Культурология. Дайджест №1 / 2015
Шрифт:
Пантеизм такого типа часто становится гневным, протестующим против личности как причины своего страдания, против этого «призрака тревожно-пустого» 140 . И в отличие от здорового пантеизма, утверждающего реальность и бессмертие каждого элемента в природе, больной пантеизм особенно напирает на призрачность индивидуальности, пытаясь хотя бы так освободиться от нее. Но и это не спасает: «ропщет мыслящий тростник» 141 !
Особенно силен «ропот» днем, когда человеку приходится действовать, утверждать и защищать свою индивидуальность, добиваться удовлетворения ее мучительных запросов. И потому так ненавистны Тютчеву «шум, движенье, говор, клики младого, пламенного дня». Его «багровые лучи» жгут ему глаза. И оттого так любит он сумерки, «тихий сумрак» 142 , молчаливость ночи, «когда живая колесница мирозданья открыто катится в святилище небес» 143 . Тогда тягота личного существования чувствуется не столь остро, самоощущение также смягчается, и слияние с миром более возможно.
140
Цитата из стихотворения «Дума за думой, волна за волной» (14 июля 1851) (там же. – С. 129).
141
Цитата из стихотворения «Певучесть есть в морских волнах» (17 мая 1865) (там же. – С. 174).
Образ «мыслящего тростника» заимствован Тютчевым у Паскаля. См.: Стрельцова Г.Я. Паскаль и европейская культура. – М.: Республика, 1994. – С. 135–136.
142
Цитаты из стихотворения «Как птичка, раннею зарей» (1835):
О, как пронзительны и дики,Как(Тютчев Ф.И. Соч.: В 2 т. – М.: Наука, 1965. – Т. 1. – С. 65).
143
Цитата из стихотворения «Видение» (1829):
Есть некий час, в ночи, всемирного молчанья,И в оный час явлений и чудесЖивая колесница мирозданьяОткрыто катится в святилище небес.(Там же. – С. 17)
Из тех же душевных глубин почерпнута и тютчевская поэзия. Хаос, по Тютчеву, – бесформенная и безличная, темная, слепая, неорганизованная и зыбкая, как библейские воды, кипящая, бурная основа мира. Из этой грубой ткани созидается «риза богов», красочный, многообразный мир форм. Они образованы именно этой, по существу бесформенной материей, застывшей в известной форме лишь на время и могущей разрушить форму и вернуться к прежнему безбразному состоянию. Личное как хрупкое, как совершенно нереальное, по сравнению с вечной материей – нечто противоположное ей, непреходящей и всемогущей. Личность, как и все другое в «мираже дня», это лишь форма хаоса, приданная ему на время. Лишь игра его. Сама по себе личность никаким содержанием, никакой субстанцией не обладает. Это вр'eменная форма чего-то вечного и мощного. Оно принимает иное положение, и вот личности уже нет – есть другое, до следующей перемены положения. Самостоятельное существование исключается: нет же его у формы, приданной воде сосудом.
Личность и хаос – это нуль и величина. Личности нет без хаоса, но ничто более не противоположно, чем они. Хаос слеп и бесформен, личность – образ и сознательна.
Но в чем выражается ее жизнь, ее «злая жизнь»? 144 . В желаниях, в стремлениях, но освещенных разумом, в противоречиях, но осознанных и потому гнетущих. Что такое личная жизнь? Вечное недовольство, вечный бунт, томление. Она опутана «злыми чарами» страстей. Она в беспокойном движении, в борьбе с другими и собой. А что такое этот раздор и разлад – основные признаки личного существования – как не основные атрибуты хаоса? А этот бунт, это недовольство? Они лишь осознанные и очувствованные проявления этого бурного и темного начала, ненасытимого в своем хотении. Хаос в вечном, бурнопламенном кипении, он безудержно и грубо нарушает все законные преграды, отрицает все нормы, ограничивающие его стихийное движение.
