Лабиринт памяти
Шрифт:
Теперь он, как никогда, понимал Нарциссу, которая, несмотря на ужасные вещи, сделанные Люциусом, всё ещё любила его. Он понимал, почему она живёт мечтами о том, что однажды испытанное ею счастье вернётся. Он понимал, почему она так жаждет возвращения отца, и в это мгновение, осознавая, что для неё значит его освобождение из Азкабана, Драко внезапно почувствовал странную вещь: теперь он тоже этого ждал. Не желая того, он неожиданно проникся чаяниями матери и, похоже, поверил, что, даже вопреки ужасам прошлого, настоящее может стать отправной точкой чего-то нового. И сейчас ему было искренне жаль, что отец никогда не примет его выбор и вряд ли простит, что его сын влюблён в грязнокровку.
«Да он скорее умрёт», —
В тот момент он не знал, насколько был близок к истине.
Ведь на следующий день Люциус действительно умер.
*
Весть, что оправданный накануне Пожиратель Смерти Люциус Малфой мёртв, казалось, разошлась по всем газетам даже быстрее, чем врач подтвердил это в заключении. Примечательным было, что, если верить журналистам, Люциус должен был выйти на свободу в тот день, но скоропостижно скончался от нелепой сердечной недостаточности.
Она узнала об этом утром: во время завтрака сова принесла свежий выпуск «Ежедневного Пророка». Гермиона пила безвкусный чай на кухне и какое-то время просто апатично смотрела на брошенную на подоконник газету, но вскоре решила пробежаться глазами по строчкам: она помнила, как раньше любила читать последние новости. Сейчас было вообще странно думать о вещах, которые она когда-то любила делать, потому что ровно со вчерашнего дня ей стало плевать абсолютно на всё.
На всё, кроме Малфоя.
Вот и сейчас она уже пятый раз перечитывала одно и то же предложение, потому что никак не могла сконцентрироваться, вновь невольно вспоминая полный боли взгляд Драко, которым он проводил её в последний раз. И это было заслуженным, горьким напоминанием, какую чудовищную ошибку она совершила, покинув его, струсив в самый неподходящий момент.
И она до сих пор ничего не сделала. Не предприняла ни одной чёртовой попытки хоть как-то исправить ситуацию, потому что банально не знала, с чего начать. Она словно застряла на каком-то промежуточном этапе между прошлым и настоящим, из часа в час прокручивая, проживая события последних дней, проведённых в «Магнолии», и было ощущение, словно этому не будет конца. Возможно, она просто боялась, что Малфой не станет её даже слушать, не сможет понять и поверить, как сильно она раскаивается в своём глупом поступке. А может, боялась другого: что с приездом в Лондон всё изменится. Хотя в любом случае глупо было бы полагать, что всё останется как прежде, ведь она сама стала совершенно другой, и это меняло многое. Вот только что делать дальше? С чего начать этот пугающий новый этап жизни, который она уже не могла представить без Драко?
Гермиона с тоской перевернула страницу, так и не найдя ответы на свои вопросы, и уже хотела закрыть никчёмную газету, когда взгляд неожиданно зацепился за знакомую фамилию — сердце при этом начало лихорадочно колотиться. Статья была небольшой, чуть больше обычного некролога, но, стоило её прочитать, к горлу подкатила тошнота и тут же стало трудно дышать. Она же знала, была уверена, что в этот самый миг, где-то далеко страдает тот, о ком она думала ежеминутно, тот, кто стал болезненно близким, тот, кого она… Да, она любила его.
Совершенно точно.
Всем своим существом.
Одного его.
Эта мысль, так смело сказанная самой себе, придала Гермионе сил, поселила в ней уверенность, и она трясущимися руками схватила пергамент и перо, а затем начала писать.
«Прости».
Это было первое, что она вывела бумаге, и замерла, почувствовав, как слёзы навернулись на глаза. А потом встряхнула головой, глубоко вздохнула и продолжила:
«Прости.
