Лабораторные условия
Шрифт:
Шкипера этот ответ, судя по всему, озадачил. Он стоял, перенося вес с пятки на носок, покачиваясь, и, кажется, пытался как-то не очень заметно для прочих участников выяснить, не спит ли он. Окружающая его действительность слишком уж напоминала несуразное сновидение: курящий Ковальски, пререкающийся с ним Ковальски, делящий постель с Рико Ковальски – все это было как-то слишком для все еще дружащего с головой Шкипера.
За стеной послышался шорох и снова все стихло. Этот звук будто бы немного привел командира в себя – он в последний раз оглядел своего лейтенанта и перевел взгляд на подрывника.
– Рико, - выдохнул командир, будто надеялся, что пока он смотрел в другую сторону, тут что-то изменилось и оказалось бы, что ему все только привиделось
Подрывник пригнул голову, будто втягивая ее в широкие плечи. Мог бы – и уши бы прижал. Шкипер бранил его редко, но уж если брался, то делал это от души, и обычно его подчиненный понимал, за что нагоняй. Впрочем, жизнь научила его тому, что иногда влетает и за что-то непонятное: как будто какая-нибудь там стена была очень уж важной. Ну, рухнула, было бы о чем говорить… Но теперь-то что не так? Он ничего не разрушил и никого не довел до криков и обморока, а шеф все равно недоволен…
– И я очень, - Шкипер, видно по всему, заводился все больше, пытался умозрительно вообразить, представить себе масштабы происходящего и волей неволей взгляд его то и дело возвращался к застигнутым подчиненным, - очень разочарован, Рико! Ты себе даже не представляешь, насколько…
Толчок под колено едва не свалил Шкипера с ног. Однако он все же удержал равновесие, лишь отступив на шаг назад – и вовремя, потому что если бы он этого не сделал, вероятно, его ткнули бы зажженной сигаретой в глаз. Ковальски был выше практически на голову, и что уж умел хорошо, так это нависать над собеседником. Не очень любил, предпочитая, если уж приходилось выражать свое неодобрение, задирать подбородок и уничижительно поглядывать сверху вниз. Но Шкипер – тот человек, которого одними взглядами не проймешь.
Командир отряда сделал широкий шаг назад, и почти сразу – еще один, уходя из зоны возможного поражения, и неожиданно для самого себя обнаружил, что отступать ему уже некуда – собственный лейтенант загнал его в тупик у одного из стеллажей. И вид у этого лейтенанта непривычно невменяемый. Казавшееся в таком освещении благодаря своей обычно бледности синеватым, будто у покойника, лицо (без очков оно внезапно показалось практически чужим) выглядело маской, на которой живыми оставались только сузившиеся, будто глядящие в амбразуру, глаза. Шкипер хорошо такой взгляд знал. Чего он не знал – так это того, что этот взгляд делает в арсенале его первого лейтенанта… Между ним и Ковальски места теперь практически не осталось.
– Эй, эй, полегче, - Шкипер ткнул кулаком в чужую грудь, недовольный этим вторжением в личное пространство. – Безумие что, передается половым путем?
– Возьми свои слова обратно, - не обратив внимания на последнюю реплику, потребовал его собеседник безапелляционно.
– Про безумие?.. – не понял сразу Шкипер.
– Нет, не про него. Те, что ты сказал Рико. И извинись перед ним.
– Ковальски, ты в своем уме?
– Я в уме, который есть у этого несчастного отряда, - отрубил тот нелюбезно.
– Я и есть его ум.
– Это еще не повод! – командир в очередной раз попытался оттолкнуть от себя нежданного агрессора, однако это оказалось внезапно непросто.
– Повод ты дал другой, - между тем заявил этот агрессор.
