Лабух
Шрифт:
Но прежде следует избавиться от улик. Для начала вернул Мефодию его пистолет, затем подобрал наган, позаимствованный у Гайворона. Заодно, пошарил по карманам Митяя, в которых разжился патронами. Кажется всё, но нет! Нужно вытереть отпечатки пальцев. Пока протирал поверхность сейфа, там, где я мог хотя бы чисто теоритически дотронуться, взгляд упал на инструменты. Чёрт, их слишком много, а совсем рядом слышится какой-то шум. В общем, дело кончилось тем, что я по-быстрому запихал все предметы в футляр и поспешил покинуть негостеприимное подземелье. Пробравшись в соседний дом, стянул с себя грязную хламиду и бросил её на кучу такого же тряпья.
Затем закрыл дверь найденным на столе замком и вышел на улицу. Убедившись, что вокруг тихо, выкинул к чёртовой матери ключ и направился в сторону вокзала. Уже потом сообразил, что там всегда многолюдно и можно затеряться в толпе, но в тот момент такие умные мысли до моей премудрой головы просто не добирались.
Но постепенно, уровень адреналина в крови снизился, и к вашему покорному слуге вернулась способность соображать. Итак, даже если мне показалось, и никто в подвал под зданием суда не пришёл, все равно утром начнут искать незадачливого охранника и, разумеется, найдут. Пять трупов внезапно образовавшихся в подземелье — достаточно громкое дело, чтобы его расследовала местная милиция. Наверняка позовут чекистов или как сейчас говорят гепеушников. Что, как говорится, хрен редьки не слаще!
Тамошние следаки своё дело знают, и враз поймут, что перестрелкой, в которой все участники убили другу друга, дело не ограничилось. Значит, был ещё кто-то. Но смогут ли они дознаться, что этот таинственный «некто» именно я? Сомнительно. Даже если найдут специалиста по дактилоскопии, или как там наука об отпечатках пальцев сейчас называется, флаг ему в руки, моих он не найдёт. Ни с кем из участников событий я раньше не пересекался кроме разве что Митяя.
Вот это плохо. Нас с ним видели… Хотя, не факт… Сейчас хоть и не сезон, но людей в Пятигорске много. Ну, а то, что мы беседовали, ещё ничего не доказывает! Мало ли, песня понравилась человеку. Ко мне вообще многие подходят, восхищение выразить. Больше бедному артисту и предъявить нечего, кроме… воровского инструмента под мышкой! Чёрт, надо от него избавиться. Потом потихоньку верну Гайворону его револьвер, и всё будет шито-крыто! Купите меня за рупь, за двадцать!
Говорят, что спокойный сон — признак чистой совести. Если так, то со мной явно что-то не так, ибо проспал до обеда.
— Здоров же ты дрыхнуть! — ухмыльнулся сосед, наблюдая за моей измятой физиономией.
— Устал, — ответил, едва не разорвав рот от зевка. — А что?
— Нет, ничего. Семигин сегодня задержался, а остальным до нас нет никакого дела. Так что никто тебя на процедуры будить не стал.
— И на том спасибо.
— Завтрак ты проворонил. На обед пойдешь?
— А как же. Жрать хочется больше, чем в Америку.
— А зачем тебе к буржуям? — удивился Гайворон.
— К каким ещё буржуям! — чертыхнулся я про себя. — Это поговорка такая. Когда пацанами были, нам всё казалось, что там молочные реки в кисельных берегах текут.
— Глупости это! — решительно возразил бывший чоновец. — Капиталисты рабочему человеку нигде жизни не дадут. Такая уж подлючая у них натура!
— Факт!
— Хотя, кто знает, — продолжал разглагольствовать оседлавший своего любимого конька сосед. — Может, в Америку мы ещё и поедем…
— Зачем?
— Мировую революцию устраивать! Трудящихся от гнёта освобождать. Особенно негров. Я слышал, что их уж больно там притесняют.
— Ну-ну…
— Ты что не веришь?!
— Верю-верю.
— Эх, только дожить бы, — мечтательно добавил Гайворон. — Это ж какая замечательная жизнь начнётся…
— Просто песня!
— Это, да. Только не такая, как ты в ресторанах лабаешь. Без блатной нечисти и всякого такого. Настоящее пролетарское искусство!
— Типа этого? — усмехнулся я и напел:
А ну-ка песню нам пропой, весёлый ветер,
Весёлый ветер, весёлый ветер!
Моря и горы ты обшарил все на свете,
И все на свете песенки слыхал. [3]
— Ну, вот можешь же когда захочешь! — расплылся в довольной улыбке сосед, которому очень понравился последний куплет. — Кто ищет — тот всегда найдет!
Семигин появился только вечером и какой-то озабоченный. По городу уже пронеслись слухи, что на здание краевого суда напали какие-то бандиты. Причем, подробности с каждым часом становились всё более кровавыми, а число жертв росло в геометрической прогрессии. А поскольку никто не понимал, зачем было устраивать этот налет, предположения строились самые дикие…
— Добрый вечер, Владимир Митрофанович, — поприветствовал я главврача.
— Здравствуйте, Семёнов, — нехотя буркнул эскулап. — Вам что-то нужно?
— Да, хотел узнать, долго ли я ещё у вас задержусь?
— Торопитесь нас покинуть?
— Если честно, надоела здешняя вода. Я понимаю, что она полезна, но, ей богу, с души воротит!
— И выступления в ресторанах не компенсирует неудобств? — проявил нечто вроде иронии доктор.
— Да, какие там выступления, одни слёзы. Только чтобы ноги не протянуть, от здешней кормёжки… прошу прощения, я это не в качестве претензии!
— Да ладно, — отмахнулся доктор. — Думаете мне пшёнка не обрыдла? Но что делать, кругом разруха…
— Особенно в головах!
— Как вы сказали? — удивился Семигин. — Хотя, чертовски верно!
— Вы плохо выглядите. Устали?
— Хм. Мне казалось, что я ваш лечащий врач, а не наоборот. Впрочем, вы правы. Пришлось участвовать в нескольких вскрытиях, потом отвечать на целую кучу дурацких вопросов…
— А причем тут вскрытия и вы?
— Как говорит товарищ Целинская, имеет значение не специализация, а только лишь революционная целесообразность!
— Целинская?
— Вы знакомы?
— Нет, что вы… Просто наслышан.
— А я вот имел такое, с позволения сказать, удовольствие… вы, наверное, уже осведомлены о перестрелке в подвале здания суда?
— Так, кое-что.Бродят какие-то совершенно невероятные слухи, причём с каждым часом всё более кровавые. Десятки убитых, столько же раненных…
— Это у нас любят, — усмехнулся Семигин. — На самом деле всё не так страшно. И даже трупов всего пять, включая моего бывшего руководителя.