Лабиринт памяти
Шрифт:
— Не стоит волноваться, Джордж. Похоже, тебе правда показалось…
— Но…
— … поэтому предлагаю вернуться на танцпол. Хагрид и впрямь принёс слишком много медовухи на праздник.
Несколько секунд Джордж переводил недоверчивый взгляд с неё на Драко и, очевидно, приняв решение, вознамерился было двигаться в сторону Малфоя, когда рядом, к облегчению Гермионы, внезапно появилась взволнованная Флёр:
— Джордж, Джейн стало плохо! Она просила срочно позвать тебя.
— Мерлин, что с ней? — моментально забыв про Малфоя, сорвался с места тот и последовал за Флёр, вмиг скрывшись в толпе.
Только через пару мгновений Гермиона нашла в себе смелость оглянуться и, лишь когда посмотрела на место, где всего полминуты
Она завернула за угол небольшой пристройки, временно служившей кухней, и резко остановилась, широко распахнув глаза. Всего в нескольких метрах от неё, одетый в чёрную осеннюю мантию, брюки в тон и кожаные перчатки, стоял Драко Малфой. Ослепительный, дьявольски красивый и самый что ни на есть настоящий. Увидев его, Гермиона не смогла сдержать поражённый вздох и в этот миг вновь забыла, как дышать. Она столкнулась с ним взглядом, и, невзирая на то, что по его невозмутимому лицу сложно было сказать, чувствует ли он что-нибудь, вдруг поняла: Драко ошеломлён не меньше, хотя уже в следующий момент его выражение немного изменилось.
Гермиона смотрела на него, не в силах оторваться, а перед глазами проносились воспоминания об удивительном августе, в котором ещё жили их пылкие споры, эмоциональные разговоры и нерешённые вопросы, жили их страстные поцелуи, жаркие объятия и с ума сводящие ласки. Тот август пах отчаянным счастьем, обжигающей страстью и бесконечным желанием, от которого они оба сгорали, таяли, растворялись, забывая про привычное «я», но учась принимать новое «мы». Это был лучший август в жизни Гермионы, и только воспоминания о нём помогли ей существовать в сентябре, где не было Драко. И сейчас, в этот последний день одного из самых ужасных месяцев её жизни, стоя перед ним, впитывая его присутствие, она, как никогда остро, ощутила, насколько ей не хватало его всё это время. Она уже не осознавала, что делает, когда медленно двинулась к нему, вспоминая, как больно, одиноко и пусто было в этом ужасном сентябре, пропитанном горькими слезами, пропахшем гнилью рутины, овеянном ежесекундным пониманием: теперь жизнь без него — уже не жизнь.
Гермиона замерла лишь в миг, когда между ними был всего один шаг. Шаг до безумия, до отчаяния, до падения, такого желанного и, однозначно, неминуемого. Даже сквозь звук доносившейся музыки, сквозь шум ветра и эхо голосов она слышала, как часто билось сердце, пока она смотрела ему в глаза и растворялась в нём. Лицо Драко было напряжённым, и создавалось впечатление, что он борется с собой, в то время как Гермиона осознала до ломоты в суставах: она больше не может этого делать.
Ещё удар сердца, судорожный вздох, шаг в пропасть — и она едва не застонала от мучительного удовольствия, когда почувствовала его губы на своих. Когда вновь ощутила, что это такое — падать.
*
Драко приказывал себе не отвечать на поцелуй, сохранять самообладание и не поддаваться. Приказывал помнить, не отпускать то, ради чего явился на свадьбу великого Гарри Поттера, наплевав на всех. И почти не удивился, когда понял, что вся злость и все попытки устоять перед Грейнджер опять полетели к чёрту, стоило ей только прикоснуться к его губам.