144
Выражение из стихотворения «Итальянская villa»
(Декабрь 1837):
«Что это, друг? Иль злая жизнь недаром,Та жизнь, увы! что в нас тогда текла,Та злая жизнь, с ее мятежным жаром,Через порог заветный перешла?»(Там же. – С. 93)
О «злой жизни» у Ф.И. Тютчева В.С. Соловьёв писал: «Злая жизнь», превращая саму любовь в роковую борьбу, должна кончиться смертью. Но в чем же тогда смысл существования? Смысл природы был в создании разумного существа – человека. Но разум в природном человеке оказывается лишь формальным преимуществом; он не в силах овладеть самою жизнью, сделать ее разумною и бессмертною; на зло разуму и на погибель человека поднимается и в нем демоническое и хаотическое безумие. Как в мировом процессе природы темное начало хаоса преодолевалось внешним образом, чтобы произвести светлое мироздание, увенчанное явлением человеческого разума, – так теперь та же самая темная основа, открывшаяся на новой, высшей ступени в жизни и сознании человека, должна быть побеждена внутренним образом, в самом человечестве и при его собственном содействии. Достойная и вечная жизнь, которая требуется, но не дается разумом, должна быть добыта духовным подвигом. Носитель мирового смысла не может иметь свой смысл вне себя. Если я, как человек, могу понимать откровение абсолютного совершенства и сознательно стремиться к нему, то зачем же мне переставать быть человеком, чтобы достигнуть этого совершенства? Если мое сознание, как форма, может вместить бесконечное, то зачем же мне искать другой формы? Очевидно, я должен быть не сверхчеловеком, а только совершенным человеком, т.е. соответствующим в действительности идеалу человечности.
Смысл человека есть он сам, но только не как раб и орудие злой жизни, а как ее победитель и владыка. Если загадка мирового сфинкса разрешена явлением природного человека, то загадка нового сфинкса – души и любви человеческой – разрешается явлением духовного человека, действительного и вечного царя мироздания, покорителя греха и смерти. И как первое явление разумного сознания произошло в природе и из природы, но не от природы, а от того разума, который изначала устроял саму природу для этого явления и целесообразно направлял естественный ход всемирного процесса, – подобным образом и первое явление совершенной духовной жизни произошло в человечестве и из человечества, но не от человечества, а от Того, Кто изначала вложил в свой образ и подобие зародыш высшего совершенства, и как Грядущий приготовлял чрез всю историю необходимые условия своего действительного воплощения.
Примкнуть к “Вождю на пути совершенства”, заменить роковое и убийственное наследие древнего хаоса духовным и животворным наследием нового человека, или Сына человеческого, – первенца из мертвых, – вот единственный исход из “злой жизни” с ее коренным раздвоением и противоречием…» (Соловьёв В.С. Полн. собр. соч.: В 10 т. – СПб., б/г. – Т. 6. – С. 475–476).
Личность подобна этому хаосу. Вот почему она ощущает такое родство с ним, оттого он – «родимый» 145 , он – ее «наследье родовое» 146 , то, с чем она хочет слиться.
Итак, хаос безличен. И хаос – сама личность. Но ее нет, она призрак? Не хаос ли все это, прикрытый обманчивым покровом? Такой вопрос напрашивается. Но вот и ответ: да, ее нет с точки зрения гносеологии. Но личность есть с точки зрения психологии живой, ощущаемой нами всеми жизни. Личность есть постольку, поскольку хаос стал страданием; без нее не было бы этой несомненной для Тютчева реальности. А был ли бы этот ощущаемый нами разлад, этот хаос без «я» – подобный вопрос также ставит Тютчев. И по-своему решает eгo.
145
В стихотворении «О чем ты воешь, ветр ночной?» (начало 1830-х годов) Тютчев писал:
О! страшных песен сих не пойПро древний хаос, про родимый!Как жадно мир души ночнойВнимает повести любимой!Из смертной рвется он груди,Он с беспредельным жаждет слиться!..О! бурь заснувших не буди –Под ними хаос шевелится!..(Тютчев Ф.И. Соч.: В 2 т. – М.: Правда, 1980. – Т. 1. – С. 73).
146
Выражение из стихотворения «Святая ночь на небосклон взошла» (между 1848 и мартом 1650) (там же. – С. 114).
Все эти вопросы и все эти решения зависели от одного весьма важного обстоятельства: личное начало было так сильно в Тютчеве, ему было так тяжело нести его бремя, что он всячески пытался умалить его философски, провозглашая призрачным. Когда же эта «гносеология» не помогала и психологическая реальность страдающей личности давала о себе знать всей реальностью страдания, личность становилась в возмущенном воображении поэта причиной всего мирового разлада – не призраком, не изменчивой формой хаоса, а самим хаосом в мире, помрачившим его благодать.
Откуда, как разлад возник?И отчего же в общем хореДуша не то поет, что море,И ропщет мыслящий тростник? 147Отсюда эта двойственность тютчевской поэзии хаоса. Двойственность, возникшая от перенесения своей душевной драмы вовне, уже отмеченного нами в философии истории поэта-мыслителя. Теперь это переносится в мироздание. Двойственность концепции хаоса порождена одной и той же причиной: болезненным ощущением личного начала, вызвавшим и неудачную попытку справиться с ним, и обвинение «я» во всем зле после этой неудачной попытки победить его философией.
