Курсант: Назад в СССР 7

Дамиров Рафаэль

— Спасибо, я уже в магазин сходил.

— Какого хрена, Саня? — зыркнул я на него. — Ты в розыске. Город на ушах, а ты по улицам шастаешь? Я же тебе сказал — из дома не выходить!

— Виноват, начальник.

— Не называй меня так.

— Но ты ведь меня потом один хер посадишь.

— Ты дал слово офицера, — кивнул я. — Когда все закончится, вернешься в камеру.

Березов не дрогнул и не сводил с меня взгляда..

— И ты мне веришь?

— У меня просто нет выбора. Мы должны выманить Потрошителя. Это для меня важнее, чем убийство адвоката и

Дицони. И потом… Я разбираюсь в людях. Возможно, ты первый преступник в моей жизни, которому я верю.

— Странный ты, Андрей… Рассуждаешь так, будто сто лет прожил.

Он показательно оглядел меня с ног до головы. Мы сели на диван возле журнального столика, на котором стояла сковородка с жареной дымящейся картошкой — не успела остыть во время нашего короткого разговора — проверки статуса кво на прочность. На изрезанной почти до дыр деревянной разделочной доске белели ломтики сала с розовой прослойкой. Рядом примостились два граненых стакана и бутылка водки.

— Выпьешь, Андрей? — спросил вояка, похоже, он меня ждал.

Я на секунду задумался. Рабочий день в разгаре, но голова уже пухнет от ребусов с Потрошителем. Гад умен и явно затеял со мной игру в кошки-мышки. Можно маленько и выпить. Невелик проступок будет. Особенно после того, как я устроил побег преступнику, подозреваемому в двух убийствах.

Березов разлил водку. Стаканы жалобно звякнули, когда о них стукнулось горлышко бутылки.

— За то, чтобы поймать гада, — выдал Березов тост, и мы чокнулись.

Картошечка с золотистой корочкой захрустела на зубах. Добрая закуска, советская.

— Как ты понял, что это не я убил всех этих девок? — пробубнил Березов с набитым ртом.

— Характер ножевых отличается, — я уплетал картошку за обе щеки, в последнее время часто забывал про еду, только сейчас понял, как проголодался. — У Дицони и адвоката два четких смертельных удара в сердце. По-военному. Р-раз и труп. Как говорится, без шума и пыли. И разрезы на животе. А у девушек — ран столько, будто маньяк кромсал и наслаждался. Дегенерат. Или, как сказала бы Света — психопат.

— Какая Света? — нахмурился Березов, не сильно, впрочем, отвлекаясь от собственной тарелки.

— Не важно, — я продолжил. — У меня давно еще закралась мысль, что мотивы убийств разные. Соответственно, не один это человек делал. Убийства мужчин — напоминают месть. А убийства женщин — из извращенных побуждений. Ты скрывал предсмертную записку дочери, был в гостинице «Россия» в день убийства Дицони, адвокат оказался твоим недругом. Все указывало на тебя.

— Я поэтому и не сознавался, когда ты меня взял, — кивнул Березов. — Думал, все на меня повешаешь. И девушек тоже.

Я кивнул, спорить было нечего.

— Я понял, что ты подражатель. Ты начал имитировать Потрошителя.

— Да, — кивнул вояка. — Иначе вы бы меня быстро сцапали. А так всех за нос поводить успел. Если бы не ты, местные бы так и не разобрались.

— Это еще не все. Все убитые девушки были пациентками одного роддома. Я проверил. Ты с этим заведением никак не связан, хотя как-то раз наведывался туда.

— И это ты разнюхал? —

удивился Березов, хрипло хмыкнув. — Было дело. Когда из КПЗ выпустили. Вернулся домой, а дочки нету. Записку предсмертную не сразу нашел. Стал справки наводить, что да как. Оказалось, что дочурка была беременна. А я и не знал до последнего. Поперся в больницу удостовериться, но не туда попал. Вместо консультации в роддом обратился — кто их там разберёт. Там на хмыря какого-то молодого напоролся. Мерзкий тип. А потом оказалось, что Олесю мою просто люди заклевали, и врачи ни при чем. Мол, нагуляла, шалава. Из комсомола хотели исключить. А она у меня девочка тихая, против ничего не смогла сказать, вот и не выдержала, — голос отца дрогнул.

Он часто заморгал, шмыгнул носом и провел рукавом по глазам:

— Давай помянем…

Мы снова выпили, но теперь не чокаясь, а Березов продолжил:

— А когда записку нашел, где про этого гада артиста говорилось, я чуть умом не тронулся. Не должна по белу свету эта сука ходить, когда мой ребенок в земле сырой лежит, с внуком нерожденным. Найти цыгана, честно тебе скажу было нетрудно. У меня старые связи в Москве еще остались. Многие однокашники в генералы выбились, это только я учителем стал, — Березов горько усмехнулся, сжав свою вилку до белых костяшек. — Приехал в Москву. Поселился в той же гостинице. Выучил распорядок этой сволочи. Да и что там учить? Почти каждый день одно и то же. Вечер заканчивался с проституткой и выпивкой.

— Почему ты не убил проститутку? Она же тебя видела.

Березов ожёг меня взглядом.

— Мне лишней крови не надо. И потом, я сразу понял, что она наркоша. Насмотрелся на таких в Афгане. Зрачки, как у рыбы. Взгляд дурной, сама заторможенная. Что она там могла рассказать?

— Ее тоже потом убили.

— Ножом? — Березов вскинул на меня бровь.

— Нет. Задушили. Но там своя тема. С наркотой связана, и к нашим делам отношения не имеет. Раскрыли уже МУРовцы, на той неделе еще.

— Ясно, — кивнул вояка и продолжил. — Потом… Потом вернулся я в город и адвоката пришил. Этот гаденыш топил меня за ни за что. Целый месяц из-за него на нарах прочалился. Из-за него и Олесю не уберег! Эх…

Березов замолчал. Но я видел, как сжались его кулаки а глаза сузились.

— Все кончено, — сказал я. — Ты отомстил. Скажи, легче стало?

Я знал ответ. Но мне нужно было, чтобы это сказал он — чтобы сам произнес.

— Нет, — глухо проговорил Березов. — Но если бы я этого не сделал, то жить бы дальше не смог. Хотя какая теперь жизнь? Вышка светит.

— Зачем ты взял удостоверение Слободчука? Ведь это явная улика против тебя. Мы нашли его при обыске.

— Не знаю, — будто очнувшись, пробормотал Березов. — На войне мы забирали документы у убитых. Если они, конечно, были. Вроде как, привычка… Или, скорее, знаешь, взял, как трофей. Это все равно, что забрать клык у поверженного хищника. И любоваться на него потом, вспоминая о славной охоте.

— Ты любовался на удостоверение адвоката? — с сомнением проговорил я. — Там не было твоих отпечатков.