Культурология. Дайджест №1 / 2013

Галинская Ирина Львовна

Орфей – сын Феба, солнечного Аполлона. По одной из версий его имя означает «исцеляющий светом» 215 . Так «золотая пыль» ассоциируется не только с Коктебелем, но и с фракийским лирником. Его трагический образ в поэзии Цветаевой возникает много позже, в год прощания со своей молодостью и смерти А. Блока. В итоге стихотворение «Орфей», не вошедшее в сборник «Стихи к Блоку», невольно читается как еще один текст из этой книги. Тем более что между этим текстом и одним из стихотворений к Блоку «Как сонный, как пьяный…» есть прямые переклички; Орфей словно продолжает последнюю строфу этого стихотворения, хотя и датирован неделей раньше. Концовка стихов «Как сонный, как пьяный…»:

215

Шюре Э. Великие посвященные: Очерк эзотеризма религий. – М.: Книга-Принтшоп, 1990. – С. 182. – Репринт: М.; Калуга: Типогр. губернск. земск. управы, 1914.

Не эта ль,Серебряным звоном полна,Вдоль

сонного ГебраПлыла голова… (Ц.,193).

Начало «Орфея»:

Так плыли голова и лира,Вниз, в отступающую даль.И лира уверяла: мира!Кроваво-серебряный, серебро-Кровавый след двойной лия,Вдоль обмирающего Гебра –Брат нежный мой, сестра моя! (Ц., 241).

Последний стих примечателен как свидетельство изменившегося самоопределения Цветаевой. «Сестра» – это уже не Эвридика, или по крайней мере не только Эвридика, поскольку здесь явлен архетипический смысл слов, о которых О. Фрейденберг, характеризуя архаическое сознание, писала: «Родственные названия “брат”, “сестра” <…> имели значение не кровного родства, но принадлежности к общему тотему» 216 . В нашем случае общий тотем Блока и Цветаевой – Орфей, пра-поэт.

216

Фрейденберг О. Миф и литература древности. – М.: Наука, 1978. – С. 31.

В стихотворении «Как сонный, как пьяный…» Цветаева указала на глубинную причину трагической гибели Блока. Третья строфа «Не ты ли ее шелестящей хламиды Не вынес Обратным ущельем Аида?» – читается сквозь миф о нисхождении Орфея в Аид и одновременно ассоциируется с мыслью поэта, высказанной им в программной статье «О современном состоянии русского символизма»: «Искусство есть Ад <…> По бессчетным кругам Ада может пройти, не погибнув, только тот, у кого есть спутник, учитель и руководительная мечта о Той, которая поведет туда, куда не смеет войти и учитель…» 217 .

217

Блок А.А. О современном состоянии русского символизма // Блок А.А. Собр. соч.: В 8 т. – М.; Л.: Гослитиздат, 1962. – Т. 5. – С. 433. На эти слова Блока обратил внимание Вяч. Иванов. Он отмечал, что у младших символистов «человек как носитель внутреннего опыта и всяческих познавательных и иных духовных достижений и художник – истолкователь человека – были не разделены или представлялись самим им неразделенными, если же более или менее разделялись, то разделение это переживалось как душевный разлад и какое-то отступничество от вверенной им истины. “Были пророками, – писал Иванов, – захотели стать поэтами”, с упреком говорит о себе и своих товарищах Александр Блок, описывая состояние такого разлада и “ад” художника». – Иванов. Вяч. О границах искусства // Иванов Вяч. Родное и вселенское. – Указ. соч. – С. 206.

В результате обладательница «шелестящей хламиды» предстает Эвридикой, анимой, душой Блока, не сумевшей найти обратный путь из ада Страшного мира. Вместе с тем для цветаевской трактовки блоковской смерти чрезвычайно важен мотив отрубленной головы, указующий не только на миф о растерзании менадами Орфея, шире – на женские оргиастические культы Средиземноморья 218 , но и роль Астарты в судьбе поэта, затмившей на время лик Прекрасной Дамы, Софии 219 . В одном из стихотворений, которое Блок относил к группе текстов, полных «разнородных предчувствий», сливающихся в «холодный личный ужас» 220 , он писал:

218

Иванов Вяч. Дионис и прадионисийство. – Указ. соч. – С. 132–133.

219

В связи с этим нельзя не обратить внимание на замечание А. Лосева, что растерзание Орфея – это результат непримиримой вражды дионисийской и аполлонийской музыки. – См.: Лосев А.Ф. Античная музыкальная эстетика. – М.: Наука, 1960. – С. 121–123.

220

Блок А.А. Полн. собр. соч.: В 20 т. – М.: Наука, 1997. – Т. 1. – С. 562.

Ты, Орфей, потерял невесту, –Кто шепнул тебе: «Оглянись…» 221 .

В оглядке Орфея Цветаева винила не певца, а его возлюбленную. В 1926 г. она писала Б. Пастернаку: «Я бы Орфею сумела внушить: не оглядывайся! Оборот Орфея – дело рук Эвридики (“Рук” через весь коридор Аида!) Оборот Орфея – либо слепость ее любви, невладение ею (скорей! скорей!), либо… приказ обернуться и потерять…» 222 .

