Культурология. Дайджест №3 / 2017

Галинская Ирина Львовна

Роман с московской княжной имеет для Печорина и чисто спортивный интерес: он стремится завоевать Мери, насолив Грушницкому, а заодно и поддержать себя в хорошей мужской форме. Он ловко заинтриговывает Мери, то возбуждая ее ненависть (перекупает ковер, дерзко наводит лорнет), то покоряя рыцарскими жестами (спасает на балу от преследований пьяного господина). И вскоре весь город судачит о том, что Печорин женится на княжне Мери. Комментируя в журнале свои отношения с Мери, Печорин как будто пишет руководство для начинающих Дон Жуанов, любовь с Мери для него – ухаживание, поставленное под контроль рассудка. «Я точно не люблю женщин с характером: их ли это дело!» – признается Печорин, поясняя правила успешной игры в любовь и вспоминая, что в его донжуанском списке была лишь одна женщина с твердой волей (1, с. 122). Мери – другой случай, она легкая добыча, так как неопытна и лишена сильного характера.

Этой

богатой и красивой девушкой легко управлять, так как ей в значительной мере движет то же тщеславие, что и всем прочим «водяным обществом». «Производить эффект – их наслаждение», – комментирует поведение этих людей Печорин (1, с. 103). Княжна Мери – это взвинченные чувства, героические фразы, вычитанные из романтической литературы. Она ищет красивой и жертвенной любви, поэтому ее внимание поначалу привлекает Грушницкий, который, как она полагает, разжалован за дуэль и к тому же хромает, как и ее кумир Байрон. Но, узнав, что он всего лишь юнкер и никакой романтической истории за ним не числится, Мери теряет к нему интерес. Печорин становится героем ее «романа в новом вкусе», как только она узнает, что он попал в Петербурге в скандальную историю. Она хочет быть, как декабристка: преданная, неотразимая, возвышенная, следующая за мужем в Сибирь, женщина-идеал, женщина-подвиг. Но прекраснодушная Мери не разбирается ни в себе, ни в людях, ей невыносимо даже признаться в собственных слабостях, не то что пойти в Сибирь. Она боится общественного мнения, боится показаться смешной, скрывает от матери, что в порыве чувств подала упавший стакан незнакомому мужчине с костылем – Грушницкому. Она не понимает, что она вовсе не героическая и самоотверженная женщина, а всего лишь обиженная и кокетливая девочка. Поэтому она, в отличие от Веры, не в состоянии ни понять, ни простить Печорина. «Любившая тебя не может без некоторого презрения смотреть на других мужчин, в тебе есть что-то гордое и таинственное» – это Вера (1, с. 103). «Я вас ненавижу» – это Мери (1, с. 191). «Ложная приподнятость чувства окрашивает облик юной Мери, – писала Эмма Герштейн. – Ее героические фразы твердо прикреплены к эпохе: они могли быть произнесены только в постдекабристском дворянском обществе, когда подвиг жен декабристов сказался на эмоциональном настрое женщин. Отголосок этих веяний мы слышим в порывах Мери, но Печорин не может придавать им серьезного значения» (5, с. 40).

Желая избавить княжну от чувств к нему, Печорин вместо предложения руки и сердца делает ей шокирующее признание: «Вы знаете, что я над вами смеялся» (1, с. 190). Ненависть Мери столь же безупречно срежиссирована Печориным, как и ее любовь. Другое дело Вера, которая хоть и пишет Печорину, что «она его раба» и «никогда не умела ему противиться» (1, с. 135), добивается от Печорина нужного ей решения не жениться на Мери. Отношения с Верой – это встречи и расставания, воспоминания и предчувствия, до конца не подконтрольное Печорину чувство, которое, вопреки рассудку, заставляет его броситься в бешеную погоню за женщиной и насмерть загнать коня. Вера – Мери – Бэла – в этом сладкозвучном переборе женских имен, звучащих в романе, Печорину по-настоящему близко и дорого лишь первое имя.

С любовной линией переплетается линия соперничества Печорина и Грушницкого. Печорин понял нравственную слабость Грушницкого, который так же неопытен и тщеславен, как и княжна Мери. Цель Грушницкого – сделаться героем романа, но этот юнкер и позер, мнящий себя Чайльд Гарольдом в солдатской шинели, чуть ли не самый пассивный персонаж новеллы. Его роль жертвы чужих интриг в чем-то напоминает роль Ленского в «Евгении Онегине», с той лишь разницей, что Грушницкий не чистый романтик, вступающийся за честь невесты, а сплетник и начинающий интриган, порочащий Мери.

Грушницкий воплощает главные пороки вод: он чванлив, глуп и тщеславен, но тщательно скрывает эти слабости под павлиньим нарядом. Представьте себе молодого человека, который едва заинтересовав девушку, уже нацепил кольцо с ее именем: решил, что Мери его! Грушницкий настолько недалек и слабохарактерен, что не замечает, как становится пешкой в игре драгунского капитана, ловкого интригана, на счету которого пять дуэлей. Как и Неизвестный из драмы Лермонтова «Маскарад», драгунский капитан не случайно лишен имени: это аноним, руководящий заговором из-за кулис. Капитан сам никогда не стреляется, ему доставляет удовольствие стравливать людей, а затем быть секундантом на их дуэлях. На сей раз он хочет уничтожить и раздавить Печорина. Разумеется, чужими руками.

