Кузьма Алексеев
Шрифт:
Принесли домой лесных птиц, перед ними насыпали пшеницы, поставили корытце с водою. Птицы наполнили свои зобы, насытились, утолили жажду. Только одна стояла в сторонке, не пила, не ела. Дней пять так продолжалось. Вошли в силу дикие птицы, одна-одинёшенька несчастная стояла в сторонке. Она все мечтала из плена проклятого вырваться на волю-волюшку. Пришло время — охотники на базар собрались. Жирных всех продавать взяли, ослабевшую от голода чуть живую птицу в пустом доме оставили околевать. Та расправила крылья и улетела на волю-вольную…
— Вот и вся сказка, эрзяне, — закончил Кузьма. — Кто ответит мне: в чем ее смысл?
Все смущенно молчали. Только Листрат Дауров сказал:
— Ты, Кузьма, имел ввиду нашу жизнь в кабале. Она помогает нам бежать на волю. Мы не должны быть вроде этих диких
— Хорошо, слова мои ты понял! — похвалил Листрата Алексеев.
Старики удивленно качали головами, женщины утирали слезы… Молодые люди, пристально глядя в лицо жреца, ждали, что он им дальше скажет.
— Только вот как на волюшку-то сбежать? Как из кабалы вырваться?
Дауров рассказывал сельчанам об издевательствах тюремщиков и полицейских, знает лучше других, что это такое — плевать в человеческую душу. Но все-таки он захотел и вырвался из неволи. А вот как вызволить всех эрзян из великого рабства, этого он не знал.
— Листрат, ты очень добрый человек, стоишь за справедливость. За это я тебя и люблю всей душой. Ты один знаешь, чего хочешь. Другие же глухи и слепы. Поэтому я Мельседей Верепаза прошу: «Дай народу моему разумение, чтобы он понял, наконец, как надо жить, к чему стремиться».
— И что тебе ответил? — спросил Листрат.
— Ответил: помогайте друг другу. Есть у тебя хлеб — раздели, дай неимущему. Двор переполнен твой овечками — дай неимущим по ягненку. Тот, у которого много земли, пусть раздаст часть безземельным. Пусть и соседи пашут и сеют!.. — Кузьма обвел внимательным взглядом окружавших его людей и, увидев растерянность, продолжил: — Жизнь наша коротка, эрзяне. Оттого и говорю вам: у кого много земли, дворы и амбары переполнены, у кого сады, помните: после смерти вы в прах обратитесь, богатство свое оставите, с собой не возьмете. Объединим же наши силы, встанем к плечу плечом, так жить будет легче. Все мы братья и сестры, дети единого народа, и отец у нас один: Мельседей Верепаз. Да прибудет он с нами, а мы с ним!
— Да прибудет! — единым дыханием выдохнул народ. Дрогнули дубы вековые, пламя священной свечи заколыхалось, замигало и снова стало гореть ярким светом.
— Только объединение спасет нас от гибели и вымирания! — повторил, как заклинание Кузьма.
— Спасет! — вырвалось из уст народа.
Вскоре кашань пидицятне [7] позвали всех к костру ужинать. А после него Кузьма задул свечу и приказал разойтись по домам. Пусть люди отдыхают. Завтра им опять выходить на поля или валить лес.
7
Кашевары.
Жрец первым двинулся из Репешти. Окруженная древними дубами поляна всех провожала молча. Только родник продолжал свое журчание, словно этим давал понять: у жизни нет конца, ее не остановишь, как не остановишь движущееся время.