– Прекрати нарушать субординацию, - строго велел ему старший по званию. Он все еще стремился вернуть внезапно взбесившийся мир обратно в его нормальное русло. Обычно, если донести до Ковальски мысль о том, что тот перегибает палку, до него доходит, и был смысл попытаться и на сей раз – хотя, конечно, происходящее не сравнить со спонтанной лекцией о растениях-эндемиках южной окраины штата Тенесси…
– Все это и так тянет на я не знаю сколько нарядов вне очереди, - добавил командир, найдя, наконец, законное обоснование своим чувствам. – Приди в себя! И оденься заодно!
– Шкипер, - голос лейтенанта вдруг сделался почти ласковым. Подозрительно-вкрадчивым, как будто его внезапная вспышка уступила место чему-то новому,
Шкипер немного выглянул из-за худощавого лейтенантского плеча. Рико следил за ними, прищуриваясь, припав к полу, и выглядел как тот, кто готов в любой момент броситься. Осталось только определиться с вопросом, на кого именно. Неясно было, что одержит в этом противостоянии победу: непогрешимый авторитет командира или личная привязанность к Ковальски - тут было явно что-то одно из двух.
Но, глядя правде в глаза, Шкипер мало верил в то, что Рико способен на подобный выбор. Для него это все равно, что избрание между собственными правой и левой конечностями: какая, дескать, нужна ему больше. Он скорее удавится, чем позволит пострадать им обоим. И сейчас опасаться стоит вовсе не его, который и приказа-то ослушался лишь однажды, а внезапно съехавшего с катушек собственного заместителя, готового, очевидно, идти до конца, по причинам, над которыми Шкиперу не хотелось даже задумываться. Все внутри него протестовало против такой версии развития событий и его собственного будущего. Они мужчины, и для них естественно любить женщин, это же и ребенку должно быть понятно, а Ковальски-то давно не ребенок, да и его реплика относительно ума – чистая правда. Он их багаж знаний и источник большинства идей и планов действий. Шкипер человек воли, это верно, достаточно хороший в своем деле, скорее всего, лучший из них всех в этой области, однако когда нужно продумать план операции, он вставал в тупик. Его предложения, как и предложения остальных, были просты и незамысловаты, и на этой почве никто не оспаривал права и обязанности Ковальски обеспечивать их подобными вещами.
Будучи человеком консервативных взглядов, Шкипер нехотя мирился со многими новыми поворотами, и с некоторыми из них предпочитал вообще не оказываться вплотную – как, например, с подобными. Вспомнив, однако, о вопросах взаимоотношений полов, он немедленно же припомнил и кое-что еще.
– А как же Дорис? – спросил он вслух. – Как же Дорис, я думал, ты и она… Как же?..
Он был готов к тому, что Ковальски его ударит. Рявкнет, как иногда делал, когда бывал не в себе, коротко и тут же беря себя в руки, а может наоборот стиснет зубы и направит свои силы на то, чтобы не опозориться предательскими слезами. К чему Шкипер готов не был, так это к тому, что собеседник улыбнется. Легко и искреннее, совершенно очевидно, не задетый этим замечанием за живое, и даже нашедший его в своем роде забавным.
– Ты снова лезешь в чужую частную жизнь, - сообщил ему Ковальски с этой своей неуместной улыбкой. – Могу продублировать приглашение пойти к черту.
– Есть только одна причина, почему ты еще не лежишь на полу с вывернутой рукой, - безлично заметил Шкипер в пространство. – И она заключается в том, что мне интересно, какая муха тебя укусила.
– А ты считаешь, стало быть, что ты прав… - Ковальски говорил так тихо, что приходилось напрягать слух, стараясь разобрать его слова. Шкипер внезапно поймал себя на мысли, что прежде практически никогда не видел своего заместителя в ярости. Бывало так, что он выражал недовольство, это конечно, но это недовольство всегда было понятно и контролируемо, и старший по званию знал, чего ждать в дальнейшем. Ковальски, которому обвалили операционку на компьютере, мог орать не хуже самого Шкипера, но этот шипящий Ковальски – это было что-то новенькое.