Курьерская: Багиров
Шрифт:
– Здравствуй, Валентин. – они пожали руки.
– Пройдёмся.
Валентин повёл вдоль аллеи. Он был роста выше среднего, в хорошем пальто и чёрной шляпе. Лет ему весьма за тридцать, но выглядел он молодо. На руке у него были часы. Гриша в них не понимал. Часы от audemars piguet, стоимостью полтора миллиона рублей… И была у него особенность. Он то и дело ел конфеты, которые доставал из кармана пальто. Валентин интересовался историей знакомства Гриши с Асланом. Тем, как у них складывались служебные отношения. Наконец, он сказал, что ему нужно пообщаться с Асланом и спросил где тот живёт. Гриша ответил отказом.
– Мы с тобой говорим о разных людях, Гриша.
– Мне тоже так показалось…
– Не в том смысле, приятель. Аслан рассказывал тебе свою историю? Вообще, о себе? О своей любви к деньгам? Любви огромной, грязной, великолепной…
– О чём ты говоришь?
– Кем он тебе приходится? Не говори, что другом.
– Неважно. К чему ты ведёшь?
– Давай сперва я кое-что проясню. Аслан родился в безгранично богатой семье. Его отец, кличка «Кабан», ОПГ «Багирские», держал город целиком. Большая редкость для девяностых. В самый расцвет двигал афганские РПК половине подмосковья, в Свердловск и Нижегородскую область. Приватизировал весь наш Багиров, перспективнейший город Московской области. Что-то переписал на родственников начальников МВД; что-то – прокуратуре и судьям. Например, Багировский Сталелитейный Завод недавно окончательно перешёл в собственность дочери судьи Баклановой. Двадцать с чем-то лет дамочке, она задула свечи и теперь снабжает металлопрокатом РЖД Москвы. Остальное Кабан оставил себе. – говорил Валентин. – Его застрелили областные. Трагедия для всего города. По иронии патологоанатом выявила метастазы. Если б не пуля, с божьей помощью дожил бы до зимы.
– Как это понимать… Кто ты такой?
– Обо мне позже. Жена приняла всё завещание. Ты коренной? Елена Николаевна. Роскошная, вовсе не стареющая женщина. У неё в роду по женской линии все долгожители. Прабабушка дожила до 104-х лет. В свои года Елена Николаевна терпела постоянные подкаты от студентов. Безупречная кошачья шея, тонкие кисти. При этом располагала всеми связями и харизмой женщины на пятом десятке. Для неё шли золотые годы. Весь Багиров так или иначе был с ней связан. Никто не смущался называть королевой.
Валентин развернул и съел конфету.
– Избалованный сына никогда свою маму не любил и всегда смотрел на неё в числовом выражении. В один день Аслану пришла занимательная мысль. Как на алгебре учили, отчего не сократить лишнее. Он был уверен, ему уготовляется серьёзное наследство. Неделю суетился. Наконец, нашёл идеальный рецепт. Сготовил маме что-то интересное. Подсыпал совсем чуть-чуть, за чем по всему городу мотался неделю… Елене Николаевне был волшебный вечер. Сыночка что-то своими руками сделал… Да такую красоту! Говорит: «Фантастика, Асланушка…! Лучше, чем в ресторане!». – рассказывал Валентин. – Аслан смотрел, как его мать увядала с каждым днем. Как ей все сложнее было просыпаться по утрам. Тем не менее, сыночек каждый раз слышал «доброе утро», подавая стакан воды для таблеток, которых становилось всё больше. Появились проблемы с волосами. Косметологические процедуры не помогали. Она старалась не плакать, не вешать нос. Но однажды не выдержала: «милый мой мальчик. Ни в чем себе не отказывай. Старость ударяет расплох». Потом началась бессонница. Аслану было алчно смотреть, как вытекает её ресурс. – продолжал он. – Наконец её необыкновенная красота задохлась и здоровье истлело. Отвернулись все поклонники и светские подруги. Главная вспышка раутов и закрытых мероприятий перестала выходить из дома. Через неделю умерла в копне своих опавших волос и постаревшая лет на тридцать. По настоятельной и конфиденциальной просьбе Аслана ее похоронили ночью в муниципальном гробу. Так хоронят пропоиц и бомжей. – сказал Валентин. – Аслан вечером изрядно подмонтировался. Со своим приятелем и компанией девушек они испили порядка семи бутылок вина. Был лобстер. Поминки же случились только на девятый день. Вся элита нашего города собралась проститься, когда гроб уже давно закопан. Вереницы дорогущих автомобилей…
– Это какой-то бред…
– Разве? После ночных похорон мы сразу с сумками сиганули в аэропорт. Наши «поминочки» прошли в Москве. Клуб «Сидней». Капитально нарезались. Выпивка за счет молодого человека в «траурном костюме» – английская двойка, индивидуальный пошив. Скольких он там жахнул… Через полмесяца диагностировали триппер, трихомонад и еще какую-то гадость. Притом, первые раз пять он точно предохранялся. Пробыли в Москве ещё неделю. Каждый день новое место, у меня печень захромала… Гроб его матушки, кстати, на похоронах развалился.
