Лабиринт памяти
Шрифт:
Повторился уже более громкий стук, и Нарцисса пристально посмотрела на Драко. В его глазах было столько искренней мольбы и горечи, что она со вздохом произнесла, не в силах отказать:
— Хорошо.
Она увидела лишь тень благодарности в его глазах, прежде чем он окончательно исчез из её поля зрения, оставив в душе неясное чувство тревоги и сомнение в правильности её поступка.
До конца не разрешив внутренний спор, Нарцисса глубоко вздохнула и, наконец, открыла входную дверь, после чего замерла на пороге с чуть приоткрытым от изумления ртом.
— Здравствуйте, миссис Малфой!
Нарцисса не сразу поверила своим глазам и даже пару раз моргнула, смотря на повзрослевшую, а теперь и промокшую насквозь…
— Гермиона Грейнджер, я полагаю? — тихим голосом произнесла она, рассматривая миловидное, но печальное лицо прямо перед собой.
— Да… Простите, пожалуйста, что явилась к вам без приглашения и побеспокоила вас, но… Миссис Малфой, мне необходимо поговорить с Драко. Я знаю, он здесь, как знаю и то, что он вряд ли сейчас настроен с кем-либо разговаривать, но, поверьте мне, это очень, очень важный разговор! Поэтому, я прошу вас, разрешите мне войти, разрешите мне его увидеть!
Она говорила негромко, но в её голосе сквозило такое отчаяние, что каждое слово, произнесённое Гермионой, болезненно просачивалось в душу Нарциссы, порождая ошеломляющие догадки.
И в миг, когда её взгляд задержался на коже лица Гермионы, тронутой загаром, она внезапно поняла всё.
*
У Гермионы было ощущение, что её изучают. В сущности так оно и было: ясные глаза Нарциссы неотрывно следили за ней, пока она неловко пыталась поднести трясущимися руками чашку чая к губам. Ей было до ужаса неуютно, неудобно от того, что приходится находиться в таком роскошном поместье, раньше служившем убежищем для Волдеморта, рядом с матерью человека, который наверняка её презирает. Теперь уже сумасшедшая идея явиться на порог дома Малфоев не казалась такой удачной, как Гермиона самонадеянно посчитала в особенно острый миг отчаяния, где-то в промежутке между написанием двадцать первого и двадцать второго письма, обречённых остаться без ответа. Теперь идея казалась глупой, бестактной и попросту неудачной, особенно если учесть, что Драко нет дома, как заявила ей Нарцисса перед тем, как настоятельно пригласить на чашку чая.
Гермиона сама не знала, почему согласилась. Возможно, в глубине души она надеялась, что слова Нарциссы ложь, а может, и вовсе была в этом уверена. Но факт оставался фактом: уже добрых десять минут она сидела в пустой гостиной наедине с Нарциссой Малфой — женщиной, которую всегда немного побаивалась и к которой относилась с лёгким презрением, но, тем не менее, которую бесспорно уважала за преданность семье и мысленно благодарила за то, что та когда-то спасла Гарри жизнь.
— Так зачем вы решили навестить Драко, мисс Грейнджер? — произнесла Нарцисса, проигнорировав, как та расплескала чай, не в силах справиться с волнением.
— Мне нужно рассказать ему нечто важное, — вмиг покраснев и неловко пытаясь вытереть салфеткой стол, начала Гермиона: — Я знаю, что он уже не живёт в своей квартире, а потому подумала, что он вернулся в поместье. Вернулся в свой настоящий дом.
— Прошу, прекратите — не стоит так волноваться, — дотронулась до её руки Нарцисса. — И оставьте
Гермиона, смутившись, шумно вздохнула и мысленно попыталась уговорить себя успокоиться, но тщетно. Она вновь продолжила как раз в тот миг, когда с глухим хлопком появившийся эльф мягко забрал из её рук салфетку.
— Простите, я просто немного волнуюсь. В последний и единственный раз, когда я была здесь…
— Не стоит вспоминать это, мисс Грейнджер. В стенах этого дома уже давно не говорят о прошлом.
На какое-то время воцарилась тишина, нарушаемая лишь звуками идущей стрелки старинных часов и непрекращающегося дождя, уныло извещающего о наступлении поздней осени.
— Значит, вы встретились с Драко в «Прекрасной Магнолии»?
Гермиона с удивлением столкнулась с пристальным взглядом Нарциссы.
— Откуда вы знаете?
— Я лишь предположила, но, так понимаю, оказалась права? — слегка улыбнулась Нарцисса, и Гермиона смутилась.
— Да, вы правы.
Вновь повисла неуютная пауза, и Гермиона, нервы которой были на пределе, уже готова была встать, чтобы уйти, как внезапно тёплые пальца Нарциссы накрыли её ладонь.
— Расскажите мне всё.
Гермиона испуганно взглянула в полные спокойствия и твёрдой уверенности глаза Нарциссы и покачала головой.
— Простите, но я…
— Я знаю, мой сын страдает. А сейчас я убедилась ещё и в том, что вы страдаете не меньше. Я полагаю, это не является простым совпадением?
Гермиона чувствовала, как сердце начинает колотиться быстрее, а дыхание учащается, пока Нарцисса смотрела на неё таким взглядом, словно уже давно знает причину, из-за которой Гермиона, наплевав на свою гордость и все рамки приличий, заявилась без приглашения в Малфой—мэнор. И тогда её пронзила ошеломляющая догадка: а что, если Нарцисса действительно всё знала? Что, если она была в курсе того письма Люциуса, которое стало толчком к совершению самой большой ошибки в её жизни?
— Я вам не враг, мисс Грейнджер. Вы можете думать иначе и имеете на это полное право, но, думаю, даже вы не станете отрицать, что счастье и благополучие моего сына мне всегда было дороже всего. Я уверена, вы знаете причину, из-за которой Драко так плохо. Вы же знаете, я права?
Гермиона почувствовала, как навернулись непрошеные слёзы, и медленно кивнула. Она ощущала, будто все силы покинули её, ведь мысленно она снова проживала тот миг, когда видела, как Драко стремительно уходит прочь, оставив её возле Хогвартса без малейшей надежды, что он вернётся.
Оставив её навсегда, без веры, что они снова смогут быть вместе.
— Простите меня, миссис Малфой, — выдавила она, до конца не осознавая, за что именно просит прощения: поводов было слишком много.
— Вы любите его? — чуть помолчав, тихо сказала Нарцисса скорее утвердительно, чем вопросительно, и Гермиона медленно подняла на неё глаза.
Она смотрела на Нарциссу и чувствовала, что не смеет врать.
— Да, — еле слышно выдохнула Гермиона, ожидая увидеть презрение, отчуждение, может, даже отвращение в её глазах, но вместо этого уловила изумление, быстро сменившееся болью.