Культура и общество средневековой Европы глазами современников (Exempla XIII века)
Шрифт:
Известны «примеры», в которых возможность исповеди даруется умершему. В окрестностях Рима жил разбойник, совершивший не одно убийство. Однажды, когда он спал на берегу моря, враги напали на него и отрубили ему голову. Она скатилась в долину, громко вопия: «Святая Дева Мария, даруй мне возможность исповедаться!» Один из убийц, услыхав крики, привел из деревни священника, но тот не решился приблизиться к голове, пока ее не приставили к туловищу. После этого грешник сказал священнику, что он постился и исповедовался по четвергам и субботам, и с этими словами отошел ко Христу (Klapper 1914, N 196).
91
Страшный суд. Собор в Шартре. 13 в.
92
Рай и ад. Французская миниатюра 14 в.
Между тем и малая провинность, не смытая исповедью, может послужить причиной гибели души. Как мы могли убедиться ранее, за ничтожные, казалось бы, грешки — неуплату грошового
Всякий грех «пишется в строку», на каждого на том свете заведено своего рода досье, и на суде эти перечни заслуг и прегрешений будут предъявлены. Реестр грехов притаскивают бесы, обычно это — тяжелый том или свиток внушительного вида. Список добрых дел, как правило, уступающий объемом списку грехов, предъявляют ангелы. Обе записи кладут на чаши весов. Для большинства умерших эта процедура в высшей степени опасна, и взвешивание обнаруживает виновность грешника. Согласно официальной религиозности и иконографии, у весов стоит архангел Михаил, но в «примерах» он почти вовсе не фигурирует и у весов хлопочут темные и светлые ангелы.
93
История дьякона Теофила. Рельеф над порталом церкви в Суайяке, Франция, 12 в.
Можно заметить, что если в «видениях» более раннего периода, равно как и на скульптурных рельефах соборов, взвешиванию подвергались души умерших [112] , то «примеры» XIII века по большей части говорят о взвешивании списков с записями грехов и заслуг. Не отражается ли косвенным образом в этом изменении возросшая роль грамотности [113] и письменного делопроизводства в условиях развивающегося города? Уже цитировался «пример» о суде над развратным клириком, когда взвешивали свитки с записями его добрых и злых дел; последние, разумеется, перевесили, но милосердная святая Дева, которой он при жизни усердно поклонялся, сняла с весов свиток с грехами, отдав клирику, и возвратила его самого к жизни, приказав очиститься исповедью. Кентерберийский монах утверждает, что знает о местонахождении свитка (LE, 51. Ср. SL.51).
112
Мотив взвешивания душ намного древнее христианства, он был известен на Древнем Востоке. См.: Kretzenbacher L. Die Seelenwaage. Zur religiosen Idee vom Jenseitsgericht auf der Schicksalswaage in Hochreligion, Bildkunst und Volksglaube.
– Klagenfurt, 1958.
113
Религиозное рвение нередко выражается не только в произнесении молитв, но и в том, что верующий писал имя Христа или Богоматери на какой-то части своего тела. См.: ТЕ, 309, р. 140.
Впрочем, и в изучаемый период «примеры» продолжают говорить о взвешивании злых и добрых дел как таковых. Когда грехи Карла Великого перевесили, святой Иаков принес множество камней и положил их на чашу весов к добрым делам императора, тем самым решив судебное разбирательство в его пользу (LE, 60). Этот «пример» заимствован из более раннего источника, описывающего видение архиепископа Турпина, но Цезарий Гейстербахский упоминает сходный случай, который имел место в его дни. Богатый кельнский бюргер, услыхав от священника о том, что апостолы будут судить род людской, призадумался и решил купить камней на будущее: когда в судный день на весы будут положены его добрые дела и грехи, апостолы смогут присовокупить камни к его заслугам, и чаша эта перевесит. Он приобрел целый корабль с камнями, выгрузив их близ церкви Апостолов в Кельне. Вскоре церковь стали расширять, и камни были использованы для укрепления фундамента (DM, VIII: 63). Не исключено, что предыдущий «пример» с камнями, выручившими на Страшном суде Карла Великого, послужил образцом для сочинения этого «примера», но в плане изучения ментальности, которая доминирует в изучаемом нами жанре среднелатинской словесности, не так существенны его истоки и генезис, как логика автора и его аудитории.
