Лагерь живых
Шрифт:
— Хабботха. Хассиссхенннссиа.
Морф напрягается, видно, что говорить внятно ему физически трудно. Поневоле напрягаюсь, непроизвольно помогая ему, как это делают все люди, беседующие с косноязычным или заикой.
— Рхееанниассииха.
Теперь не понимаю. Но вижу, что как раз хозяин свою зверюшку понял отлично, аж плакать перестал и притих как-то подозрительно…
— Эй, гений, как вы делали морфов? Почему грудь Альманзора брита? Зачем бритье? И раз уж речь пошла — зачем ручки пришиты? Жду ответ. На хрена шитье ручек? Жду, мало времени.
— А что сделаете? Вы теперь меня беречь будете!
— О, а я думал, что вы речь в норме забыли. Насчет ожидания — это вряд ли. Сомнение. Я не научный работник. Практик. Примитив. Говно — цена вашей деятельности.
— Она уникальна! Любое начальство вас поставит на место, идиот!
— Есть сомнение. Тут начальство — медик Мутабор. Главврач Мутабор.
— Льстите, льстите, жополиз. Он все равно не поймет.
— Ерунда. Отрыв башки он вполне обеспечит. Доение коровы — видели?
— Что за бред?
— Бред? Нет. Дерганье пальцев. После вывиха. Итак, информация?
— Пошел в задницу! Я жив, пока не говорю.
— Жизнь эквивалент боль.
— Ничего, потерплю. Он тебя тоже сожрет. Не первый будешь. Он — людоед.
— Вы тоже людоед. А он — ваше творение. Симпатия к нему — не к хозяину.
Морф вмешивается довольно бесцеремонно.
— Хессссих. Херрссь. Рхееанниассииха. Херрссь. Рхееанниассииха. Херрссь. Рхееанниассииха. Херрссь. Рхееанниассииха. Херрссь. Рмуххабборр.
Слушать это — уши в трубку сворачиваются. Понять — мозг пухнет. Но вроде как начал с медика, а получился в конце Мутабор, если я его правильно понял. Несколько циклов. Что за циклы?
— Повтор? Еще повтор?
Морф повторяет. Но при этом делает нелепые жесты. Нелепые, потому как странно их видеть в его исполнении. Получается, как в детской картинке «Найди спрятавшегося мальчика». Смотрел, смотрел — и вдруг как повернулось что-то — и странно, что раньше очевидного не видел. Он тычет лапой в себя, скрещивает лапы на груди, потом словно трет что-то зажатое в руках, потом прикладывает эти невидимые предметы, потом снова скрещивает руки на груди… На всякий случай проверяю.
— Врач. Смерть. Реанимация. Вторая смерть. Вторая реанимация. Третья смерть. Третья реанимация. Четвертая смерть. Четвертая реанимация. Пятая смерть — конец. Мутабор.
Жуткая башка медленно кивает.
— Причина? Болезнь?
— Ппрреххось…
— Прихоть?
— Ппрреххось.
Мило. Хорошая развлекушка.
— Эй, гений. Симпатии у меня к вам не было, а теперь вы мне еще больше не по нраву.
— Вы не можете так со мной поступить!
— Почему?
— С вашей точки зрения, я преступник. Допустим. Но вы-то нет. А если поступите, как я, — вы тоже станете преступником, ничем не лучше меня.
— Сравнение для дурака. Антибиотик не равен возбудителю болезни.
— Вы значит — антибиотик?
— Роль вполне меня устраивает. Правда, у меня нет уверенности, что я обеспечение пяти реанимациям одолею. Задача — морф хозяина? Кстати, как вы обеспечивали послушание Мутабора?
— Он притворялся, сволочь. А вам ничего не скажу.
— Надобности у меня нет. Пока осталось одно. Непонятка с детскими ручками, которые вы вшили взрослым мужикам. Но раз у вас такая прихоть и фантазия — есть уверенность — просто по приколу. Видно, как побрили первенцу грудь, чтоб шарашить разряд дефибриллятором, идея и пришла. Совершенно дурацкая идея.
— Конечно, сейчас можно топтать свободу творчества! А я — творил.
— Свобода подразумевает ответственность. Иначе получается не свобода, а мерзость. Затея идиота — жестокость и только. У Альманзора уже явления некролиза были на ручках. Он их стал переваривать, а не адаптировать. Да и исполнение — такое же, как и идея. Ну, мы заболтались. К делу. Главврач, распоряжения?
— Хрусс. Ххашина.
— Груз?
— Хрусс. Хуссофф. Хоссаинн.
— Хозяина в будку?
Кивает. Сам, значит, на место хозяина, а гения — в ту самую жестяную конуру, где, видно, Мутабора возили. А что, хорошая мысль. Только вот возникают у меня совершенно козацкие мысли — хоть гения и обваляли уже по земле, но одежонка и амуниция у него отличные — а так как он щуплый, то тому же Демидову в самую пору будет. Это раз. Второе — голый и босый до смерти не замерзнет, а вот бежать и сопротивляться ему будет куда сложнее. Это два. А три — надо мне собрать в кучу разбежавшиеся мысли. Пока я получил просто передышку. Не более. Морф — он и в Африке морф, никак не святой Николай. Можно ожидать любого варианта. Но вроде я ему нужен для расправы с хозяином — значит, пока идет по плану — жить буду.
Вот только потом у меня в соседях окажутся два морфа. И если у гения останется часть мозгов — то любить он будет уже конкретно меня. А мне по уму и одного Мутабора — с походом хватает.
— Одежда. Обувь. Изъятие.
— Ссмыхлн?
— Побег. Хозяин. Затруднение.
Морф кивает. Величественно это у него получается.
Вытряхивать гения из одежонки удается не быстро — несмотря даже на внятное запугивание его Мутабором. Голым вивисектор производит весьма убогое впечатление. Тощий, но рыхлый и с брюшком. В кузов лезть не хочет, но тут я убеждаюсь, что силенка у морфа, несмотря на его не такие уж значительные габариты, есть. По-моему, мертвяк еще и руку хозяину сломал. Все, кузов закрыт. Подбираю шмотки.
— Штурм. Завод. Предупреждение. Товарищи.
Мотает головой. Не согласен.
— Помощь. Альтернатива. Обстрел. Опознание. Отсутствие.
Опять не согласен.
— Время. Нехватка. Реанимация. Обстрел. Танки. Снайпера. Помеха. Работа.
А ведь если бы я мешки грузил — меньше бы потел.
— Месть. Время. Торопливость. Помеха. Помощники. Хозяин. Нейтрализация. Необходимость.
— Ххрняя.
О, это у него четко вышло. Приходится бросить шмотки. Успеваю накоротке прикинуть пару ориентиров — как тот гоголевский дид, у которого было проклятое место между хатой и левадой.