Культура заговора: от убийства Кеннеди до «секретных материалов»
Шрифт:
Если «Нация ислама» разработала теологию заговора, то гангстерский рэп, позаимствовав у конспирологии множество образующих элементов, создал его эстетику. [355] И «Нация ислама», и рэперы обладают огромным влиянием в черных кварталах (не в последнюю очередь потому, что последние поддерживает первых), вдобавок и те и другие стали причиной моральной паники, которая охватила «среднюю Америку». [356] И в том, и в другом случае критики слишком спешат вырвать цитату из контекста и считать буквальным то, что зачастую является сознательным (хотя и проблематичным) фигуральным жестом. [357] Несмотря на многочисленные действительно имевшие место случаи насилия в мире гангстерского рэпа (ряд таких случаев сверх всякой меры раздули и критики, и сторонники нравственного большинства), важно признать, что в качестве культурной формы рэп реализуется через нелепое хвастовство. Озвучивающие это бахвальство исполнители настаивают на буквализме стихов скорее в гиперболическом — и даже риторическом — смысле. Можно утверждать, что жанр рэпа основывается на постоянном разрушении и восстановлении границы между буквальным и метафорическим в той же мере, что и его опора на культуру заговора.
355
В своей проницательной статье о Тупак Шакуре Эйтан Квинн проводит оценку «эстетики заговора», см.: Quinn. «All Eyez on Me»: The Paranoid Style of Tupac Shakur // Conspiracy Nation, ed. Peter Knight (New York: New York University Press, California, forthcoming).
356
Пример «буквального» прочтения гангстерского рэпа можно найти в работе: D’Souza. The End of Racism, 511–514. В работе Тришии Роуз «Black Noise: Rap Music and Black Culture in Contemporary America» (Hanover: Wesleyan University Press, 1994) предлагается тонкий анализ перформативности рэпа. Исследование самой известной моральной паники вокруг одной из пластинок в стиле гангстерского рэпа см.: Barry Shank. Fears of the White Unconscious: Music, Race, and Identification in the Censorship of ‘Cop Killer’ // Radical History Review 66 (1996): 124–145. Обзор моральной паники в целом см.: John Springhall. Youth, Popular Culture and Moral Panics: Penny Gaffs to Gangsta-Rap, 1830–1996 (New York: St. Martin’s, 1999).
357
В качестве примера, иллюстрирующего склонность принимать все заявления в стиле гангстерского рэпа за чистую монету, см.: D’Souza. The End of Racism,
Название известного альбома Public Enemy «Страх перед черной планетой» (1990, «Fear of a Black Planet») полушутя играет на страхах белых перед властью черных. На обратной стороне обложки альбома помещена фотография участников группы, одетых в полувоенном стиле («Моя одежда нагнала на них страху»), которые вместе с одетыми в униформу членами организации «Плод ислама» (служба охрана «Нации ислама») демонстративно склонились над картой мира. [358] Воинственные образы и риторика альбома столь же неоднозначны, как и эмблема группы: если знать о вооруженных нападениях ФБР на партию «Черных пантер», то вместо силуэта чернокожего активиста, который, как может показаться поначалу, попал на мушку к белому солдату, можно увидеть нечто совершенно противоположное — защитника превосходства белых, пораженного убийственной точностью отважных стихов группы. [359] На вкладыше альбома можно прочитать, что единственный способ противостоять заговору — это организовать собственный: «Созданное в 1990 году движение под лозунгом «Власть черных» — это коллективное средство самообороны против всемирного заговора с целью уничтожения черной расы. Это движение наводит страх на тех, кто заинтересован в заговоре». Как явствует из телеграфных лент на лицевой стороне обложки альбома, его цель состоит в том, чтобы вызвать «контратаку на мировое господство». Public Enemy идет на сложный двойной блеф: участники группы всерьез воспринимают проекции «черной паранойи», повторно проецируя вовне призрак заговора, который уже стал частью их сознания. Логика такова: если «Они» настолько тупы, чтобы всерьез становиться параноиками из-за нашей паранойи по поводу «Их» заговорщических планов по установлению белого господства, то мы выразим «Их» панику, притворившись, что относимся к своей контрконспиративистской деятельности со всей серьезностью — вплоть до стилизованной военной униформы и прозрачного надувного глобуса на оборотной стороне обложки альбома Вместо того, чтобы как в зеркале отразить своих угнетателей пугем организации контрзаговора, Public Enemy создают искаженный и сатирический образ. Называя себя «Врагом государства», Чак Д. и K° стратегически перенаправляют вызванные паникой нападки на своих же критиков, наделяя себя властью (хотя и очень ограниченной) и парадоксально признавая, что они материализуются в том самом виде, в каком они предстают в воображении белого человека. Как заявил легендарный рэпер и параноидальный оратор Тупак Шакур, дерзко беря себе враждебность белых (что Эйтан Квинн называет «самодемонологизирующим шагом»), «я — кошмар Америки». [360]
358
Public Enemy. Welcome to the Terrordome 11 Fear of a Black Planet (Defjam Recordings/CBS, 1990).
