Лагерь
Шрифт:
– Точнее, на тростниковом. Да я с ним и не встречалась. Мы с мамой стояли как туристы в отведённом месте, а он в нашу сторону даже не посмотрел - так был занят.
– Ольга загадочно улыбнулась своим воспоминаниям.
– Чем занят?
– вживаясь в рассказ, спросил Лев.
– Точнее, кем, - и Ольга залилась своими бубенчиками.
– На праздник тростника грузовиками везут со всей страны невест. 21-летние девственные полуобнажёнки, их около 50-ти тысяч, перед ним танцуют, поют, трясут всем, чем можно. А он среди них выглядывает себе новую жену. Смехота!
– Ну и нашёл? В 21 год прям девственницу?
– сомневаясь в правдоподобности услышанного, поинтересовалась Ксюша.
– Он сам закон издал, чтобы до 21-го года девушки сексом не занимались. Так он борется со СПИДом и ВИЧ, в которых страна погрязла. Хоть это и не моего ума дело, но деда я осуждаю. А целомудренность там легко восстанавливается в церкви.
– Как это?
– удивилась Ксюша.
– Пришла. Покаялась. Стала целомудренной. Проще пареной репы. Но больше всего раздражает, что дед Мсвати вроде бы получил европейское образование, а ведёт себя, как дикарь. Дворец свой утопил в роскоши, жёны с детьми купаются в богатстве, хвастаются в Инстаграмм, кто круче одевается, а он не может даже больницы людям построить.
– И как с этим не бороться?
– вставила свою тему Ксюша.
– А с дедом-то, дедом ты говорила?
– не обращая внимание на политическую сторону вопроса, спросил Лев.
– Не-а, - ответила Ольга.
– Как он с ней будет говорить, подумай своей башкой, он же по-русски не понимэ?
– резонно заметила Ксюша.
– С этим, кстати, никаких проблем. Я знаю английский, немецкий, японский и дедов родной, язык народа свази - свати.
– Ничего себе!
– восхитился Ольгиными познаниями Лев.
– Как это у тебя в голове всё устроено, даже трудно представить. И всё-таки интересно, как на тебя отреагировал дед-король?
– Своеобразно: подарил корову.
– И Ольгины бубенцы разлетелись по купе.
– Корову?
– переспросил Лев.
– Это у них самое дорогое. Я, конечно, любезно отказалась. Чему он был очень рад. Только представьте, как я с коровой в самолёт сажусь.
– И он даже о себе ничего на память не подарил?
– поинтересовалась Ксюша.
– Почему же? Бриллиантовое ожерелье, какие-то золотые цацки. А, вот ещё.
– И Ольга отстегнула от блузки туристический значок с гербом Эсватини.
– Вот, видите: в центре щит, который держится львом-королём и слоном, символ королевы-матери. Над щитом располагается головной убор, который король носит во время праздника тростника. Внизу национальный девиз: «Мы - крепость».
Лев обратился к Ольге:
– Ты ведь только об одном деде рассказала, а у тебя их четыре.
– Ой, нет, ребята, я уже устала болтать. С удовольствием кого-нибудь из вас послушаю. Про других - в следующий раз. Ладно?
– Жаль, - тяжело вздохнул Лев.
– Про меня рассказывать нечего. Я живу на окраине Москвы с бабушкой. Она оперная певица. Поэтому мой дом - сцена Московского театра оперетты.
– Вот это поворот?!
– восхитилась Ольга.
– А ты меня как-нибудь при случае сводишь на «Анну Каренину»?
– Мадемуазель, легко!
– Фу, какая пошлость!
– Ксюша отвернулась от раскокетничавшегося Льва.
– А кто твои родители?
– поинтересовался Володя.
– Они тоже из оперных, но я их не помню: погибли, я был маленький.
– Прости, я же не знал, - Володя почувствовал себя неудобно.
– Да всё норм. У меня бабуля мировая.
– А ты помимо стихов, ещё и поёшь? Оперу?
– спросила не без любопытства Ольга.
– Это парадокс, но на мне природа решила выспаться. У меня вообще нет слуха. Нисколечко! Бабулю это так в своё время расстроило, она так переживала, что я бездарен, но когда я начал её успокаивать стихами, потом посвятил ей свою поэму «Закулисье», она поняла, что я - венец рода!
– И Лев продекламировал своё стихотворение, точнее, отрывок из него:
В твоих глазах тонул, словно чумной,
И так привык, что жил уже не насухо.
Я был Му-му, а ты Герасим мой
С огромным камнем и шнурком за пазухой.