147
См., выше: прим. 8.
B результате получилось следующее: 1) хаос – все, личность – ничто, лишь форма мгновенная и несущественная; 2) личность – фокус хаоса, его центр, его выражение в мироздании. Употребляя гегелевскую формулу, не хаос ли это, пришедший к самосознанию? Наше «я», признак коего сознание не есть уже призрак, а наиболее реальное выражение хаоса, реального тогда вдвойне – и объективно, и субъективно. Прежний «призрак» стал причиной величайшей реальности – хаоса в мире.
Так сложна и противоречива концепция хаоса у Тютчева 148 . Это и темная сила рока, «настигшего осиротелый мир» 149 , неразгаданная, непонятная и всемогущая, грозная объективная сила, перед которой мы – призраки, вся неразгаданная тайна мира, неразгаданное существо и основа его. И пред этим роком и тайной, пред этой бездной стоим мы, смущенные ее величием и своей малостью. «И бездна нам обнажена с своими страхами и мглами, и нет преград меж ней и нами» 150 . И ночь страшна поэту именно потому, что она уничтожает все преграды между нами и такой противоположной нам – призракам дня – бездной. Но этот страх – в сущности страх перед тем хаотическим, что живет в нашей собственной душе, чего мы – бунтующие и страстные мятежники мироздания – являемся высшим выражением. Ночь будит хаос в нас. И наш ночной страх – страх перед крушением тех норм, перед уничтожением тех граней, за которые мы так цепко держимся и вне коих не мыслим себя правыми перед Богом и своей совестью, всего того, что гарантирует нам мир. Мы боимся нарушить его.
148
«Хаос, – писал B.C. Соловьёв в своей статье “Поэзия Ф.И. Тютчева”, – т.е. отрицательная беспредельность, зияющая бездна всякого безумия и безобразия, демонические порывы, восстающие против всего положительного и должного – вот глубочайшая сущность мировой души и основа всего мироздания. Космический процесс вводит эту хаотическую стихию в пределы всеобщего строя, подчиняет ее разумным законам, постепенно воплощая в ней идеальное содержание бытия, давая этой дикой жизни смысл и красоту. Но и введенный в пределы всемирного строя, хаос дает о себе знать мятежными движениями и порывами. Это присутствие хаотического, иррационального начала в глубине бытия сообщает различным явлениям природы ту свободу и силу, без которых не было бы и самой жизни и красоты. Жизнь и красота в природе – это борьба и торжество света над тьмою, но этим необходимо предполагается, что тьма есть действительная сила. И для красоты вовсе не нужно, чтобы темная сила была уничтожена в торжестве мировой гармонии: достаточно, чтобы светлое начало овладело ею, подчинило ее себе, до известной степени воплотилось в ней, ограничивая, но не упраздняя ее свободу и противоборство. Так безбрежное море в своем бурном волнении прекрасно, как проявление и образ мятежной жизни, гигантского порыва стихийных сил, введенных, однако, в незыблемые пределы, не могущих расторгнуть общей связи мироздания и нарушить его строя, а только наполняющих его движением, блеском и громом <…>.
Хаос, т.е. само безобразие, есть необходимый фон всякой земной красоты, и эстетическое значение таких явлений, как бурное море, или ночная гроза, зависит именно от того, что “под ними хаос шевелится”. В изображении всех этих явлений природы, где яснее чувствуется ее темная основа, Тютчев не имеет себе равных» (Соловьёв B.C. Полн. собр. соч.: В 10 т. – СПб., б/г. – Т. 6. – С. 472–473).
149
Парафраз цитаты из стихотворения «Бессонница» (1829):
Нам мнится: мир осиротелыйНеотразимый Рок настиг –И мы, в борьбе, природой целой,Покинуты на нас самих…(Тютчев Ф.И. Соч.: В 2 т. – М.: Правда, 1980. – Т. 1. – С. 54–55).
150
Цитата из стихотворения «День и ночь» (начало 1839) (там же. – С. 97).
Но страшное так часто манит. Есть упоение полета в бездну. Страх превращается в соблазн.
151
См. выше: прим. 13.