Верили, что лишь вмешательство пречистой Девы или святых способно помочь при неблагоприятном исходе взвешивания. Даже когда «по праву» грешник подлежит осуждению, безграничные доброта и любовь Богоматери могут вызволить его из когтей дьявола. Мария вступается даже за великих грешников, если они поклонялись ей при жизни. Между Нею и бесами разгорелся спор из-за души развратного монаха. Бесы утверждали, что он принадлежит им, но пресвятая Дева, знавшая, что, даже отправляясь к женщине, с которой состоял в преступной связи, монах не преминул прочитать перед ее статуей «Ave Maria», заявила, что он — «Ее раб», и передала дело на решение своего Сына, который возвратил монаха к жизни, чтобы предоставить ему возможность покаяться. Наряду с идеей справедливого и сурового Судии, неуклонно карающего грешника, проповедь XIII столетия внушает мысль об его милосердии и отцовском расположении. На Страшном суде, который состоится над долиной Иосафатской, в воздухе, говорит Цезарий Гейстербахский, Христос явит свой милосердный лик добрым и ужасающий — дурным (DM, XII: 56). И сам Господь заявляет: «Моя справедливость не без милосердия» (DM, XII: 57). Верующих надлежит воспитывать в страхе, вместе с тем не отнимая у них и надежды. Слово «отчаянье» занимало довольно скромное место в словаре культуры XIII и начала XIV веков, сделавшись более частым и важным в последующий период [114] . Это равновесие страха и любви в конце средневековья будет нарушено, и, как показали исследования Ж. Делюмо, возобладает чувство безнадежной обреченности.
114
Delumeau J. Le peche et la peur, p. 206 (сообщение Ж. Ле Гоффа).
Пока дела обстоят не столь однозначно. Но суровость и непреклонность Судии всячески подчеркивается в проповеди. Господь всевидящ, — казалось бы, эту истину незачем и доказывать. Тем не менее проповедники считают нужным дать наглядные «примеры». Брадобрей украл у богатого соседа свинью, полагая, что он не хватится ее. Но когда сосед пришел к нему побриться, цирюльник, смачивая ему шею, увидел на ней множество глаз и услыхал голос Господа: «Я вижу и спереди и сзади, и везде, и видел, как ты там-то и тогда-то украл свинью» (ЕВ, 42). Тут же Этьен де Бурбон приводит другое свидетельство божьей вездесущности и всевиденья. Блудница предлагала свои услуги некоему школяру, и тот, якобы потворствуя ей, привел ее на рынок. Она: «Не здесь, ведь тут все нас увидят, а в доме». Он: «Коль ты тут не желаешь, стесняясь людей, то в доме я не желаю из-за Бога и небесного Суда, кои смотрят на меня» (ЕВ, 41).
«Никогда не думал я, что Господь столь строг, — сказал некий цистерцианец, явившийся с того света другому монаху. — Он помнит даже мелочи, кои здесь, на земле, не были искуплены» (DM, XII: 28). Господь превыше всего ценит справедливость, и Цезарий Гейстербахский приводит поистине поразительное доказательство такого его расположения. Могущественный рыцарь Эркенбальд де Бурбан (Брабант?) был большим поборником законности, никогда не принимая во внимание личность обвиняемого. Будучи тяжко больным и лежа в постели, он услышал женские вопли и послал слугу узнать, в чем дело. Оказалось, что сын его сестры [115] пытался изнасиловать какую-то женщину. Господин Эркенбальд приказал своим рыцарям повесить виновника, но те, прикинувшись покорными его воле, тем не менее уклонились от выполнения приговора. Однако через несколько дней господин увидел преступника и, подозвав его к своей постели, заколол кинжалом. Вся провинция была ввергнута в ужас. Умирая, Эркенбальд исповедался епископу во всех своих грехах, не упомянув только этого убийства, чем озадачил исповедника. «Но разве это грех?» — удивился умирающий. «Да, и очень тяжкий». — «А я не считаю это грехом, — возразил Эркенбальд, — и не думаю, что он нуждается в отпущении». Эркенбальд утверждал, что убил не во гневе, а из страха божьего и руководствуясь чувством справедливости. Ни одного племянника не любил он более этого. Епископ пригрозил, что в случае отказа покаяться он в свою очередь откажет ему в последнем причастии. «Если вы не дадите мне тела Господня, — отвечал Эркенбальд, — я предам свою душу и тело Ему самому». Не успел епископ покинуть дом, как умирающий призвал его назад и просил посмотреть в дарохранительнице, там ли тело Христово? Епископ не нашел его, и Эркенбальд объяснил: «Вот видите, в том, в чем вы мне отказали, Он мне не отказал» — и продемонстрировал гостию, чудесным образом попавшую ему в рот. Цезарий Гейстербахский заключает словами из «Книги премудрости Соломона» (I,1): «Любите справедливость, судьи земли…» (DM, IX: 38).
