Культурология. Дайджест №1 / 2013
Шрифт:
Замечание Бланшо проливает свет на «теневое» содержание «Полночных стихов» А. Ахматовой:
Красотка очень молода,Но не из нашего столетья,Вдвоем нам не бывать – та третья,Нас не оставит никогда.Ты подвигаешь кресло ей,Я щедро с ней делюсь цветами…Что делаем – не знаем сами,Но с каждым мигом нам страшней.Как вышедшие из тюрьмы,Мы что– то знаем друг о другеУжасное. Мы в адском круге,А может, это и не мы 199 .199
Ахматова А.
В русле этих радикальных интуиций возлюбленная Орфея, за которой он отправился в преисподнюю, мыслится одновременно богиней любви и смерти, Афродитой гробовой, как, например, в стихотворении Е. Баратынского «Филида с каждою зимою…».
В поэме, созданной в одно время с кондратьевским рассказом и посвященной Л. Зиновьевой-Аннибал, Иванов писал:
Мне смерть в ответ: «Клянусь твоим оболом,Что ты мне дашь: не лгут уста мои,Яд страстных жал в тебе – мои струи;И бог-пчела (Эрос. – А.А.) язвит моим уколом 200 .200
Иванов Вяч. Спор // Иванов Вяч. Стихотворения и поэмы. Трагедия: В 2 кн. – Указ. соч. – Кн. 1. – С. 347.
В 1909 г. после посещения недавнего захоронения Зиновьевой-Аннибал Иванов сделал знаменательную дневниковую запись: «Погружая руки в землю могильной насыпи, я имел сладостное прикосновение к ее плоти» 201 . В контексте подобных фактов и чувствований рассказ Кондратьева – вполне органичная для начала века версия орфического мифа, когда тот все чаще начинает казаться древней метафорой сублимации эроса. В венке сонетов М. Волошина «Corona astralis» (1909) история Орфея и Эвридики тоже предстает в ракурсе либидозных отношений: как эрогенное препятствие, стимулирующее любовную страсть:
201
Иванов Вяч. Дневники. 29 июня 1909 // Иванов Вяч. Собр. соч. – Брюссель: Foyer Oriental Chr'etien, 1974. – Т. 2. – С. 779.
«Соrona astralis» – не первое обращение Волошина к орфическому мифу. Незадолго до венка сонетов он написал стихотворение, которое, как нам кажется, навеяно «Сказкой об Орфее» Анджело Полициано, хотя сам Волошин указывал на другие «источники» своего стихотворения. «Все, что я написал за последние два года (1904–1905. – А.А.), – сообщал он в дневнике, – все было обращением к М.В. (Маргарите Васильевне Сабашниковой. – А.А.) и часто только ее словами» 203 .
202
Волошин М. Стихотворения и поэмы. – СПб.: Наука, 1995. – С. 143–144.
203
Там же. – С. 566.
В одной из редакций стихотворение, посвященное Орфею, носило название «На заре»:
.........................................Весь прозрачный – утром рано,В белом пламени туманаОн проходит, не помявВлажных стеблей белых трав… 204Известный историк итальянской литературы Ф. Де Санктис оставил лаконичный и проницательный комментарий о «Сказке…» Полициано, который полностью применим к стихотворению Волошина. Де Санктис писал: полициановский «Орфей – легкий призрак, колеблемый волнами тонких ароматов, и когда вы подходите к нему слишком близко, он исчезает, как Эвридика. Это мир, серьезность которого определяется его способностью будить фантазию…» 205 . С этим комментарием, как и со стихотворением «На заре», соотносится убеждение Волошина в том, что некогда мифы были сновидением пробуждающегося человечества и их можно сравнить с предрассветными сумерками, сквозь которые проступает фабула грез 206 . Они исчезают в лучах дневного солнца, олицетворяя для художественного сознания тень Эвридики 207 . Именно эта интенция орфического мифа инициировала стихотворение Ф. Сологуба, где обретение творческого вдохновения трактуется как возвращение Эвридики, а утрата артистического дара – как ее новое пленение Аидом, как разрушение «творимой легенды» и восстановление «злой маары» обыденной жизни:
204
Волошин М. На заре // Волошин М. Стихотворения и поэмы. – С. 399.
