Кузница Тьмы
Шрифт:
И вот он стоит на башне, а внизу трещат массивные двери, и выезжают на мост двое сыновей Тьмы со свитой. Чиста черная кожа Аномандера и чист серебристый цвет его длинной гривы. Свет дневной угас, и Райзу показалось: ветер донес до него звук распадающегося света - вот, в грохоте конских копыт. Едва различимые фигурки разбегались с дороги всадников.
Пес, мокрая куча грязи и репьев, запутался в хаосе корней, веток и плавучего мусора под восточным берегом реки. Он едва барахтался, поднимая голову над водой, пока течения дергали его за лапы.
Не обращая внимания на леденящий холод, раздвигая поток - каменистое дно подавалось при каждом шаге - Гриззин
Пес повернул к нему голову, длинные уши прижались, словно бы от стыда. Добравшись, Азатенай снял и швырнул на берег дорожный мешок, затем нагнулся, бережно извлекая беспомощную тварь.
– Великая храбрость, малыш, - заговорил он, поднимая пса над водой и укладывая на широкую мускулистую шею, - обычно отмечена небольшой силой и надеждой большей, нежели возможно представить.
– Он ухватился за нависавшие корни, пробуя, выдержат ли они вес.
– Однажды, друг, мне велят показать героев мира, и знаешь, куда я отведу вопрошающего?
– Корни выдержали, и он поднялся над быстрым потоком. Пес, вися на плечах, лизнул лицо Гриззина. Азатенай кивнул: - Ты совершенно прав. На кладбище. И там мы встанем задолго до первого надгробия, и посмотрим на героя. Что ты об этом думаешь?
Выкарабкавшись на берег, он опустился на четвереньки - подъем оказался куда сложнее, нежели он ожидал. Пес спустился с плеч. Обошел его кругом и начал отряхиваться.
– Ой, ёй, мерзкая тварь! Разве не видел ты, что я пытаюсь сохранить волосы сухими? Этой гриве достаточно лишь взглянуть на воду или сучья, чтобы безнадежно спутаться! Звериный дождь!
Раскосые глаза смотрели на него, голова качалась, как будто пес обдумывал упреки Гриззина - считая их не особо устрашающими.
Азатенай нахмурился.
– Ты на редкость тощий, приятель. Готов спорить: тебя дурно обслуживали в каждом трактире. Ну, отдохнул? Вижу дорогу на юг, и она манит. Говоришь, и на север тоже манит? Но ведь спинами мы видеть не умеем? Давай же отвернем глаза и с полным намерением сузим мир до тропы впереди!
Подобрав мешок, он со вздохом поднялся. Пес потрусил рядом.
– Провидение отлично понимает меня, - сказал Гриззин, - и знает, насколько мне лучше с мудрым и мудро молчащим спутником. Потеря наслаждения звуками моего голоса - пытка, которой не пожелаешь худшему врагу, будь у меня враги, и среди них худший, что бы это не означало. Только подумай об ужасе, охватывающем врага, который заслышит мое приближение! Я настоящая немезида для него или нее - но нет, отбросим ее, дабы не узреть лицо воображаемого врага и не получить удар по лбу от смутной, но вполне мстительной руки! Он, значит. Враг прячется от нас. Видишь во мне хоть единую косточку милосердия, друг? Такую, какую стоило бы украсть и закопать в сторонке? Нет, разумеется. Сердце мое холодно. Глаза как лед. Каждая мысль неумолима, как тяжкий камень.
Пес отбежал на дюжину шагов вперед. Гриззин вздохнул: - Похоже, я выбрал во враги мышь. Говорить означает владеть оружием, которым я ошеломлю друга и врага, друга во врага то есть... но в отсутствие жертвы я лишь яростно машу им в воздухе, так смело, что смутится и бог. Скажи, пес, у тебя есть вино?
Похоже, пес вознамерился бежать впереди на манер зверя, отлично знающего, как надо служить хозяину. Запах дыма висел в вечернем воздухе, Гриззин видел серые столбы над лесом, до которого осталось менее дня пути. Смысл этих подробностей был ему неприятен, ведь пришлось вспомнить о местах, которые он защищал в прошлом. Чужаки беззаботно ступали в каждый выращенный им сад, и обыкновение это вызывало грусть.