Так почему Печорин убил Грушницкого? Все дело решает злой умысел, передаваемый по цепочке: на балу дама в бородавках подстрекает капитана проучить высокомерную москвичку Мери, капитан направляет к Мери пьяного господина, который должен оскорбить княжну. Пьяного господина осаживает Печорин –

так зарождается подспудная вражда капитана с Печориным. Капитан начинает собирать компромат на Печорина, выслеживает его и распускает слухи о ночном свидании Печорина и Мери. Вскоре к заговору подключают Грушницкого, который должен вызвать Печорина на бесчестную дуэль и убить. Как видим, источник всех бед – дама-инкогнито (конечно же любовница драгунского капитана), обезображенная бородавками и задетая превосходством московской княжны. От нее расходятся круги зла, захватывая все большее и большее количество персонажей. Типичная для вод история: столичные барышни смеялись над туземками, а офицерские жены мстили им, как могли. Вот зарисовка, передающая атмосферу бала в кисловодской ресторации, сделанная Екатериной Лачиновой: «Была третья французская кадриль. Толпа зрителей разбирала красоту и ловкость приезжих дам или смеялась над ужимками и одеждой жен и дочерей офицеров местного гарнизона, старавшихся выказывать себя и свое тряпье, в той мысли, что подражают столичной моде» (2, с. 504).

Мелочность счетов драгунского капитана с Печориным совершенно не соответствует масштабу запрошенной за нее цены: смерть Печорина – единственное, что удовлетворит капитана. В итоге вместо Печорина подстрелен дурак Грушницкий. В отличие от «Маскарада», в котором Неизвестному удается переиграть главного героя драмы Арбенина, убившего свою жену Нину в строгом соответствии с планом злоумышленников, Печорин перехватывает инициативу, и теперь уже не он, а Грушницкий должен или умереть, или публично раскаяться. Эта сложносочиненная интрига с заменой жертвы в финале странным образом возвышает Грушницкого. Герой, интеллектуальным потолком которого была выспренная фраза, впервые в жизни сталкивается с проблемой нравственного выбора, необходимостью платить за свои слова. «Смерть Грушницкого, во всяком случае прекрасна, – писал об этом персонаже поэт Иннокентий Анненский. – Так людей не высмеивают» (6, с. 533).

В новелле восемь подслушиваний и подглядываний, и именно они решают судьбу Печорина и Грушницкого. Сначала в приоткрытый ставень Печорин наблюдает, как капитан подстрекает Грушницкого сделать из него посмешище и стреляться на незаряженных револьверах. Затем становится тайным свидетелем того, как Грушницкий порочит Мери. Теперь уже сам Печорин делает дуэль неотвратимой, появляясь в дверях в разгар этой грязной болтовни. Но главная тайна приоткрывается не Печорину, а его другу и двойнику доктору Вернеру, узнавшему о новом намерении заговорщиков: не высмеять, а убить Печорина, не зарядив его револьвер. Вернер не только «второе “я”» Печорина, но и, вполне возможно, скептический автопортрет самого автора – не случайно главная тайна дуэли оказывается в его руках. Комментаторы нашли множество фактов, подтверждающих, что в этой новелле Лермонтов как будто расщепляется на два персонажа, отдавая Вернеру реальные черты своего физического облика (худое слабое тело, непропорциональные ноги, большая голова), а стройному красавцу Печорину воображаемые телесные достоинства. Скептический и безобразный доктор, которому лечение требуется, может быть, больше, чем его пациентам, – эта лермонтовская ирония на тему «люди и положения» найдет свое продолжение в прозе и драматургии Чехова, у которого доктора пьющие, усталые люди, сами нуждающиеся в душевной и физической терапии.

Новые смертельные условия дуэли, предложенные Печориным, не оставляют Грушницкому выбора: он должен или подвергнуться одинаковой с Печориным смертельной опасности, или сознаться в клевете. Последнее невыносимо для самолюбия Грушницкого. «Борьба совести с самолюбием была непродолжительной», – комментирует его выбор Лермонтов (1, с. 179). Он лучше умрет, «сохранив лицо», чем признает превосходство Печорина. Сюжет с дуэлью, не на шутку занимавший писателя, скоро отзовется в его собственной судьбе. Поразительно, как совпадет и место действия – Кавказские Минеральные Воды, и самовлюбленный характер Мартынова-Грушницкого. И даже фраза, которую Печорин говорит доктору Вернеру: «Какое вам дело? Может быть, я хочу быть убит…» (1, с. 180) – кажется произнесенной не Печориным, а самим Лермонтовым: уж слишком его дуэль с Мартыновым похожа на самоубийство. Горьким предчувствием близкого и внезапного конца полна эта глава романа.

В этой истории Печорин то становится похож на романтического бунтаря, в одиночку противостоящего силам мирового зла – лжи, подлости, коварству, трусости, то сам вдруг сближается со своими врагами – драгунским капитаном и Грушницким. Персонажи без устали повторяют и карикатурят друг друга (Мери – Грушницкого, Грушницкий – Печорина, Печорин – Вернера и т.д.), при этом сталкиваясь в непримиримой борьбе. Эта постоянная смена ролей, масок и положений отсылает нас к излюбленной лермонтовской теме человеческого маскарада с его колесом фортуны и попеременным взлетом и падением действующих лиц.