205
Де Санктис Ф. История итальянской литературы: В 2 т. – М.: Иностр. лит., 1961. – Т. 1. – С. 445.
206
Волошин М. Театр и сновидение // Волошин М. Лики творчества. – М.: Наука, 1988. – С. 351. Ср. со стихотворением Вяч. Иванова «Дрема Орфея».
207
В письме к издателю и редактору «Аполлона» С.К. Маковскому Волошин писал о своем восприятии Античности и ее значении для современного сознания: «Я вижу свою (и нашу задачу не в том, чтобы исследовать древние культы Аполлона, а в том – чтобы создать новый – наш культ Аполлона, взявши семенами все символы, которые мы можем найти в древности. И для нас они конечно получат новое содержание» // Волошин М. Ежегодник Рукописного отдела Пушкинского Дома на 1976 г. – Л.: Наука, 1978. – С. 251.
Миф об Орфее и Эвридике предстает здесь как аллегория творения, аллегория искусства, которое есть творящаяся истина. И если Эвридика – душа и муза поэта, как Татьяна в романе Пушкина, то далеко неоднозначным, чуть ли не параболой, оказывается заявление Сологуба: «Правду жизни можно познать только через любовь к единственной женщине. Все равно – Дульцинея она или Альдонса: для любящего – всегда Дульцинея. Вне такой любви правда и смысл жизни заказаны» 209 . С этой мыслью поэта связано его стихотворение, а «сюжет культуры» сологубовского произведения отсылает к греческому мифу:
208
Неизданный Федор Сологуб. – М.: НЛО, 1997. – С. 98.
209
Сологуб Ф. Примечания // Сологуб Ф. Стихотворения. – Л.: Сов. писатель, 1975. – С. 627. Ср.: Рихтер Ж.-П.: «Любовь хочет одного единственного человека, сладострастие – всех сразу…». – Мерло-Понти М. Тело как сексуальная сущность // Апокриф: Культурологический журнал. – М.: Лабиринт, Б. г. – № 3. – С. 24.
210
Сологуб Ф. Любви неодолима сила // Сологуб Ф. Стихотворения. – С. 438–439.
«Случай Орфея» призван приоткрыть завесу над таинством творческого духа и любви. В русской поэзии он волновал творческое воображение прежде всего тех, для кого, как, например, для М. Цветаевой, был характерен «переход за…» «Ее всегда, – писал М. Слоним, – притягивало все, что выходило за пределы, что вне мер, ее “безмерность в мире мер” – это же и есть тяга к мифу» 211 .
Первые орфические мотивы связаны у Цветаевой с Коктебелем. Волошин, чья мать раньше других стала обживать раскаленную, казавшуюся первозданной землю, видел в ней Киммерию, где, по поверьям древних, находился спуск в Аид. «Широкие каменные лестницы посреди скалистых ущелий, с двух сторон ограниченные пропастями, – писал он, – кажется, попираются невидимыми ступнями Эвридики» 212 .
211
Цит.: Лосская В. Марина Цветаева в жизни. – М.: Культура и традиции, 1992. – С. 126.
212
Цит.: Швейцер В. Быт и бытие Марины Цветаевой. – М.: Интерпринт, 1992. – С. 76. Далее ссылки на это издание даются в тексте с указанием литеры Ш. и страницы.
В Коктебеле юная Цветаева встретила еще более юного С. Эфрона. Любовь и миф подсказали ей прообраз избранника:
Так драгоценный и спокойный,Лежите, взглядом не даря,Но взглянете – и вспыхнут войны,И горы двинутся в моря 213 .В эту пору Цветаева еще только Эвридика, и только этим самосознанием навеяны коктебельские стихи:
213
Цветаева М. Сергею Эфрону // Цветаева М. Стихотворения и поэмы. – Л.: Сов. писатель, 1990. – С. 60. Далее ссылки на это издание даются в тексте с указанием литеры Ц и страницы.
214
Цветаева М. Избранные произведения. – М.; Л.: Сов. писатель, 1965. – С. 57–58.