– И ты в этом участвовал?
– Что ты! Я похож на свинью? Я наблюдал и даже ничуть не подначивал. Руку на сердце – Аслану всё пришло само. Я даже сперва отговаривал. Потом, впрочем, перестал. Как пробыл за калькулятором.
– Что это значит?
– Аслан должен был мне половину.
– С какого ему делиться с тобой? Зачем ты ему нужен?
– Говорю: есть мысли. Вложишься и преумножишь. Дам дивиденты. Комфортный процент… Каково будет после двух миллиардов занимать до зарплаты? – Ну, так и стал нужен.
– Что?! Миллиардов?!
– В завещании речь шла о двух миллиардах.
– Он миллиардер?! Безумие…
– Не вполне. Мы не могли дозвониться до Аслана целую неделю как прилетели из Москвы. Я сразу понял, меня накололи. Стали его искать. Без спешки и пыли, попросили определённых людей проявить внимание. В конце концов, на этом дураке я ничего не терял. Никто его так и не нашёл. Всем было ясно как день, что Ася уже в гостинице где-нибудь на Сейшелах, с полным чедоманом кремов от загара. Не поверишь что произошло на самом деле.
– Что же?
– Он сам позвонил из городской больницы. Вздёрнулся, вынули из петли. Я приехал его навестить. Ася нашел что-то забавное в том, чтобы рассказать мне как можно скорее. Сбыл все наследство, два миллиарда, по детским домам. Ты бы видел эту рожу. Шея перемотана. В руке катетер. Глаза цвета вишни. Улыбается. Недоносок на следующий день сбежал из больницы. И пошёл раскапывать свою мать. Набрал кредитов, чтобы перезахоронить. Посмотри на него. Совесть проснулась. Святой человек…
– Так ты такой же выродок…
– Зачем выродок?
– Аслан гноил собственную мать, а ты долю считал.
– А как же!
– Ты считаешь это правильным?
– Сильно не одобряю. Но Елене Николаевне, в общем, не помешало быстрее преставиться. – сказал Валентин. – Это она Асю любила, кровинушку свою… Вот тебе совершенно бытовая история. Как-то Багирская управа отмечала новое назначение. Состоялся закрытый банкет в городском зале. Я, конечно, в подробности не подключен, но, говорят, элитного алкоголя разлито на цистерну. Елена Николаевна пробыла на банкете до рассвета, изрядно нарезамшись. И села за руль. Парковочных мест при коттедже не осталось. Да какая разница! Припарковала внедорожник на детской площадке, прямо в песочнице. Проходимое колесо расщепило, конечно, бортик; и размяло в песке малыша, лепившего куличи. Елена Николаевна, как ни бывало, поставила на сигнализацию и отшатнулась домой. Отдел полиции, услышав фамилию, перестал подавать признаки жизни. На следующей неделе мать этого ребёнка стояла перед великолепной Еленой Николаевной и умоляла хотя бы помочь с похоронами сынишки. «Женщина, я вас впервые вижу.» – отвечает. За очередным застольем кто-то пошутил: «Да, Лен, все мы определённо сделаны из теста.». Поддатая Елена Николаевна взоржала как последняя лошадь.
– Какая мерзость…
– Мирская молва – морская волна. Багирский свет охотно донёс шуточку до семьи, попутно прибавляя свои каламбуры. Елена Николаевна лично поделилась со мной некоторыми, несколько сдерживая смех из приличия. Мне более запомнился – «дети – цветы жизни, а наша Лена не видит газона». Прошло два дня. Весна, вечер пятницы… Отец того ребёнка курит в домашнем халате. Тут, как обычно, во двор заезжает Елена Николаевна… Под халатом оказалась разгрузка! Он достал два охотничьих обреза, и, (главный момент!) не вынимая сигареты изо рта, всёк пальбу по-македонски… Вдогон заревевшему внедорожнику разрядил магазин из полуавтоматической сайги 12-го калибра. Елене Николаевне картечь пробила трахею, сняла бровь, прошила голень и бедро. С тех пор дышала как сопящий котенок, обаятельно прихрамывала. Кто был в неё влюблён, совсем врезался по уши.