221

Там же. – С. 131.

222

Переписка Б. Пастернака. – М.: Худож. литра, 1990. – С. 350.

На эти слова через много лет откликнулся А. Кушнер. Обращая внимание на приоритет в

психике Цветаевой духовного, «мужского» начала, он заметил:

О да, она могла б внушить ОрфеюВ тревоге не оглядываться… С ней,Германию любившей и Вандею,Не страшен был бы путь в стране теней 223 .

Возможно, Кушнер прав, если отнести его мысль к общему строю творчества Цветаевой, но не к той конкретной ситуации, о которой идет речь в цветаевском письме. Эвридика Цветаевой как выражение ее пола, всегда страдательна и по-матерински жертвенна: «Ты, заповеди растоптавшая спесь, На крик его: Мама! солгавшая: здесь» (Ц., 196).

223

Кушнер А. Ночная музыка. – Л.: Сов. писатель, 1991. – С. 28.

С этой чертой ее личности, ее женственности связаны слова Цветаевой о невстрече с Блоком: «встретились бы – не умер» 224 , цикл стихов «Подруга», адресованных Н. Нодле, которая была для Цветаевой воплощением беззаветной преданности Блоку, наконец, стихи о себе:

Пожалейте! (В сем хоре – сейРазличаешь?) В предсмертном крикеУпирающихся страстей –Дуновение Эвридики:Через насыпи – и – рвыЭвридикино: у – у – вы…» (Ц., 326).

224

Цветаева М. Об искусстве: Сборник. – М.: Искусство, 1991. – С. 384–385. Сосуществование в поэте Цветаевой Орфея (духа) и Эвридики (пола) можно прояснить ее же словами об искусстве: «По отношению к миру духовному – искусство есть некий физический мир духовного. По отношению к миру физическому – искусство есть некий духовный мир физического». – Там же. – С. 88.

Иное дело, когда место лирической героини Цветаевой оказывается занято творцом. Примером может служить стихотворение «Эвридика – Орфею», где отказ от встречи с возлюбленным продиктован экзистенциальным самоопределением Цветаевой как поэта, в котором интенции духа сильнее женской страсти:

Не надо Орфею сходить к ЭвридикеИ братьям тревожить сестер (Ц., 324).

Такой финал стихотворения предопределен тем, что «С бессмертья змеиным укусом / Кончается женская страсть» (Ц., 324). Для Цветаевой, с ее предпочтением «безмерности в мире мер», бесконечности – конечному… пути любви – «топография духа», а не «география встреч». В приверженности к абсолютам – истоки ее «невстреч» с Орфеями: Рильке и Б. Пастернаком. Одному из них, которому говорила: «Ты – Орфей, пожираемый зверями» (Ц., 32), она писала: «Через все миры, через все страны, по концам всех дорог Вечные двое, которые никогда не могут встретиться» 225 . Не могут, потому что нельзя примирить быт и бытие, богово и кесарево: «Поэт – издалека заводит речь / Поэта далеко заводит речь!» (Ц., 334).

225

Рильке Р.-М., Пастернак Б., Цветаева М. Письма 1926 года. – М.: Книга, 1990. – С. 118 (по-немецки).

Этот зачин стихотворения «Поэты» (1923) обозначил новый поворот в орфических мотивах лирики Цветаевой, не устававшей повторять: «Пока ты поэт… все возвращает тебя в стихию стихий: слово» 226 . М. Слоним подтверждал: «Ее вело слово, несмотря на то, что она считается поэтом эмоциональным <…> Она из слова исходила <…> Она верила в слово. В логической мысли есть звенья, а у нее то, что мы тогда называли “перепрыги”, т.е. пропуски некоторых звеньев, чтобы дать только конечное слово» 227 .

226

Цветаева М. Об искусстве: Сборник. – М.: Искусство, 1991. – С. 77.

227

Цит.: Лосская В.– Указ. соч. – С. 225

Замечание Слонима перекликается в перспективе с эссе И. Бродского «Девяносто лет спустя», которое он посвятил стихотворению Р.-М. Рильке «Орфей. Эвридика. Гермес» (1904). Акцентируя внимание на трагическом характере нисхождения Орфея, его драматическом фиаско, поэт полагал, что кифареда подвела излишняя вера в бустрофедон. Буквально «бустрофедон» в переводе с греческого означает «бычий ход», «бычий поворот»: когда плуг достигает края поля, бык поворачивается и движется в обратную сторону. Бустрофедоном называли греческое письмо с переменным направлением строки: вначале она бежит слева направо, а достигнув края поля, справа налево. Возникновение стихосложения на греческом языке многим обязано этому археологическому раритету. В бустрофедоне, по крайней мере визуально, нетрудно узнать предтечу стиха, ибо versus (лат.: стих) восходит к verso (лат.: поворот). Поворот – ключевой момент орфического мифа. Вера Орфея, истинного поэта, в возможность вернуться назад, куда бы ни зашел, следствие избыточного доверия к бустрофедону 228 .

228

Бродский И. Девяносто лет спустя: Эссе // Звезда. – М., 1997. – № 1. – С. 64.