Хоть и бедно жили в Сеськине, но время брало свое: отошли в прошлое дымные избы, топившиеся по-черному, с земляными полами и бычьими пузырями на окнах. Сеськино теперь не хуже русского села — избы сверкают на солнце застекленными окнами, улицы чистые, зеленые. Стекло привозят из Макарьева и Нижнего. Почти каждый селянин держит пчел. Отстроившиеся рои часто перелетали к соседу, в его улей. Ссор по этому поводу не было. Наоборот, считалось, раз твои пчелы плодятся, жадничать нельзя — могут и перевестись совсем. Перед каждым домом — огромные ворота… Воротам в Сеськине уделяли особое внимание — их столбы благословляли. Ворота навешивали к забору, который одним концом примыкал к дому, другим — к амбару. При входе в ворота на правой стороне стоит сам дом, на левой — двор с различными хозяйственными постройками. Иные хозяева держат позади них пчелиные улья. Между дворами и подклетями, чуланами и подчуланчиками — проходы, узенькие дорожки. В этих подклетях, чуланах-чуланчиках держат хозяйственный инвентарь: соху, борону, телеги, конскую сбрую. Иногда на зиму и пчелиные улья заносят. Дверь им ставиться не с улицы прямо, как у соседей русичей, а от основного жилья. Эта дверь ведет в сад и огород.
Не только домами славится Сеськино, но и красивой одеждой. Рубашку эрзянскому парню шьют из белого холста. Воротник, плечи и обшлаги вышиты красными нитками. В дополнение к рубахе — красивый пояс. Эрзянки ткут мужские пояса из грубых цветных нитей. Узоры самые замысловатые — кто на что горазд своей выдумкой.
В холодные дни — осенью и зимой — эрзянин одевает коротенькую шубу из овчины. Такая не мешает шагать и работать: при рубке леса, например, удобная вполне. Некоторые мастерицы украшают шубы вышивкой по множеству имеющихся швов, иногда разукрашивается и спина. Эту одежду эрзяне позаимствовали у татар. Да и зипуны тоже у эрзян разные. Есть зипуны будничные, есть праздничные. У кого двух зипунов не имеется, ходит в одном и том же. Ежедневный, как правило, серого или коричневого цвета, только более короче, чем у русских. Выходной зипун (или кафтан без воротника) шьется из черного сукна, разукрашивается плисовой тесьмой: по правую сторону идет вышивочная строка от шеи до пояса, по левой стороне — от шеи до подола. Разукрашивается так же плисовой тесьмою и воротник.
Шапки-ушанки покрыты черным сукном. Шьют их из овечьей шкуры. В теплые дни эрзянин носит на голове соломенную или холщевую шапку, которая с верху до низу разукрашивается лентами. Обуваются эрзяне в лыковые лапти. Кто побогаче — тот в кожаных сапогах. Эрзянки рубашки себе шьют длинные и широкие, называют их «руцями». Это женская распашная одежда из белой холщовой ткани с вышивкою снизу и вдоль полов, а так же на концах рукавов. Воротники и плечи вышиваются тонкой вышивкой. Если у женщины много свободного времени да и сама мастерица отменная, то вышивку она делает густо. На передке руци делается нагрудный вырез, который вышивается окрашенной шерстяной нитью. Праздничная руця — более богатая. Шьется такая из наиболее тонкого и белого холста.
Женщины-эрзянки на голове носят вышиною в два пальца шлыганы. Это вышитый головной убор прямоугольной формы с наспинной лопастью. По бокам его вышиты сосенки зеленого цвета, на лбу — голубые и красные цветочки.
Без пулаев женщин не увидишь. На них, как обычно, вешают кольца, беличьи хвостики, медные монеты.
Жители Сеськина свято хранят и передают из поколения в поколение традиции своего национального костюма. Верность эрзянской одежде стоит у них на втором месте после почитания богов.
Отца Иоанна в Сеськине не любили. Успели узнать его мелочный и мстительный характер. При случае обходили стороной, а если уж приходилось с ним сталкиваться, то старались не сердить его, не возражать, иначе неприятностей не оберешься. Даже самые близкие его друзья, Козлов с Москуниным, редко с ним общались, а в последнее время между Иоанном и Максимом Москуниным вообще черная кошка пробежала. Причиной этому стала навязчивость бесстыдного батюшки к его дочери Луше. За поцелуями и объятиями не раз их заставали. Впервые это заметила Настя Манаева. Как-то она пришла церковный пол помыть, а они целуются перед аналоем. Настя бросила тряпку с ведром и по селу побежала.