Культура и общество средневековой Европы глазами современников (Exempla XIII века)
Шрифт:
Естественно, что законники и юристы и на том свете или на пути туда пытаются прибегать ко всяческим уловкам и хитростям. Как раз в сценах осуждения адвоката или судьи юридическая фразеология широко вторгается в «примеры». Завидев бесов, явившихся за его душой, судья, который привык в своих тяжбах прибегать ко всяческим оттяжкам дела, с тем чтобы повредить противникам, напрасно просит у Господа отсрочить разбирательство (Crane, N 40). Умирающий адвокат просит отсрочки в принятии причастия, друзья отказывают ему, — конец близок, и тогда он заявляет «Апелляцию о причиненном ему ущербе» (LE, 70; Hervieux, 339). Английский клирик, успешно изучавший право, внезапно оказался при смерти. «Апеллируйте! Апеллируйте! — вскричал он, повергнув своих коллег в изумление. — Апеллируйте поскорее! Что вы делаете? Апеллируйте!» После некоторой паузы он застонал, и последние его слова были: «Ах! Ах! Очень вы промедлили, ибо приговор мне уже вынесен. Я навечно осужден» (LE, 66). Автор извлекает из этого «примера» мораль: пусть адвокаты и судьи прислушаются к нему, да и бейлифы тоже, — поскольку они уклоняются от прямого пути, приговором им будет осуждение.
Умирающий уже стоит пред высшим трибуналом и пытается при помощи привычного крючкотворства обмануть Судию или отсрочить вынесение страшного приговора. Но вместе с тем он еще находится и на этом свете и способен беседовать с окружающими, просить их о содействии и упрекать в промедлении. Здесь с особенной ясностью видна та встреча обоих миров, о которой ранее было сказано как о конститутивной черте жанра «примеров».
Магистр Радульф де Балли, учившийся в Париже, где вел развеселое житье, сказал перед смертью: «Вызван я строгим судьей, на приговор коего апелляции не дозволены» (ЕВ, 40. Ср. LE, 65). Другой адвокат, находившийся на службе у крупного епископа, представлял себе Страшный суд, на который направлялся, как состязательный процесс между Богом и дьяволом. Со словами, обращенными к ним обоим: «Сейчас выяснится, кто из вас выиграет тяжбу», он и умер (ЕВ, 441).
Ирония и издевка над продажными и изворотливыми юристами в подобных «примерах» ясна. Крючкотворам приписывается представление о Страшном суде как аналоге суда земного. Но только ли в этом дело? Не присуща ли и самим проповедникам и их аудитории, со злорадством и удовлетворением слушавшей рассказы о жалком конце адвоката или судьи, та же тенденция мыслить себе все существование грешника на земле и в мире ином, включая Второе пришествие, в категориях судебного процесса? Поистине, средневековое «народное христианство» — «судебная религия».
Напрашивается известная параллель между изменениями в судопроизводстве и системе наказаний, которая произошла к тому времени в действительной жизни, и изображением кар, грозящих грешнику на том свете. Раннесредневековый порядок взыскания с преступников материальных компенсаций сменился уголовным правом нового типа, при котором виновный подвергался телесной каре, бичеванию, изувеченью или казни и при котором к обвиняемому могла быть применена физическая пытка, недопустимая в начале средневековья, когда она практиковалась лишь в отношении рабов. Новая система инквизиционного процесса и «кровавой юрисдикции» (нем. Blutgerichtsbarkeit) нашла свой мрачный и гиперболизированный аналог в фантазиях визионеров относительно мук, которым подвергаются души грешников в загробном мире.
И все же нужно было бы воздержаться от одностороннего подчеркивания только этого аспекта учения о суде и расплате. Поскольку мы говорим о проповеди XIII века, важно не упустить из виду и другую сторону дела.
Выше уже не раз затрагивался мотив милосердия Богоматери, избавлявшей от мук ада даже закоренелых, тяжких грешников. Ее любовь и снисходительность неизъяснимы. Впрочем, если приглядеться к «примерам», в которых демонстрируется расположенность Марии к слабым и легко сбивающимся с пути истины людям, то можно увидеть причины такого ее милосердия. Вот лишь немногие из этих «примеров» — им нет числа. Повесили известного разбойника Эббо, но он не умер. Оказалось, что когда он уже висел в петле, явилась дева Мария и на протяжении двух дней поддерживала его своими руками. Дева не позволила возвратившимся к виселице палачам и судьям перерезать ему горло, а те, узнав об ее помощи, отпустили Эббо, который сделался монахом. В чем причина милости, оказанной ему Богоматерью? Эббо очень почитал пресвятую Деву и, даже отправляясь на разбой, благочестиво приветствовал ее (LE, 42). Юный клирик явился после смерти своему отцу с вестью, что с помощью Девы сподобился вечного спасения. На суде поначалу пришлось ему скверно: взвешивание его добрых и злых дел поставило его перед угрозой неминуемого проклятья, но вмешалась сердобольная царица мира и надавила на чашу весов с его добрыми делами, которые сами по себе весили немного. Что же побудило Богоматерь прийти ему на помощь? По его собственным словам, он не имел никаких заслуг, помимо того что в церкви, когда ее славили и все сидели, он стоял (LE, 43). Этот молодой человек хотя бы знал, за что его почтила Дева своей милостью, а вот некий юный испанец, который требовал, чтобы его немедля исповедовали, ибо явилась ему Богоматерь и объявила, что наутро он умрет, вообще не знал за собой никаких достоинств, кои она могла бы оценить. Лишь по настоянию исповедника он вспомнил, наконец, что в доме его матери была служанка по имени Мария, и он ребенком перенял у матери обыкновение всякий раз, слыша имя Марии, добавлять «Ave Maria». Этого было достаточно для того, чтобы он угодил Богоматери (LE, 44). Рыцарь, увидев красивую девушку, похитил ее прямо на дороге и увез к себе. Однако, узнав, что имя ее — Мария, он, страшась почитаемой им Девы Марии, отпустил девушку. После этого Дева явилась ему и поблагодарила, приказав блюсти чистоту; за это она способствовала достижению им высокого социального положения (Klapper 1914, N 51).