Я только что прочитала, что твой отец умер. Мне жаль, Драко, и, честно, я не знаю, что сказать, потому что банальное «соболезную» прозвучит фальшиво и не сможет выразить моих настоящих
Помни, я готова тебе помочь в любую минуту, только напиши или сообщи каким-либо способом, если тебе будет что-то нужно. Я знаю, скорее всего, ты не захочешь меня видеть в ближайшее время, и понимаю, принимаю твоё решение.
Прости меня. Вчера я поступила совершенно по-идиотски, испугавшись того, что ждёт нас дальше. Я боялась взглянуть правде в глаза и потому сбежала, потому что наутро всё показалось в разы сложнее, чем ночью. Но, когда я вернулась домой - поняла: от правды всё равно не скрыться. Хочешь, я её озвучу?
Я хочу быть с тобой, Драко, и сейчас я смело это признаю. Я хочу делить с тобой радость и печаль, хочу быть частью твоей жизни, ведь свою без тебя мне уже так сложно представить.
И я очень хочу тебя увидеть, но буду лишь терпеливо ждать, пока ты сам этого не захочешь. И, если даже ты не сможешь меня простить, я хочу, чтобы ты знал: я всегда с тобой.
Твоя Гермиона».
Она отправила это письмо с несмелой надеждой, что вскоре получит ответ.
Но шли дни, тягучие, долгие, полные рутины и бесцветных событий, лишённые тепла и радости, а она так и не получила от него ни строчки. Она просто довольствовалась отрывочной информацией из статей о смерти Люциуса в газетах и обрывками диалогов на работе. Таким образом Гермионе удалось узнать, что его похоронили на семейном кладбище, а на церемонию пришло едва ли больше десяти человек. После войны настали тёмные времена для всех чистокровных семей, причастных к злодеяниям Волдеморта, и Малфои были одной из них. Поэтому многие из тех, кто в былые дни называл себя друзьями Люциуса, теперь тщательно отрицали факт своей некогда близкой дружбы с Пожирателем Смерти, оправдывая своё общение «чисто корыстным интересом».
Гермиона понимала, что Драко сейчас нестерпимо трудно, и она бы всё отдала, только бы быть с ним в этот период, но не могла наплевать на его желание, нет, вернее — нежелание видеть её. Разве не так она должна была расценить отсутствие ответа?
Прошло уже две недели с момента возвращения в Лондон, и с каждым часом, проведённым вдали от Драко, она будто бы умирала изнутри, когда днём с абсолютной апатией машинально исполняла свои должностные обязанности, а ночью горько плакала, позволяя эмоциям взять верх. И она боялась наступления темноты: ночью, когда загорались безжизненные звёзды, когда скулящий ветер уныло танцевал с пожухлыми листьями, а по крышам барабанил нескончаемый дождь, Гермиона вспоминала. Вспоминала целые картины из уже, казалось, далёкого прошлого, которые выглядели чем-то нереальным, надуманным, но таким до боли прекрасным, что слёзы сами текли по щекам. Как сложно было поверить, сидя в одинокой, холодной квартире, запивая своё дурное настроение безвкусным чаем и не чувствуя ничего, кроме боли и тоски, что ещё несколько недель назад она была в настоящей сказке, где каждый день приносил такие эмоции, которые она и не думала испытать. «Прекрасная Магнолия» подарила ей целую жизнь, о которой она и не мечтала, но которую, похоже, уже отжила.
Несколько кружащихся за окном листочков сиротливо приютились на подоконнике Гермионы. Её губы слегка дрогнули, а руки сами потянулись к тугой задвижке окна. Впустив холодный влажный воздух в комнату, она быстро взяла один из них и, поёжившись, захлопнула раму. Поплотнее закутавшись в плед, Гермиона какое-то время молча смотрела на свою ладонь, на которой лежал выцветший, сморщившийся листик, и в эти секунды чувствовала внутреннюю борьбу. Но, когда она с силой сжала руку в кулак, вмиг превратив в труху уже и так безжизненный листок, в ней словно что-то сломалось.