– Ибо ценят они лишь своё, желая моего, и при встрече можно было бы договориться об экономии или взаимозачете воровства. Так
Зверь помедлил и оглянулся, прижимая уши и скашивая глаза.
– За неловкость зрения, друг, называю тебя Провидением. Слишком длинное выйдет имя для такой шелудивой твари? Да ладно. Извращения меня веселят, кроме чрезмерных. Я славен громким хохотом над подобными вещами. Можешь присоединиться, если угодно. Но я окликнул тебя не ради новых имен, друг, а чтобы сказать: я устал и голоден, в мешке рыба или две, и я вижу вокруг некие полезные травы. Буду краток, ведь тебе уже не терпится: мы устроим стоянку на подходящей поляне или вырубке в лесу, что слева. Ну, выглядывай нам подходящее местечко.
Пес продолжил трусить вперед; Гриззин улыбнулся и пошел следом.
Вскоре пес нырнул под деревья и пропал из вида.
Азатенай пожал плечами, не ожидая возвращения животного. Впрочем, он был благодарен и столь краткому содружеству. Подумалось, что имя подобрано правильно, за быстротечность знакомства.
Тварь вдруг снова показалась, мотая хвостом.
Гриззин встал и прищурился: - Неужели ты разгадал мое желание? Поза услужливая, но ближе не спешишь. Ладно, покажи место для сна, покажи наконец-то, что Провидение на меньшее не разменивается.
Он сошел с дороги. Зверь развернулся и потрусил в лес.
Невдалеке нашлась поляна с густой и мягкой травой, в центре почерневшие камни окружали место старого костра.
Гриззин вышел на свет и встал около кострища. Положил мешок.
– Ты изменил тему ночной беседы, друг, - сказал он псу, лежавшему у камней.
– Я предвкушал удовольствие недопонимания, отважившись взойти на высоты честности и вымолвить потрясающие признания. Но теперь я боюсь, что блохи разнесут мою историю, так что буду уклончив. Еще более боюсь я соревноваться с тобой в остроте ума, о Провидение, и проиграть. Ну, полежи, пока я собираю деревяшки, траву и так далее. Ночью будет пир, потом мы вычистим зубы рыбьими косточками и освежим дыхание ветками горького можжевельника. Что, что?
Но пес уже уснул, дергая ногами, словно плавал во сне.
Хиш Тулла смотрела, как Грип Галас осторожно усаживается в седло. Встретив ее взгляд, он кивнул. Всадники выехали из тесного двора - Хиш во главе - и пригнулись под тяжелым сводом ворот. Извилистая улица была перегорожена несколькими такими воротами, у каждых стояла стража, скрывая лица под забралами.
Река, может быть, и затихла, но поток страха остался. Она подумала: сколь многие из встреченных стражников принадлежали прежде к Легиону Урусандера? Вопрос верности повис над каждой улицей, осадил знать за высокими стенами. Вопрос прежних обид смущал Хиш, ведь они кажутся столь эфемерными. Если в знак признания заслуг перед государством солдаты желают золота и земель... это легко можно устроить. Переговоры и достойные награды вместо вражды. Но все не так просто. Насколько она могла понять, солдаты желают чего-то еще, для них монеты и земли - лишь внешнее выражение.
Возможно, нужно лишь встретиться взорами на одном уровне, словно права рождения не значимы. Громко похвалить. Но известные ей похвалы не сработают. Государство из одной знати быстро развалится. Без слуг и работников - горшечников, портных, плотников и поваров - цивилизация не станет функционировать. Но не такого мира желают отставные солдаты. Им нужно кое-что личное - возвышение профессии на уровень значимости, равный аристократии.
Именно это ее и тревожило. У солдат уже есть способы, умения нести насилие и реализовать угрозы. Сдаться, швырнуть им богатства и земли означает подкормить сады алчности и дерзости. Но аристократия уже хорошо знакома с ядовитыми плодами таких садов.