359
Анализ символики Public Enemy предлагает Эндрю Росс (Andrew Ross) в своей статье «Ballots, Bullets, or Batmen: Can Cultural Studies Do the Right Thing?» // Screen 31 (1990): 26–44.
360
Tupac Shakur. Words of Wisdom, цит. no: Quinn. All Eyez on Me.
Пожалуй, максимально креативно использовать культуру заговора удается Wu-Tang Clan. Эта группа талантов с вечно меняющимся составом появилась на Стейтен-айленде в 1993 году, выпустив «Enter the Wu-Tang (36 Chambers)», пьянящую смесь учения организации «Пять процентов» (ответвление «Нации ислама»), конспирологии, уфологии, восточных единоборств, славословий в адрес мафии и гангстерской бравады. Wu-Tang Clan объединяет нумерологию с эзотерической этимологией, «доказывающими» их конспиративистские выкладки; так, когда в одном из интервью ОГ Dirty Bastard спросили, что значит для него ислам, он ответил: «Я Искренне Люблю Математику Аллаха». [361] Их заявления постоянно мечутся между совершенно риторическим и слишком буквальным. Вслед за многими рэперами, мифологизирующими самих себя, они не раз встречались с законом, создавая, если фактически не подтверждая, свою уличную репутацию. Но в то же время, как и Public Enemy, они выстраивают свою изменчивую идентичность вокруг создания контрзаговора. Каждый из них ассоциируется с многочисленными героическими персонажами комиксов и стилями кунфу, пресекая любую попытку закрепи т свою эстетику в какой-то строгой системе. Хотя, по-видимому, они сильно увлеклись конспирати-вистскими изворотами теологии «Пя ти процентов» и не стесняются заявлять, что вакцинации приводят к тому, что «дети рождаются уродами», они способны, к примеру, в какой-нибудь песне предупредить об опасности того, что конспирология СПИДа мешает безопасному сексу. Они в сатирической форме озвучивают мысли неудачника, считающего СПИД «результатом бактериологической войны», то есть «созданным правительством» с целью «держать ниггеров в страхе», чтобы «никакого секса, никаких детей», и в итоге чтобы «черное население сократилось за десять лет». [362] Wu-Tang поднимает на новую высоту использование конспирологической риторики в мошеннической эстетике, порой деструктивной и поверхностной, но все же комичной и открытой. Они заставляют культуру заговора работать на них самих, не стараясь зафиксировать разницу между тем, что является заговором в буквальном смысле, и тем, что просто похоже на заговор, но умышленно смешивая эти противоположности с помощью ловкого риторического джиу-джитсу. Многие конспирологические теории, циркулирующие среди афроамериканцев, несомненно, основаны на заблуждениях и дышат злобой. Вместе с тем отдельным формам черной конспирологической культуры удается при помощи остроумного и ироничного преувеличения удерживать сложные вопросы причинности и ответственности на повестке дня, заимствуя и трансформируя язык конспирологии.
