Лабиринт Осириса
Шрифт:
Впрочем, надо отдать шефу Хассани должное: он умел распознать хорошего детектива, если такого встречал, и пусть неохотно, но со временем постепенно отпускал вожжи контроля за Халифой. Однако несмотря на это, их отношения оставались напряженными, и байки подчиненного о заговорах и всяких тайных происках неизменно вызывали у начальника взрыв эмоций. За этим обычно следовала безжалостная выволочка и наставление строго следовать фактам, а не давать волю воображению. А если Халифа продолжал настаивать на своем, шеф доходил до белого каления.
Так было раньше. Но с тех пор как Халифа вернулся из длительного отпуска, он заметил, что манеры шефа стали заметно мягче. Он сдерживал характер, перестал вставлять в речь бранные слова, которые составляли немалую часть их общения, и даже стал называть Халифу Юсуфом – несвойственное ему неофициальное обращение, которое он приберегал для небольшого круга своих подхалимов и любимчиков.
Но эти, пусть даже добрые, перемены выбивали Халифу из колеи. Все было не так, как должно быть. Подобно его старому дому, подобно любимому Луксору, через центр которого пролегла трехкилометровая траншея, подобно смеху Зенаб, бурная воинственность шефа Хассани служила одной из констант существования. И теперь, когда Халифе больше всего хотелось постоянства, эти константы словно улетучивались, оставляя его незащищенным, лишенным опор.
В тот день, сидя в кабинете Хассани и рассказывая об отравленных колодцах, Халифа чувствовал подсознательное желание, чтобы шеф сорвался и напустился на него со своим привычным: «Проклятый фантазер!» Но тот терпеливо слушал, только иногда морщился. А потом, вместо того чтобы треснуть по столу кулаком и завопить, какой его подчиненный безмозглый идиот, откинулся на спинку, стал барабанить мясистыми пальцами по краю стола и выпятил нижнюю челюсть, как поступал всегда, если хотел произвести впечатление человека в глубоком раздумье.
– Интересно. Очень интересно.
– Признаю, – продолжал Халифа, – эти случаи произошли далеко друг от друга. По крайней мере от монастыря до ферм путь неблизкий.
– Километров сорок?
– Пожалуй, скорее тридцать.
– И оливковая роща погибла?
– Три или четыре года назад. Понимаю, все это может показаться несущественным, и тем не менее… Отравлены три коптских колодца, все в относительной близости друг от друга. Это наводит на мысль, что… здесь что-то не так.
Халифа прервался, ожидая, что шеф ввернет замечание. Но тот молчал, сидел и смотрел на него, выпятив челюсть и барабаня по столу пальцами; кустистые брови, сросшиеся вместе, словно столкнувшиеся поезда, выжидательно хмурились. Раньше Хассани отверг бы любое суждение подчиненного, стоило его только высказать, и тем самым укреплял Халифу в мысли, что его суждения скорее всего правильные. И вот теперь, когда все пошло не как обычно, детектив начал сомневаться, не слишком ли нафантазировал он в деле с колодцами.
– Есть в этом что-то странное. – В его голос закралось сомнение. – Больше, чем совпадение. Водоснабжение Бир-Хашфы – это деревня неподалеку от фермы Аттиа – нисколько не нарушено. Пострадали только три коптских колодца.
Хассани сцепил руки и чуть склонил голову набок. Его лицо было словно оторочено тенью невыцветшей краски, оставшейся на стене в том месте, где раньше висел портрет Хосни Мубарака. Его сняли в тот момент, когда стало ясно, что с президентом покончено. Несмотря на свою неповоротливость, шеф прекрасно понимал, откуда ветер дует.
– Строго говоря, ни одно из этих мест не входит в нашу юрисдикцию, – сказал он, помолчав. – И уж точно Дейр-эль-Лумун.
– Зейтун, – поправил его Халифа.
– Вот именно. Но забудем на время об этом. – Шеф театрально взмахнул рукой, будто освобождался от чего-то воображаемого. – И забудем также, что колодцам иногда свойственно портиться без всякого вмешательства извне. Ведь так бывает? Чтобы колодцы портились сами.
Халифа признал, что такие случаи известны.
– Твое предположение таково: кто-то шляется по Аравийской пустыне и травит коптские колодцы.
Детектив кивнул.
– Или точнее: четыре года назад отравили один колодец и еще два за последние пару месяцев.
Халифа опять кивнул, но на этот раз не так убежденно.
– Понимаю, возможно, это ничего и не значит, – повторил он.
Шеф улыбнулся и покачал головой, словно возражая – отнюдь нет. И хотя лицо его ничего не выражало, выдавали глаза – они будто говорили: «Ты абсолютно прав, это ничего не значит».
– И кто, по-твоему, эти таинственные отравители колодцев? – спросил он. Голос взлетел на ноту вверх, хотя он старался говорить сдержанным тоном.
Халифа достал сигареты, но не открыл пачку, только вертел ее в руках.
– Сначала мне показалось, что это должен быть человек из Бир-Хашфы. Господин Аттиа явно так считает. Но монастырь от них слишком далеко. – Он сделал пачкой в воздухе пару кругов. – Возможно, «Братья-мусульмане»?
– Посреди Аравийской пустыни! – Голос шефа взвился к высотам, но он тут же взял себя в руки. – Полно тебе, Халифа… Юсуф. «Братья-мусульмане» – городские ребята. Трущобные крысы.
– Тогда салафиты. Они-то не городские.
Судя по виду Хассани, Халифа его не убедил.
– Чья-то религиозная выходка, – продолжал детектив. – Другого объяснения я не вижу. Если бы пострадали только господин Аттиа и его двоюродный брат, я бы предположил вражду со стороны местных или семейную месть. Но, принимая во внимание монастырь… Кому нужно топать сотни километров в глубь пустыни, где ничего нет, и травить колодец, которым пользовалась пара монахов? Это проявление фанатизма, не иначе. Или какой-то чокнутый разгуливает по пустыне и наугад травит колодцы для собственного удовольствия.
– Или колодцы испортились сами, а то, что все они принадлежали коптам, просто совпадение.
Халифа еще несколько раз взмахнул пачкой, а затем убрал ее в карман, так и не достав сигарету. Он вдруг почувствовал, что совершенно запутался. Толком не знал, что и думать.
– У меня просто ощущение, что здесь что-то не так, – сбивчиво пробормотал он. – Что-то происходит, и мы должны выяснить, что именно.
Не многое так раздражало Хассани, как рассуждения подчиненных о том, что у них по поводу чего-то возникло ощущение. «Ощущения у женщин и педиков, у полицейских доказательства» – так обычно он ставил на место автора фразы. Но, к его чести, на этот раз промолчал, хотя по тому, как язвительно скривил губы, было ясно, что очень хотел отпустить любимое замечание. Вместо этого шеф поднялся и подошел к окну.