115
По другой версии, виновником был его собственный единственный сын (Klapper 1914, N 134).
Господин Эркенбальд с его суровой приверженностью к justitia, оказывается, лучше понимает волю Бога, нежели епископ, считающий убийство смертным грехом, и действительно, Господь принимает сторону беспощадного карателя. Представление о Боге как Судие, присущее проповедникам, выразил краткий стих, произнесенный богатым и знатным клириком, который, лежа бездыханный на погребальных носилках, внезапно возвратился к жизни: «Justus iudex iudicavit, iudicatum condemnavit, condemnatum tradidit in manus impiorum» («Справедливый Судия осудил, осужденного предал проклятью, проклятого отдал в руки нечистых»). С этими словами он окончательно умер, открыв тайну участи своей души в загробном мире (DM, XI: 49). Самое страшное в мире — это суд Господа (Klapper 1914, N 11).
Судебная терминология широко применяется в «примерах» при описании Страшного суда. Некий каноник заметил, что правильно поступают те знатные господа, которые, умирая, берут с собой адвокатов, — они им очень пригодятся (DM, XI: 46). Юристов не любят, и настойчивость, с какой проповедники разоблачают их продажность и изворотливость, может быть поставлена рядом с гневными нападками на ростовщиков. Правда, Этьен де Бурбон замечает, что в самой по себе профессии адвоката нет ничего дурного, но злоупотребления и жадность достойны осуждения. Многие адвокаты, пишет он, подобны мельникам, кои слаще спят под шум колес мельницы, чем в тишине и покое, — так и юристы предпочитают шум тяжб, звучащий для них сладкой мелодией вследствие ожидаемой ими наживы (ЕВ, 438) [116] . И они жестоко платятся за это. Некий епископ, умирая, сказал, что, приблизив к себе двух худших из людей, врача и адвоката, он утратил и душу, которую похитил у него легист, и тело, погубленное медиком (Hervieux, 267). У одного саксонского декретиста после смерти не оказалось языка, и по заслугам потерял его, умирая, тот, кто столь часто продавал его при жизни. Позолоченный язык умирающего адвоката быстро-быстро шевелился и как бы произносил: «Проворен я был на грех» (LE, 68). У какого-то покойного адвоката язык во рту вращался быстрее тростника, а у другого нижняя губа шевелилась скорее, чем губы у крокодила; язык третьего просто вывалился изо рта. Еще об одном Этьен де Бурбон читал, что после смерти язык его вырос и распух (ЕВ, 439; Ср. N 440; DM, VI: 28; Frenken, N 9). Адвокат, который за четверть овса продал свой язык в неправедной тяжбе, умирая, указывал на причастие со словами: «Avena, avena, avena» («Овес») (ТЕ, 88). Нечестных адвокатов следовало бы купать в расплавленном золоте. Автор «Книги примеров» вспоминает Сенеку: Нерон в аду, купаясь в такой ванне, пригласил в нее «хор» приближающихся адвокатов (LE, 71; Crane, N 36). Адвокаты хуже распутниц: ведь распутницы продают «наиболее подлую и худшую часть своего тела», а адвокаты — «благороднейшую и лучшую, то есть рот и язык» (ТЕ, 4). Жак де Витри слыхал о жадном судье: бедной женщине, которой нужно было к нему обратиться за справедливостью, сказали, что, если ему не смазать руку, толку не будет. Она поняла эти слова буквально и стала в присутствии многих мазать ему руку, повергнув его в стыд (Crane, N 38; Hervieux, 301).
116
Вмешательство святых в пользу судей и юристов упоминается в «примерах» очень редко. См.: LE, 173.