361
Andrew Harrison. Re-Enter the Dragons // Ihc Face, May 1997, 93–98. Как и в случае с феминистскими исправлениями лексики у Мэри Дэли, сложно понять, насколько буквально следует воспринимать этимологические упражнения чернокожих националистов.
362
Wu-TangClan. A Better Tomorrow // Wu-Tang Forever (Loud Records, 1997), а также: America // A.I.D.S. (America Is Dying Slowly) (WEA/Elektra Entertainment, 1996).
Паника вокруг тела
Я больше не могу сидеть сложа руки и позволять коммунистическому проникновению, коммунистической обработке, коммунистической диверсии и международному коммунистическому заговору сосать и осквернять все наши драгоценные телесные соки.
Существует ли тело до сих пор в самом что ни на есть плотском смысле? Его роль постепенно сокращается, отчего оно кажется не более чем призрачной тенью на рентгеновской пластинке нашего морального неодобрения. Сейчас в нашем отношении к телу начинается колонизаторская стадия, полная патернализма, за которым скрывается безжалостная эксплуатация ради собственного же блага. Это животное создание нужно где-то устраивать, понемногу подкармливать, сводить к минимуму его сексуальную активность, необходимую для воспроизводства, и не выпускать из-под просвещенной и благотворной опеки. Взбунтуется ли тело в конце концов, швырнет ли все эти витамины, гели и аэробику в Бостонскую гавань и свергнет ли колониального угнетателя?
Метафоричность — это заражение логикой и логика заражения.
За последние годы тело стало одним из самых заметных объектов параноидальных фантазий. Начиная с фильмов ужасов, где невидимые силы эффектно уродуют тела, и заканчивая историями о похищениях маленькими серыми инопланетянами (возможно, состоящими в сговоре с правительством), которые, вмешиваясь в организм, устраивают медицинские эксперименты; начиная с полицейских, которые надевают латексные перчатки, охраняя митинг о борьбе со СПИДом, и заканчивая едкой спермой, о которой рассказывают жены мужчин, утверждающих, что они страдают синдромом войны в Заливе, — все это свидетельствует о том, что американская культура изобилует признаками телесной паники. Страх перед вторжением тех или иных похитителей тел заявлял о себе на протяжении всей американской истории, особенно заметным он был в 1950-х годах. [363] И действительно, с возвращением риторики заражения и проникновения может показаться, что 1980-е и 1990-е годы запустили повторный показ 1950-х. В буквальном смысле 1950-е вернулись в виде ремейков в таких фильмах, как «Нечто» Джона Карпентера (1982) и «Муха» Дэвида Кроненберга (1986). Масштабов же эпидемии процесс мутации и размножения прежних образов в стиле научно-фантастического хоррора достигает в «Секретных материалах». [364] Кроме того, последнее десятилетие XX века принесло с собой угнетающе знакомую политическую культуру демонологии. Стоило вам подумать, что вам ничто не угрожает, как чудовищная риторика карантина, исключения и превращения в козла отпущения нежелательных лиц вернулась: экономическая изоляция, белый рейс, огороженные общины, ограниченная иммиграция, несоразмерные обвинения меньшинств в социальных проблемах, жертвами которых они обычно и становятся, страхи перед внутренними террористами и злыми диктаторами, используемые для оправдания репрессивной расистской реакции и, что выглядит наиболее угрожающе, новое возвращение гомофобии, которой была отмечена эпоха охоты на «красных», наиболее вероломно отразившаяся в предложении Уильяма Ф. Бакли ставить клеймо на ягодицах ВИЧ-инфицированных. [365]
363
Обзор этих страхов см.: Eric Mottram. Fear of Invasion in American Culture // Blood on the Nash Ambassador: Investigations in American Culture (London: Hutchinson Radius, 1989), 138–180.
364
Фильмы Карпентера и Кроненберга соответственно являются ремейками фильмов «Нечто из другого мир» (реж. Кристиан Найби, 1951) и «Муха» (реж. КуртНойманн, 1958).
