Культура и общество средневековой Европы глазами современников (Exempla XIII века)
Шрифт:
Попасть в чистилище можно было и при жизни. Желающие посетить его отправлялись в Ирландию и пытались проникнуть в «Чистилище святого Патрика», и, как передают, одни выходили из него невредимыми, а другие пропадали [108] . Некий человек разнузданного поведения отказывался понести должное покаяние, и тогда аббат послал его в сопровождении конверса в некую долину, где он повстречал беса в человеческом обличье. По приказу аббата, конверс передал грешника этому бесу в качестве его «гостя». Наутро конверс пришел за ним, и бес привел свою жертву, почти до смерти измочаленную. Поведав аббату об испытанных муках, он каялся и очищался от грехов на протяжении всей остальной жизни (ЕВ, 36). Однако, по господствовавшей точке зрения, настоящее чистилище находится за гробом, хотя ученик в «Диалоге о чудесах» и говорит, что поскольку чистилище характеризуется невозможностью лицезреть Господа, то «земной рай и есть чистилище» (DM, XII: 37). Известно, что, согласно учению еретиков (имеются в виду альбигойцы), муки чистилища существуют лишь в настоящем мире, и никакие усилия церкви не могут пособить покойникам (ЕВ, 343).
108
Цезарий
Внедрение идеи чистилища в картину потустороннего мира западного христианства, как представляется, усиливало ту сторону миросозерцания средневековых людей, которая была обращена к смерти и искуплению. Это миропонимание не переставало быть «религией мертвых», — напротив, заботы о душах чистилища сделались более настоятельной потребностью, неотъемлемым аспектом жизни. В конце средних веков одержимость мыслью о смерти и тем, что за нею воспоследует, еще более возросла [109] .
109
Delumeau J. La peur en Occident (XIVe – XVIIIe siecles). Une cite assiegee.
– Paris, 1978; Его же. Le peche et la peur; Vovelle M. La mort et l’Occident de 1300 a nos jours.
– Paris, 1983.
Глава 6
«Религия вины»
То, что Страшный суд из отдаленного будущего перемещен в проповеди и «примерах», а отчасти и в изобразительном искусстве в настоящее время и происходит у одра смерти каждого индивида, способствует объединению всех этапов существования человека в законченную биографию [110] . В самом деле, свою завершенность личность получает только тогда, когда дана окончательная оценка жизни индивида и содеянного им на всем ее протяжении. Приговор высшего суда и дает такую оценку.
110
Aries Ph. L'homme devant la mort, p. 109 sq.
В средние века «юридическая» сторона христианской религии была мощно усилена. «Судебное мышление», столь свойственное людям феодальной эпохи, совершало свою экспансию и за пределами социального, вообще земного мира. Творца изображают в виде Судии, восседающего во главе трибунала, на небеса переносится образ судебной палаты. Человеческая жизнь мыслится как подготовка к завершающему ее судебному процессу.
На протяжении всей жизни против человека накапливаются улики — грехи, которые он совершил и в которых не исповедался и не раскаялся. Сама исповедь тоже представляет собой своего рода судебный процесс. Именно в начале XIII века ежегодная исповедь была вменена II Латеранским собором (1215) каждому верующему в качестве обязательной. Грешник в этом процессе выступает одновременно в двух ролях: в роли обвиняемого, ибо он держит ответ за свои дела, и в роли обвинителя, поскольку он должен произвести анализ собственного поведения, соотнеся каждый из своих поступков и помыслов с общезначимой религиозно-нравственной нормой; сам он обвиняет себя перед лицом представителя бога — исповедником, выполняющим в этом процессе роль судьи.
Исповедь — лучшее средство, защищающее от нечистого и его слуг. Один монах, по имени Адам, человек, известный своей святостью, и популярный проповедник, на пути из одной деревни в другую повстречал страшное чудовище, в котором тотчас распознал дьявола. Спеша оборониться от врага, он начертил вокруг себя кресты, так что они образовывали круг. Поскольку он был один и священник отсутствовал, Адам просил у Бога разрешения исповедаться прямо Ему. И чудо: по мере того как он называл свои грехи, вокруг него вырастала стена. Когда исповедь была закончена, Адам оказался как бы внутри неприступной крепости, которую дьявол безуспешно пытался атаковать. Он сумел лишь показать ему свою ужасную морду с высоты стены, повергнув монаха в трепет. Пусть никто не сомневается в том, что рассказанное — истина. От самого Адама это слышали два других брата, а они поведали мне, как и многим другим, заключает анонимный автор «Книги примеров» (LE, N 95). Итак, исповедь, дающая моральную, духовную защиту верующему, способна воздвигнуть и материальную крепость! Сближение и смешение спиритуального и телесного — характернейшая черта того склада мышления, который нашел свое воплощение в проповеди.
Признание в грехах и покаяние уничтожают улики, — исповедь стирает память о грехе. «Сокрушение заменяет муки ада муками чистилища, — пишет Жак де Витри, — исповедь делает муки временными, а полное покаяние их уничтожает. Благодаря раскаянью грех умирает, благодаря исповеди он выносится из дому, епитимья же погребает его в могиле» [111] . Это уничтожение грехов нужно понимать буквально, потому что и сам верующий и священник уже не помнят о них, и даже черт, постоянно подстерегающий грешника, более не способен изобличить виновного. Отшельник, утаивший в своем сердце один грех, повстречал в лесу пишущего под деревом дьявола и спросил его, что он пишет. «Записываю твои грехи и грязные помыслы, какие некогда были у тебя». Отшельник отвернулся и в сокрушении пролил слезы о своих прегрешениях. Вновь поворотившись к бесу, услышал он стоны: «Увы мне! Малая теплая капля смыла мой свиток и уничтожила все, что я о тебе написал». Опечаленный бес немедленно исчез (Hervieux, 398). Один теолог принудил беса открыть ему: что более всего мучит и тревожит нечистую силу? Частая исповедь, отвечал бес. Когда человек находится в состоянии смертного греха, все его члены связаны, и он не может двигаться. А когда он покается, делается он тотчас свободным и способным ко всему доброму (DM, XI: 38).