Он не мог больше ни о чём думать, когда почувствовал, как она нежно провела языком по нижней губе, прежде чем углубить поцелуй. А затем неизбежно, быстро, ожидаемо его в очередной раз настигла волна немного позабытых, но таких желанных эмоций. Конечно, он и не надеялся, что жажда, болезненное влечение к ней станут меньше, но был удивлён, неожиданно сообразив, что, даже спустя этот чудовищный месяц, невзирая на долгую разлуку и свежую
Мягкие руки запутались в его волосах, а с губ Гермионы слетел лёгкий стон, и, когда Драко поймал себя на мысли, что ещё секунда — и он точно потеряет контроль, толкнёт её к стене, прижав всем телом, и позволит рукам вспомнить каждый волнующий изгиб, в памяти всплыл разговор с Блейзом, а также бессонная ночь, проведённая за чтением дневника. И он, ухватившись за это воспоминание, невероятным усилием воли заставил себя отстраниться.
Драко, до хруста сжав кулаки, сделал шаг назад и чуть было не потянулся к Гермионе сам, заметив, как она, потеряв с ним контакт, уже готова была прильнуть к его телу. Но буквально через мгновение реальность обрушилась на неё, и это было отвратительно: видеть непонимание, разочарование в её глазах, а позже боль, которую он не имел права, просто не смел унять.
— Грейнджер, — предупреждающим тоном начал Драко, приготовившись к её реакции, которую не в силах был предугадать.
Она медленно покачала головой, всматриваясь в его глаза. Безусловно, она не догадывалась, в чём причина, она пока что элементарно не могла взять этого в толк. Но потом еле слышно произнесла:
— Что…
Драко стиснул зубы, глядя на её полуоткрытый, припухший после поцелуя рот, и вынудил себя по новой мысленно обратиться к той причине, по которой он банально не позволял себе сейчас её хотеть.
— Есть разговор.
Тон голоса был почти безжизненным, разве что стальные нотки выдавали напряжение, бешеную борьбу, которую он вёл с собой, взирая на неё. Как назло, казалось, Гермиона стала ещё прекраснее, чем он помнил. Хранившиеся у него колдографии, на которых она была запечатлена, не способны были передать и частицу красоты, что была присуща Грейнджер в реальной жизни. Конечно, была вероятность, что он попросту идеализировал её, как и каждый увлечённый своей женщиной мужчина, но, чёрт, это не меняло того факта, что она была ослепительно хороша. Настолько хороша, что Драко всерьёз начал сердиться на своё тело, отреагировавшее на такое чёртово «проявление красоты» предугадываемым и весьма неудобным образом. Лишь яростный порыв ледяного ветра в лицо и осознание, что Грейнджер ошеломлённо уставилась на него, немного отрезвили Драко. Он слегка вскинул голову, заставляя себя вспоминать ночь, прошедшую в муках, снова и снова, и с каждой секундой в нём возрастала уверенность, что он всё делает правильно, в то время как взгляд Гермионы тускнел. И, когда в Драко опять поднялась на миг утихнувший гнев, она совершенно спала с лица.
— Как у тебя получилось сюда аппарировать? Чары пропускают только тех гостей, кого здесь ждут, — упавшим голосом выдавила она, и Драко, пересилив себя, остался стоять на месте, хотя желание обнять было нестерпимым, даже несмотря на тьму, что обволакивала его душу всё сильнее.
— Видимо, кто-то меня всё-таки ждал? — без тени улыбки, с ноткой горечи спросил он, и в её глазах вновь отразилось что-то, от чего сердце отчаянно заныло. Какое-то время они напряжённо глядели друг на друга, не двигаясь, вслушиваясь в шум ветра, и в эти мгновения между ними будто пролегла невидимая пропасть.
— Зачем ты пришёл? — наконец, вздёрнув подбородок, жёстко спросила Гермиона.
Драко по-прежнему молчал, угрюмо воззрившись на неё. Сегодня утром он был уверен, что и как должен сделать, но на поверку всё было куда сложнее. Все заранее заготовленные фразы и мысленно отрепетированные диалоги обернулись сущим бредом перед лицом суровой реальности. Они моментально показались бессмысленными и нелепыми, как только он увидел Грейнджер, которая, точно в насмешку, выглядела ещё более привлекательной, чем когда-либо раньше, и этим обезоруживала его. И она смотрела на Драко, ожидая ответ, но не догадывалась, что с этим ответом всё будет разрушено.