Спектакль закончился, на сцене свет погас,
И занавес предстал худыми шторами.
Я был Пьеро, а ты мой Карабас -
Владелец кассы с трудовыми сборами.
Венок поставлю из увядших грёз.
Погиб роман, не дотянув до повести.
Я был Карениной, а ты мой Паровоз
С большим гудком, без тормозов и совести.
– Боже, сколько в тебе пафоса!
– заметила Ксюша.
– А мне нравится, ты какой-то необычный, как не из этого времени, - нежно проговорила Ольга.
– Мур-мур, - ответил на Ольгину похвалу Лев.
– Меня сейчас вырвет. Я пройдусь по вагону.
– И Ксюша вылезла из-за стола.
Глава 4
Я
Мы проводили взглядом Ксюшу. Немного помолчали.
– У меня есть семечки - от дорожной скуки. Будем?
– предложил я.
– Давай, - поддержал Лев.
– Сейчас кулёчки из поездного журнала скручу.
Начали грызть, поглядывая за окно. Мимо проносились печальные российские селения: разваливающиеся дома, с антеннами-рогами, пыльные заборы из колышек, с сохнущими на них банками.
– А ты чем поразишь наше воображение?
– спросила у меня Оля.
Я задумался. Родословную свою я, как человек увлекающийся историей, раскопал до шестого колена, не ниже. Никаких великих людей, вошедших в великую историю России, не было. Все обычные. Сначала безграмотные крестьяне, которые выучили некоторых особо способных из своего помёта детей, те, в свою очередь, выучили своих. Появились врачи, учителя, инженеры, лётчики, коммерсанты. Род и по отцовской, и по материнской ветке оказался интеллектуально потенциальным. Хотя были и тупиковые ветви развития: спившиеся, повесившиеся. О ком рассказать? О прадеде-ветеринаре, который прошёл три войны? О дедах? Да, один пензенский музыкант-композитор, другой народный самородок, который может рисовать, выжигать, чеканить, строить? Я, конечно, всеми ими горжусь, но, в каждом роде есть такие. Весь мой род - это и есть неприметные люди России, её окаменевшие моллюски, труженики, выживавшие каждый в своё время кто как мог и кто как понимал. Моя мама? Мама, конечно, уникальный человек. И не только потому, что она моя мама, а потому, что она для меня стала первым и самым главным учителем. По профессии она преподаватель русского языка и литературы. И всю свою жизнь она только и делала, что учила и училась. Пятнадцать лет она проработала в школе. Однажды она нам с папой заявила, что не нужна России, что не на такую профессию училась, в которой не сердце отдаёшь детям, а только бессмысленные тонны отчётов пишешь, переводя на них русский лес. Окончила аспирантуру, защитила диссертацию и стала работать доцентом в московском частном вузе за смехотворную зарплату, которой ей хватало, как она говорила, на то, чтобы доехать из Жуковского до института, пообедать там и вернуться домой. А, да, ещё на колготки. Потом я пошёл в школу. Меня некому было забирать, водить на разные кружки и секции. Семья приняла решение - надо увольняться. И всё своё могучее образование она обрушила на меня. Я не жалуюсь, просто ну не рассказывать же о том, сколько мы с ней вместе книг прочитали, какие вместе фильмы просмотрели и обсудили, в каких театрах побывали, да и вообще, как много мы путешествовали по России: по музеям, усадьбам? Теперь она занялась репетиторством. Конечно, это не её размах. А сколько таких же учителей с подрезанными крыльями оказались не у дел? Ну не могут они смириться с тем, что делают с российским образованием и изменить ничего не могут. Поэтому уходят из школ и занимаются частной практикой. Повезло же тем немногим ученикам, на чьём пути они проявились! Мне не просто повезло, а посчастливилось. Конечно, мы иногда искрим. Потому что у нас у обоих наступил переходный возраст: у меня свой, у мамы свой. Но мы можем договариваться.
Так. Об этом я, конечно, рассказывать не стану. А ещё о чём? О папе? У меня три отца. Ха-ха. Родной, крёстный и биологический. Родной с детства рядом, заботится обо мне и о маме, любит нас, а мы его. Он создал все условия, чтобы мы были счастливы. И мы счастливы, потому что нам всем вместе хорошо. Конечно, воспитание определяет не всё, далеко не всё. Генетика порой вмешивается, и тогда мама заламывает руки, причитая, говорит, что рожать надо от любимого человека, чтобы не видеть потом в своём ребёнке нелюбимого мужчину. Пожалуй, несколько слов можно рассказать о биологическом отце. Это необычный персонаж.