Ночной ветер твердит об этой манящей, соблазняющей близости хаоса к самым глубинам личного существования. «Как жадно мир души ночной внимает повести любимой! Из смертной рвется он груди и с беспредельным жаждет слиться… 152 Страх стал соблазном, соблазн же страшен поэту: он силен. Ярко выраженное в Тютчеве личное начало тяготеет к хаосу именно как таковое. Ведь «есть сильней очарованье… Сквозь опущенных ресниц угрюмый, тусклый огнь желанья…» 153 Люблю сие, незримо во всем разлитое, таинственное зло… 154 Хаос манил Тютчева своей дионисийской красотой. Поэт живо ощущал красоту и Аполлона, и Диониса. Дионис соблазнял его безграничным буйством индивидуальных сил, страшной, но увлекающей всякую страстную натуру свободой их проявления, бесконечностью «бездны». Дионис, а не Аполлон, – бог личности, бог мятущейся субъективности 155 . Даже разобщенность с миром, раздробленность и противоречивость идут к этому «страдающему» богу, упивающемуся своим страданием, ищущему исцеления от него в размах своей страсти и снова страдающему и распадающемуся от этого размаха. Аполлон объективен, бесстрастен, созерцателен. Это не бог субъекта. Бог хаоса – бог личности, ибо личность и есть, по Тютчеву, наиболее высшее выражение хаоса. И часто Дионис соблазнял поэта. Это был тот Антихрист, который смущал его своей бесовской красотой и с которым он всю жизнь боролся во имя Христа – во имя благого успокоения духа. Соблазнялся, падал и каялся. Раскаяние Тютчева столь же глубоко искренне, как и его увлечение. Мы подходим к вопросу о религиозности Тютчева, к проблеме отношения личности, чуткой к «злым чарам» Диониса, к убежденности глубоко религиозного человека. Но мы прежде остановимся на том, что определило эти убеждения: на тютчевском отчаянии, ибо религия Тютчева – религия отчаяния, как и в его отчаянии – большая доля дисгармонии «злой» индивидуальной жизни с религиозными заветами.
152
См. выше: прим. 12.
153
Цитата из стихотворения «Люблю глаза твои, мой друг» (Апрель 1836):
Но есть сильней очарованья:Глаза, потупленные ницВ минуты страстного лобзанья,И сквозь опущенных ресницУгрюмый, тусклый огнь желанья.(Там же. – С. 90)
154
Цитата из стихотворения «Male Aria» (Зараженный воздух, 1837) (там же. – С. 69).
155
Об «аполлоническом» и «дионисическом» началах (как о началах, соответственно, индивидуации и коллективизма) писал Ф. Ницше в «Рождении трагедии». См.: Ницше Ф. Соч.: В 2 т. – М.: Мысль, 1990. – Т. 1. – С. 59–157). В России в начале XX в. об «аполлонизме» и «дионисизме» много писали В.И. Иванов и другие символисты.
Мотив тютчевского отчаяния уже выяснился, насколько это возможно в небольшом этюде. Личность, по Тютчеву, – бремя, непосильное для нее самой. Причины этой тягости многообразны и запутанны. Попытаемся указать некоторые.
Прежде всего, великий наш поэт – один из неудавшихся мечтателей, всю жизнь тоскующих по мечте. Правда, он видел и чувствовал в природе и душу, и любовь, и свободу, и язык, но «высокомерие» все разлагающего, недоверчивого ума мешало ему забыться в этих поэтических интуициях. Он был слишком большой критик, чтобы природа не казалась ему по временам мертвыми часами. Ведь и он ее счел однажды «сфинксом без загадки» 156 . В конце концов, он был уверен в непостижимости темной основы мира, он не переставал верить в ее реальность, но для мечтателя мало этого безбразного «темного корня» мирового бытия. Он хочет населить природу образами. Недаром Тютчев жаловался, что «нет веры к вымыслам чудесным, рассудок все опустошил и покорил законам тесным и воздух, и моря, и сушу, как пленников их обнажил; ту жизнь до дна он иссушил, что в дерево вливала душу, давала тело бестелесным». И спрашивал: «…где вы, древние народы? Ваш мир был храмом всех богов» 157 .
156
Имеется в виду стихотворение:
Природа – сфинкс. И тем она вернейСвоим искусом губит человека,Что, может статься, никакой от векаЗагадки нет и не было у ней.(Август 1869) (Тютчев Ф.И. Соч.: В 2 т. – М.: Правда, 1980. – Т. 1. – С. 203).
157
Цитата из стихотворения «А.Н. М<уравьеву>» (13 декабря 1821) (там же. – С. 41–42).