111
Precher d’exemples, p.55. Дьяволу исповедь причиняет неисчислимые муки: ibid., p.85.
Исцеляющая функция исповеди — излюбленная тема многих «примеров».
Некий клирик так рыдал на исповеди, раскаиваясь в своих проступках, что не мог вымолвить ни слова, и священник велел ему записать грехи, но когда он развернул хартию с этой записью, то нашел ее пустой, — все написанное стерлось, следовательно, грехи были отпущены (Hervieux, 336–337; Crane, N 301; DM, II:10). Дьявол, который принес священнику запись прегрешений какого-то человека, развернув ее, обнаружил, что исповедь смыла текст (ЕВ, 176). Монахи-проповедники, странствуя в горах Ирландии повстречали некоего человечка, который признался им, что на протяжении трех десятков лет служил чертям, и показал на руке печать, скрепившую его омаж дьяволу. Когда же братья уговорили его покаяться, дьяволова печать стерлась, и черти, рыскавшие в поисках своего «беглого раба», при встрече не узнали его (ЕВ, 180. Ср. 182).
Очищение от грехов происходит и в тех случаях, когда человек кается не перед служителем культа, а перед первым встречным. Цезарий Гейстербахский передает, что клирик, соблазнивший жену рыцаря, боялся разоблачения, так как подозревавший его муж хотел выведать правду у беса, который вещал устами одержимого. Однако клирик успел исповедаться у слуги рыцаря, заставив его выслушать себя на конюшне, и бес ничего не мог о нем рассказать. Беседа между бесом и рыцарем велась, естественно, по-немецки, но нечистый добавил по-латыни: «In stabulo iustificatus est» («В конюшне оправдался»), и не по своей воле бес вдруг стал «латинистом», а для того, чтобы рыцарь не мог его понять. Сила исповеди стерла проступок клирика из памяти дьявола (DM, III: 2). В другом аналогичном случае подозреваемый в таком же грехе слуга рыцаря, страшась раскрытия постыдной тайны, обратился с просьбой исповедать его к рубившему в лесу дрова мужику, после чего бес заявил рыцарю: «Многое знал я об этом человеке, но теперь ничего не ведаю» (DM, III: 3). К подобному же результату приводит и исповедь, сделанная публично. Одна блудница, находясь на корабле, грешила со всеми без разбору, и началась буря, спровоцированная, вне сомнения, ее распутством. Перед угрозой кораблекрушения проститутка исповедалась в своих грехах перед всеми, море успокоилось, и ни один человек не был в состоянии вспомнить, кто эта женщина и что с нею происходило (ЕВ, 179).
88
Избиение младенцев. Рельеф собора Парижской богоматери. 1250.
89
Святой Михаил взвешивает души у врат рая. Немецкий ковер. 15 в.
Даже в тех случаях, когда грешник не смог исповедаться не по своей воле, возможно очищение от греха. Так случилось с одним человеком, совершившим тягчайший грех, в котором он не решался покаяться. Когда приближалась его кончина, дьявол, опасаясь, как бы он в свой последний час не исповедался, принял облик священника и исповедал его сам, запретив рассказывать об этом другому священнику. После его смерти дьявол заявил притязания на душу покойного, но ангел божий возразил ему: доброе намерение очистило грешника. Господь присудил возвратить его душу в тело, с тем чтобы он мог исповедаться по всем правилам и понести епитимью (Crane, N 303). Ничто так не раздражает бесов, как исповедь и покаяние, кои сводят на нет все их труды. Дьявол сетует: он заставлял монахов бодрствовать в дормитории и спать в церкви, вести себя недолжным образом в трапезной и разбрасывать крошки хлеба, так что он наполнил ими целый мешок; он усердно заносил в книгу записи о небрежности монахов — и вот все заработанное им пошло прахом после того, как монахи исповедались (ЕВ, 179).
90
Святой Михаил взвешивает души. Немецкий ковер. 15 в.
Спасительность покаяния явствует и из других «примеров». Ангелы показали некоему монаху loca penalia inferni (адские места наказания). Он видел там множество сидений, приготовленных для грешников, но еще не занятых ими. На его глазах некоторые из этих стульев внезапно разваливались. Как ему объяснили, в случае, когда человек без промедления кается, предназначенное для него в аду место разрушается (SL, 64). Исповедь очищает от грехов и настолько изменяет вид человека, что нечистый уже не может признать в нем своего слугу. Так было с одним юношей, который предал себя дьяволу, но, зайдя в церковь, исповедался. Когда он вышел, ожидавший поблизости бес спросил его, не видел ли он его приятеля. Тот: «Не узнаешь ты его?» — «Узнал бы я, если б он был, как прежде». — «Это я, что вчера был твоим другом, но Господь милосердный избавил меня от твоего общества» (Klapper 1914, N 122).