воздается по заслугам (буквально: „вознаграждается ежедневный труд“), а именно, небеса и ад» И лишь затем Цезарий присовокупляет' «Есть еще и третье место, предназначенное для очищения избранных, и оно поэтому зовется чистилищем. Оно — временное, и просуществует вплоть до судного дня» (DM, XII: 1). Создается впечатление, что на чистилище он смотрит как на некое добавление, модификацию привычной бинарной структуры потустороннего мира.
Его местоположение тоже трудно установить. Судя по разным видениям, пишет он, чистилище находится в разных частях мира. Персонаж «Диалогов» Григория Великого Пасхазий, напоминает Цезарий, проходил очищение в банях [100] , а некий монах простоял целый год на скале близ Трира. Далее он упоминает Чистилище святого Патрика в Ирландии (DM, XII. 38).
Не склонный к общим рассуждениям анонимный автор другой компиляции «примеров», говоря о загробных царствах, прибегает к следующему сравнению: Господь подобен купцу, который имеет три кошелька, — в один он кладет хорошие денарии, в другой — оболы, в третий же убирает фальшивые монеты. Так и Господь, праведных он помещает в рай; тех, кто станут праведными в будущем (qui futuri sunt boni), — в чистилище; злых же, подобно фальшивой монете, бросает в ад (ТЕ, N 46). Уподобление людей или человеческих душ монетам и попытка выразить их сравнительную ценность в приравнивании одних к полновесной монете, других — к мелочи, а третьих — к фальшивым деньгам, разумеется, прием сомнительный, но, вероятно, оправданный, если помнить, что проповедники обращались к аудитории, которая нуждалась в простых, наглядных образах и была близко знакома с денежным хозяйством.
100
Dial., IV: 40.
Но вернемся к «Диалогу о чудесах». Цезарий Гейстербахский рассказывает о парижском школяре, учебе которого препятствовали его природные тупость и беспамятность, так что он сделался предметом насмешек сотоварищей. Помощь ему предложил черт: в обмен на присягу верности он дарует ему всяческие знания. Нужно было только зажать в кулаке камень, который тот ему вручил, и верно — ко всеобщему изумлению, вчерашний тупица всех превзошел в диспутах (дьявол — большой теолог!). Однако, заболев и исповедавшись, школяр по приказанию священника выбросил дьявольский камень, а вместе с ним отбросил и все ложное знание. Вскоре он умер. В то время как в церкви читали над его телом заупокойные молитвы, бесы стали перебрасываться его душой как мячиком, и происходила эта игра в какой-то страшной долине. Тем не менее милосердный Господь высвободил его душу из когтей дьявольских, возвратив ее в тело. Вылезший из гроба покойник, при виде которого школяры обратились в бегство, поведал обо всем с ним случившемся и с тех пор сделался ревностным монахом, а впоследствии даже аббатом. У новиция, который прослушал эту историю, возник вопрос: где подвергся школяр пыткам — в аду или в чистилище? Учитель в затруднении. Если он попал в чистилище, то почему не упомянул святых ангелов? Ведь в «места очищения» душу относят ангелы. Не угольщик чистит золото, а золотых дел мастер (DM, 1:32).
Подобное же затруднение встречается и в других «примерах» Цезария Гейстербахского. Недавно умер ростовщик, повествует он, и епископ отказался похоронить его на кладбище. Вдова ростовщика выговорила себе у папы разрешение взять на себя грехи покойного и замолить их. На этом условии тело ее мужа перенесли на кладбище, а жена соорудила домик близ могилы, где, затворившись, молилась богу за его душу, творя милостыни, посты и бдения. Спустя семь лет ростовщик показался ей в темной одежде и благодарил: ее трудами он извлечен из глубин ада, и если еще на протяжении семилетия она будет оказывать его душе такое же содействие, то он полностью избавится от мук. Минули новые семь лет, и вот он является ей в белом одеянии и радостный лицом: «Слава Богу и тебе, ныне я освобожден!» Новиций и здесь задает тот же вопрос: «Он сказал, что извлечен из глубины ада, откуда нет искупления?!» И опять-таки у магистра нет ясного ответа, ибо его слова о том, что под «глубиной ада» разумеется «горечь чистилища», конечно, не более как отговорка. Поэтому он переносит вопрос в другую плоскость, если б этот ростовщик не испытал душевного сокрушения, он не был бы освобожден от мук (DM, XII: 24).