Но следующая история кажется еще более странной. Человек, долгое время грешивший с собственной сестрой, тяжко заболел и лежал день или более «как бы мертвый», — тело его было холодное, и лишь в груди едва теплился признак жизни. Между тем он был отправлен на тот свет, и, когда бесы уже хотели сбросить его в пропасть ада, явилась святая Дева, возвратившая его к жизни. Все так и было, ведь он самолично поведал обо всем брату Николаю из Везенфорда, а тот в Дублине передал анонимному автору «примера». Брат Николай спросил его: «Почему наша Госпожа пожелала иметь попеченье о грешнике, настолько вывалявшемся в грязи?!» Никакой другой причины не было, кроме того, что они с сестрой постоянно из любви к святой Деве давали ей по две меры браги (LE, 46). Дело, разумеется, не в подношении, а в любви и преданности, которую грешники таким образом изъявляли Богоматери. Даже если эти знаки внимания и поклонения исходят от таких злодеев, как разбойник или кровосмеситель, они не теряют своей действенности. Некая вдова, находившаяся в греховной связи со своим родственником, трижды убивала детей, рожденных от этого прелюбодейства; в отчаянии она пыталась наложить на себя руки, но осталась жива. И тут воззвала она к Божьей Матери, «милосердие коей и Сына Ее превосходит грехи всего мира», и Мария обещала ей спасение в случае полного раскаянья (Klapper 1914, N 106).
Рыцарю, очень привязанному к мирским радостям, было видение: он предстал пред судом Господа, и бог намеревался уже отдать его бесам, но спросил, нет ли такого святого, которому этот человек при жизни выказал почтение. Дева Мария вспомнила, что однажды он в ее честь поставил свечу. Судия сказал: пусть защищается этой свечою как может, и, когда бесы подступили к рыцарю, он стал жечь их свечой и энергично оборонялся от них. Пробудившись от этого кошмара, рыцарь круто изменил образ жизни (Klapper 1914, N 64).
А вот рассказ о «Фаусте средневековья» — священнике Феофиле. Он был избран епископом, но из-за интриг противников потерял должность. Учиненная несправедливость настолько его удручила, что он обратился за содействием к дьяволу. Тот побудил его отречься от Сына Божьего и Матери Его, подписать акт отречения и скрепить его печатью (по другой версии этого «примера», он удостоверил договор собственной кровью). Это письмо бес доставил в ад самому Люциферу. Вступив на службу к дьяволу, получил он назад свой сан. Назавтра он, однако, опомнился, принес покаяние, примирился с Богоматерью и, с ее помощью, с Христом. Пречистая Дева явилась ему во сне и возложила на его грудь грамоту отречения. После публичного покаяния Феофил на третий день скончался (LE, 47; Klapper 1914, N 107). Даже предателю, изменнику — по средневековым представлениям, тягчайшему нарушителю правопорядка и морали, повторившему Иудин грех, — даруется прощение! В эпоху, когда оформилась легенда о Фаусте, ему уже едва ли удалось бы заслужить помилования, даже если б он раскаялся.
Рассказы о милосердии Девы (повторяю, весьма многочисленные и встречающиеся практически в любом сборнике «примеров»), — несомненно, симптом укрепившегося культа Богоматери и интериоризации религии, опиравшейся вместе и на страх пред Страшным судом и на надежду на снисхождение. Мы видели, что и сам Христос в проповеди не лишен любви и милосердия. Он — прежде всего источник и хранитель справедливости, но эта его iustitia не вовсе лишена тепла и мягкости. Английскому монаху-цистерцианцу было ниспослано видение: покойный приор монастыря в Суффольке был призван на суд пред святыми Бенедиктом и Бернаром, которые обвинили его во многих грехах и назначили наказание. Первый удар, нанесенный святыми покровителями ордена, казалось, сокрушил его плоть; второй сломал ему все кости; они намеревались нанести и третий удар, когда раздался глас божьего милосердия, призвавший их к пощаде, а иначе отправился бы он после третьего удара в ад (SL, 482). Монах, отвергнувший крещенье, для того чтобы взять замуж дочь языческого жреца, видел, как из его собственного рта вылетел голубь, — то была его душа. Тем не менее Господь от него не отрекся, и монах воскликнул: «Коль Бог мне помогает, когда я Его отверг, то как же я отступлюсь от Него?» После покаяния и трехнедельного поста душа к нему возвратилась (Hervieux, 292f.). Разбойник, искренне и глубоко раскаявшийся перед смертью, был помилован Господом: «Ты назвал Меня милосердным, и я тебя милосердно принимаю» (Klapper 1914, N 99).
И все же в качестве средоточия доброты и всепрощенья в «примерах» выступает Богоматерь. Она — главная заступница пред Судией, умоляющая его сменить гнев на милость. Она оказывает прямое, буквальное давление на чаши весов, на которых взвешиваются добрые и злые дела грешников, и, собственно, только благодаря ее вмешательству погрязший во зле и грехе мир еще продолжает существовать. В драме всемирной истории спасения, как она мыслится проповедниками, Марии принадлежит поистине ключевая роль.