Также можно отметить, что подозрения по поводу фторирования воды уже не обязательно являются результатом конспирологических сценариев, придуманных правыми, а наряду с другими подозрениями отражают распространенное и вполне буквальное недоверие к неизвестным долгосрочным последствиям применения опасных химикатов. О фторировании воды см.: David C. Kennedy. Fluoridation: А 50 Year Old Blunder and Cover-Up — A Reference Review of the Fluoridation Issue, http://emporium.turnpike.net/P/PDHA/fluoride/blunder.htm.
365
По предложению Бакли, «всем, у кого обнаружен СПИД, следует ставить татуировку в верхней части предплечья, чтобы защитить обычных людей, пользующихся иглами, а также на ягодицах, чтобы не допустить обмана других гомосексуалистов», а сенатор Джесси Хелмс настаивал на том, что «карантин инфицированных логически вытекает из анализов»: William F. Buckley, Jr. Crucial Steps in Combating the AIDS Epidemic: Identify All the Carriers // New York Times, 18 March 1986, A27; комментарий Джесси Хелмса цит. по: Douglas Crimp, ed. AIDS: Cultural Analysis, Cultural Activism (Cambridge, MA: MIT Press, 1988), 8.
Хотя может показаться, что во многих отношениях 1980-е и 1990-е скопировали худшие крайности 1950-х годов, все же между ними есть и существенная разница. В 1950-х язык физического проникновения был готовым источником метафор на тему воображаемой угрозы американскому государству. В годы маккартизма в политической и массовой культуре господствовали истерические страхи перед насекомыми, бактериями, микробами, уродами, пришельцами и всевозможными Другими козлами отпущения. В своей известной доктрине «сдерживания» Джордж Кеннан заявил, что «мировой коммунизм похож на болезнетворного паразита, питающегося лишь нездоровой тканью», а генеральный прокурор Дж. Говард Макграт предупреждал о том, что коммунисты «повсюду — на фабриках, в конторах, в мясных лавках, на уличных углах, на частных предприятиях — и каждый из них несет смертельные микробы». Народ боится за свое здоровье, охваченный смутной истерической тревогой насчет неамериканского влияния («Фторирование — это что, заговор коммунистов? Неужели в вашей ванной комнате воспитывают большевиков?»). [366] Язык иммунологии охотно приспосабливался к подозрениям, что подрыв «здоровья и энергии нашего общества» (как выразился Кеннан) так же опасно, как заражение «чужой» идеологией коммунизма. Если в 1950-х годах боязнь микробов в основном была воплощением страхов по поводу нападения на государство и неспособность национальной иммунной системы его защитить, то более поздние акты драмы иммунологической паранойи говорят лишь о страхах за само тело. В фильме Стэнли Кубрика «Доктор Стрейнджлав» (1964), в котором сатирически высмеивалась паранойя 1950-х годов, сумасшедший генерал Джек Риппер борется с коммунистической заразой, покушающейся на его «драгоценные телесные соки» путем фторирования воды. Но если в фильме Кубрика описание загрязненных телесных жидкостей — пародийный символ, отражающий параноидальные страхи предыдущего поколения (будь то перед коммунизмом или конформизмом), то в 1980-е и 1990-е годы беспокойство за драгоценные телесные жидкости становится вполне буквальным. [367]
366
George Kennan. The Sources of Soviet Conduct (1947) // The Cold War: A Study in U.S. Foreign Policy, ed. Walter Lippmann (New York: Harper & Row, 1972), 73; William Tanner and Robert Griffith. Legislative Politics and McCarthvism: The Internal Security Act of 1950 // The Specter: Original Essays on the Cold War and the Origins of McCarthyism, ed. Robert Griffin and Athan Iheoharis (New York: New Viewpoints / Franklin Watts, 1974), 179. Обе работы цитируются в прекрасном анализе Эндрю Росса (Andrew Ross) бактериофобной логики заражения времен «холодной войны»: No Respect: Intellectuals and Popular Culture (New York: Routledge, 1989), 47. В книге «The End of Victory Culture: Cold War America and the Disillusioning of a Generation» (New York: Basic Books, 1995) Том Энгельгардт предлагает похожий анализ динамики вовлечения и выдворения, порождавшей тревожную диалектику терпимости и чисток как во внешней, так и во внутренней политике в послевоенные годы.
