Лабиринт мертвеца
Шрифт:
В парке мы проторчали допоздна, затем отвели мопсов к Гаммеру домой и отправились за итальянским мороженым в «Европу». На углу Гаражной Настя купила нам с Гаммером по стакану какао – в «Круассане» продавали самое вкусное в Калининграде какао на фундучном молоке, и я окончательно забыла об открытке, а когда в первом часу ночи легла спать, мне на почту пришло извещение от «Посткроссинга». «К сожалению, предоставленной вами информации недостаточно, чтобы определить идентификационный номер открытки, которую вы получили» и так далее – целое письмо с просьбой более детально описать открытку и убедиться, что она не пришла по прямому обмену или от отправителя с какого-нибудь другого, неофициального сайта. Таких сайтов было много,
Спала я плохо, думала о карточке с тремя марками и штемпелями. Под утро позвонила Гаммеру. Он, сонный, попробовал меня успокоить, но лишь раззадорил ещё больше. В школе на первом уроке я честно старалась слушать учителя, потом сдалась и весь день просидела в смартфоне, даже не вставала из-за парты на переменах. К счастью, в пандемию мы не переходили из кабинета в кабинет. Ну, только на информатику по-прежнему поднимались на третий этаж, но сегодня информатики не было, и я не отрывалась от стула, как бы Настя и другие девочки надо мной ни подшучивали.
Я вновь подала заявку на поиск отправителя и на сей раз подгрузила фотографию открытки. Затем не поленилась и зашла в профили всех посткроссеров из Таджикистана. Собственно, их там нашлось-то семь человек. За всё время они отправили чуть больше двухсот открыток, а значит, идентификационные номера им выпадали трёхзначные! Вот бы моя открытка действительно пришла из Таджикистана! В конце концов, это несправедливо: за два года посткроссинга самой редкой страной в моей коллекции была Мексика, откуда мне прислали открытку с пятизначным номером. Маленькие номера стали редкостью, всё-таки на сайте собралось восемьсот тысяч участников и они отправили почти шестьдесят миллионов карточек! Так вот, я написала личные сообщения всем посткроссерам Таджикистана. Глупо – ведь на конверте я нашла российские штемпели. «Я таджик» мог жить где угодно, хоть в Рыбачьем на Куршской косе. Подумав, я написала и всем посткроссерам Светлогорска. Их было столько же – семь человек. А в Заливине посткроссеров официально не числилось.
На уроке литературы я ещё опубликовала пост у себя на стене во «ВКонтакте» и продублировала его в трёх самых популярных посткроссерских группах – указала, что ищу таинственного отправителя, и приложила фотографию открытки. О том, что открытка антикварная, умолчала. Да и ответ из лаборатории никак не приходил.
Я извелась в ожидании. Делала всё, чтобы отвлечься. Писала заданное на дом сочинение по «Бедной Лизе» – вначале для себя, потом для Насти. Помогала бабушке Нинель разобрать чулан с куртками. Выслушивала жалобы Гаммера на физику, которая в девятом классе стала до того сложной, что он теперь не заглядывал в «Эпоху» и не находил времени посидеть на стримах Вандербрауна. И, конечно, я помогала родителям в магазине: после школы стояла на кассе, чистила кофемашину, а к вечеру поднималась в папин кабинет с распечатками заказов, оформленных на сайте нашего «Ратсхофа».
Чердачный этаж нашего дома был спроектирован довольно причудливо. На крохотной лестничной площадке красовались две двери – в мою мансарду и в папин кабинет, который мы называли нижним чердаком. Из кабинета можно было по деревянной лесенке вскарабкаться на открытый верхний чердак, расположенный прямиком над моей мансардой и скорее похожий на огромные антресоли. Верхний чердак был заставлен коробками с дедушкиным старьём и всем, что за последние годы бабушка купила на распродажах и ликвидациях. Горы этого немыслимого скарба нависали над кабинетом – грозили обрушиться с высоты трёх метров на папин рабочий стол, его кресло и кушетку. Там же, на верхнем чердаке, стояли ящики с новенькими открытками, краеведческими книгами, канцелярией, сувенирами и прочей мелочью для продажи.