367
Также можно отметить, что подозрения по поводу фторирования воды уже не обязательно являются результатом конспирологических сценариев, придуманных правыми, а наряду с другими подозрениями отражают распространенное и вполне буквальное недоверие к неизвестным долгосрочным последствиям применения опасных химикатов. О фторировании воды см.: David C. Kennedy. Fluoridation: А 50 Year Old Blunder and Cover-Up — A Reference Review of the Fluoridation Issue, http://emporium.turnpike.net/P/PDHA/fluoride/blunder.htm.
Разрыв между метафорическим изображением телесной паники в 1950-е годы и современным, более буквальным ее воплощением, можно проиллюстрировать тремя примерами: паникой по поводу наркотиков, похищения инопланетянами и контроля над разумом. Как метко отмечают кибертеоретики Артур и Марилуиза Крокеры, за последние десять — двадцать лет мы стали свидетелями возникновения того, что можно было бы назвать «телесным маккартизмом», то есть возвращением к истеричному дискурсу тайного проникновения и присяги в благонадежности, связанных с травлей предполагаемых радикалов и гомосексуалистов, которые якобы представляли угрозу целостности Соединенных Штатов, организованной Комиссией по расследованию антиамериканской деятельности. [368] Но в наше время страхи и расследования касаются самого тела. Во многих отношениях «война с наркотиками» в последние два десятилетия напоминает кампанию по борьбе с «внутренним врагом» времен маккартизма. [369] Присяги в благонадежности, проводившиеся в 1950-х, требовали публичной демонстрации соответствия и чистоты, которая сейчас разворачивается на уровне телесности: указ президента № 12 564, вступивший в силу в 1986 году при администрации Рейгана, ввел обязательную проверку на предмет употребления наркотиков для сотрудников федеральных органов, занимающих «должности, важные с точки зрения государственной безопасности», служащих, вызывающих «обоснованные подозрения» в употреблении наркотических средств, а также всех кандидатов на работу в федеральных органах. Закон, запрещающий употребление наркотиков на рабочем месте (1988), распространил эту политику на всех, кто получал федеральный контракт или субсидию федерального правительства в частном секторе, и многие компании добровольно ввели у себя контроль за употреблением наркотиков. Как указывает Дэвид Кэмпбелл, «в начале 1990-х годов контроль за употреблением наркотиков [становится] более распространенным, чем проверки на благонадежность в начале 1950-х». [370] Чистота тела становится не пародийной метафорой, а прямым патриотическим долгом. Как заметила член рейга-новской Президентской комиссии по проблемам СПИДа Кори Серваас: «Сдать анализы на СПИД и получить отрицательный результат — это патриотично». [371] Телесная политика, а не политика государства, стала причиной конспирагивистских страхов.
368
Arthur Kroker and Marilouise Kroker. Panik Sex in America // Body Invaders: Panic Sex in America, ed. Kroker and Kroker (Montreal: New World Perspectives/CultureTexts Series, 1987), 10–19.
369
«Наркотики — внутренний враг» — так называлась заглавная статья в Time от 15 сентября 1986 года; цит. по: David Campbell. Writing Security (Minneapolis: University of Minnesota Press, 1992), 199.
370
Campbell. Writing Security, 208. Несмотря на то что, возможно, сейчас анализы получили еще большее распространение, важно, что под обстрел в каждом случае попадают одни и те же меньшинства «женщины, черные, иностранцы, радикалы, «психически больные» и люди с «сексуальными отклонениями»» (Campbell. Writing Security, 205).
371
Цит. по: Allison Fraiberg. Of AIDS, Cyborgs, and Other Indiscretions: Resurfacing the Body in the Postmodern II Postmodern Culture, no. 3 (1991),virginia.edu/pmc/text-only/issue591/fraiberg.591.
Если получившая распространение проверка на употребление наркотиков отражает прямой страх власти перед телесным подстрекательством к бунту, то тревога по поводу похищения инопланетянами и контроля над разумом говорит о популистской телесной панике в эпоху развитых технологий. Что касается уфологии, очень важно то, что в типичных для 1950-х годов сообщениях об НЛО говорилось, что человек видел непонятный летательный аппарат откуда-то издалека (так называемые контакты первой категории), тогда как самые громкие за последнее десятилетие случаи связаны с тесным контактом четвертой категории, то есть когда инопланетяне похищают людей, вытаскивая их из кровати или из машины, и, что характерно, ставят над своими жертвами ужасные медицинские эксперименты. [372] В таких рассказах ощутимой целью агрессивных сил становится само физическое тело: контакт с пришельцами стал внутренним. Далекие от оптимизма первых рассказов о благожелательной посланнической миссии инопланетных «Космических Братьев», более поздние свидетельства очевидцев настаивают на том, что мотивы пришельцев куда непонятней, если не напрямую злонамеренны, и вдобавок к этому (и эго волнует еще больше), правительство очень даже может быть в сговоре с внеземными захватчиками. Чаще всего в этих историях фигурируют такие тревожащие псев-домедицинские манипуляции, как изъятие яйцеклеток, исследование прямой кишки и введение имплантата в нос. Так, в своей работе «Контакт» Уитли Штрайбер описывает следующий эпизод без малейшего намека на иронию:
372
Классификацию встреч с пришельцами, пользующуюся, пожалуй, наибольшим авторитетом, можно найти у Ьадда Хопкинса: Budd Hopkins. Intruders: The Incredible Visitations at Copley Woods (New York: Random House, 1987; London: Sphere Boooks, 1988). Также см.: Whitley Strieber. Communion: A True Story (New York: Simon & Schuster, 1994); C."U.B. Bryan. Close Encounters of the Fourth Kind: Alien Abduction, UFOs, and the Conference at MIT (New York: Knopf, 1995).
Двое коренастых существ развели мне ноги. Потом я понял, что меня поместили перед каким-то огромным и крайне уродливым предметом серого цвета и покрытым чешуей с чем-то похожим на проволочную сетку на конце. Эта штука была длиной не меньше ступни, узкая и треугольная по форме. Они засунули ее мне в прямую кишку. Казалось, она разрослась во мне, словно зажила собственной жизнью. [373]
Бадд Хопкинс, настоящий знаток и собиратель историй о похищении людей инопланетянами, подсчитал, что более 19 % его корреспондентов сообщали о «введении в их тело чего-то похожего на крошечные имплантаты»; кто-то вспоминал о том, что ему «вводили в ноздрю что-то вроде тонкого зонда с крошечным шариком на конце»; в других случаях введение каких-то предметов происходило через глазную или ухо. [374]
373
Strieber. Communion, 30.
374
Hopkins. Intruders, 50. Когда Бадд Хопкинс спрашивает у одного пациента, описывавшего, как его насильно осматривали инопланетяне, обращали ли они особое внимание на какую-нибудь часть его тела, тот отвечает, что «они проявили более чем разумный интерес к моим гениталиям» (171). В одной из серии о Хэллоуине в мультфильме «Симпсоны» (1996) высмеивается, насколько обычными стали сообщения об этом «разумном интересе». В этой серии на место кандидатов Клинтона и Доула приходят монстры с огромными глазами, которые в свою очередь похищают Гомера, чтобы он стал свидетелем их замены на выборах. Оказавшись на борту космического корабля пришельцев, Гомер начинает стягивать с себя штаны, покорно говоря: «Думаю, вы хотите исследовать меня. Может, сразу закончим с этим». На что зеленые инопланетяне в сердцах отвечают: «Хватит! Мы уже узнали все, что могли, при помощи ректального прощупывания» («Treehouse of Horror VII» [4F02]).