Сегодня, притулившись между ящиками и постелив себе бамбуковый плед, я разложила по коробочкам заказанные у нас по интернету карточки и подписала две открытки для посткроссеров в Германию и Японию. Потом просто лежала на пледе и смотрела на серый скат высоченной крыши. Ждала, что ко мне придёт наша кошка, но Рагайна куда-то запропастилась. Вообще, она частенько сюда заглядывала.
По ночам, лёжа у себя в мансарде, я слышала, как Рагайна тут скребётся по углам или компостирует очередную картонку.
Заскучав, я открыла «Охотников за сокровищами». Прочитала не меньше трети и уснула. Чуть не проспала школу. Будильник охрип, пытаясь снизу докричаться до меня через потолок. Не позавтракав и толком не умывшись, я выскочила на улицу. Мама с балкона крикнула мне «Доброе утро» и тут же заговорила с подругой, высунувшейся в окно соседнего дома.
Я распахнула калитку, выудила из почтового ящика свеженькую посткроссерскую открытку и помчалась от Безымянного переулка до Лесопарковой улицы. На бегу покрутила карточку и расстроилась: самая обычная, без сувенирных марок и путаницы в штемпелях. Я словно ждала, что теперь буду получать только антикварные открытки от таинственных отправителей. Смешно! Открытка между тем пришла чудесная. Правда, оказалась потеряшкой – добиралась до меня из Беларуси больше трёх месяцев! На её лицевой стороне были дождливый город и девушка в жёлтых сапогах. Девушка держала прозрачный зонтик и смотрела в экран смартфона. «Привет! Я Регина, мне 21, живу и работаю в Минске. Сегодня подала документы в магистратуру. Почему-то переживаю, что не прочла одну бумагу, которую подписывала. Честно говоря, ужасное настроение. Словила грустишку. Надеюсь, у тебя всё в порядке!» И мне представилось, что Регина выглядит в точности как девушка с зонтиком на фотографии. Красивая, живая и немножко печальная.
– Словила грустишку, – прошептала я и рассмеялась, до того мило это прозвучало.
Звонок давно прозвенел. Я повесила куртку в гардеробе и понеслась к кабинету. Не удержалась и на первом же уроке придумала тёплый хуррей Регине, записала его в тетрадку. Остальные уроки просидела с «Охотниками» Паттерсона. Русскому и обществознанию не удавалось отвлечь меня от «я таджика», а Паттерсону удалось, хотя сюжет в «Охотниках» был совершенно нелепый. Всю книгу агенты ЦРУ искали сокровища и отбивались от вооружённых калашами украинских наёмников. Из воды выпрыгивали ниндзя-аквалангисты, кругом взрывались яхты, всплывали подводные лодки воротил чёрного рынка, а поблизости шныряли привлечённые запахом крови акулы. Всё как любит Гаммер!
Я дочитала книгу и сразу забыла, что там искали герои. То ли затонувшие галеоны Филиппа Третьего Испанского, то ли что-то ещё не менее… историческое. Ну и, конечно, не обошлось без батальных сцен: «Томми вырубил каратешными приёмами ещё троих – что ему, он своим ударом кирпичи разбивает. Бек подсекла громилу, который стоял рядом с ней, под щиколотки, и тот рухнул на пол. Падая, он зацепил последнего здоровяка, и тот грохнулся рядом». Или вот: «Шторм снесла раздвижную дверь и ворвалась в дом, вертя вокруг себя нунчаками». Ох уж эти нунчаки…
Мы с Настей учились в гумтехе, а Гаммер – в физмате, однако на переменах он забегал к нам и видел у меня книгу, а после второй большой перемены, когда у нас началась биология, написал в «Вотсапе»:
«Ну как?»
Настя заглянула ко мне в смартфон и, передразнивая Гаммера, прошептала:
– Ну как?
«Охотники» мне совершенно не понравились. Дело было не в нунчаках и воротилах чёрного рынка. Это ладно. Но Паттерсон меня обманул! Семьдесят глав, пять сотен страниц! Толстая, внушительная книга! А прочиталась за два присеста, потому что текста в ней – на повесть. Сплошные картинки. Всё происходило быстро, стремительно. Пих-пах! И все абзацы – на одно предложение! Ну хорошо, иногда на два. Чтобы читатель, бедолага, не уставал.