Массовая культура и, в частности, Интернет наводнены конспирологическими историями об угрожающей человеческому телу насильственной инопланетной технологии. Заманчиво отмахнуться от большей части этой новой уфологии как от истерического симптома коллективной паранойи, соматического проявления тревог, которые в конечном счете имеют мало отношения к физическому телу. [375] Но перевести физическое в психическое значило бы проигнорировать тог факт, что само осажденное тело превратилось в одного из ведущих игроков на арене современной политики. Так, сгущение страхов перед ректальным проникновением в тело необходимо рассматривать в контексте преувеличенного внимания к анусу как источнику и средоточию как медицинского, так и нравственного беспокойства в дискуссиях на тему СПИДа. Точно так же широкое распространение историй о похищении инопланетянами, которые затем проводят насильственные гинекологические процедуры, указывает на тревогу по поводу быстро меняющихся технологий воспроизводства на протяжении десятилетия, политическое пространство которого изуродовали битвы вокруг абортов и таких способов деторождения, как суррогатное вынашивание и клонирование. В отличие от поползновений похитителей 1950-х годов, когда положение спасали ученые (нередко в сотрудничестве с военными), нарративы 1990-х, повествующие о похищении инопланетянами, выражают страхи перед вторжением в человеческое тело медицинской науки, которая становится источником угрозы. Более того, не вызывает удивления, что самый частый гость, так называемый маленький серый человечек, и в рассказах отдельных очевидцев, и в голливудских фильмах изображается как существо с непропорционально большой головой, огромными загадочными глазами, маленьким телом и тонкими ручками. Этот образ напоминает очертания зародыша в матке, поразительный и зловещий облик «внутреннего чужого», возможность увидеть которого появилась лишь благодаря новой технологии воспроизведения изображения, появившейся в последней четверти XX века. Таким образом, изменившиеся под влиянием темы заговора драматические повествования об инопланетных экспериментах говорят не о конкретном психическом состоянии рассказывающих их людей, но скорее об обществе, в котором отношение людей (особенно женщин) к своему телу так часто опосредовано технической экспертизой, будь то медицинской, судебной или этической. [376]
375
Этой же линии придерживается, к примеру, Элен Шоуолтер в своей работе «Hystories: Hysterical Epidemics and Modern Culture» (New York: Columbia University Press, 1997).
Бриджит Браун приводит неотразимый аргумент в пользу этой связи; см., например: «Му Body Is Not My Own»: Personalizing Disempowerment in Alien Abduction Narrative // Conspiracy Nation, ed. Peter Knight (New York: New York University Press, forthcoming). Интересно отметить, что визуальная связь между инопланетянином и человеческим плодом все чаще прослеживается в рамках массовой культуры. Так, в «Секретных материалах» неоднократно демонстри-
376
Бриджит Браун приводит неотразимый аргумент в пользу этой связи; см., например: «Му Body Is Not My Own»: Personalizing Disempowerment in Alien Abduction Narrative // Conspiracy Nation, ed. Peter Knight (New York: New York University Press, forthcoming). Интересно отметить, что визуальная связь между инопланетянином и человеческим плодом все чаще прослеживается в рамках массовой культуры. Так, в «Секретных материалах» неоднократно демонстрируется, что подразумевается под зародышами гибридов человека и пришельца, которых выращивают в стеклянных банках и которые вписаны в более крупную историю о принудительной программе размножения гибридов. Впервые мы мельком видим зародыш гибрида человека и пришельца в эпизоде «Колба Эрленмейера» (1X23), первый показ 13 мая 1993 года. В начале второго сезона похищают уже саму Скалли, и выстраивается замыкающая связь между похищением, беременностью и жуткими медицинскими экспериментами — проводятся они пришельцами или правительством, мы точно не знаем. Зародыши гибридов появляются вновь в эпизоде «Эмили» (5X07), первый показ 14 декабря 1997 года, а также в эпизоде «Единственный сын» (6X12), первый показ 14 февраля 1999-го.