Ларец Самозванца
Шрифт:
Меж тем, даже и у таких крепких мужей, каковы были Павло Громыхало и Кирилл, силы были не безграничны. Луна же, почти полная в эту ночь, добралась уже до середины тёмного ночного небосвода.
– Ладно! – потянувшись и протяжно зевнув, сказал сотник. – Давайте-ка, други, спать! Утро вечера мудренее... а ждать его уже недолго!
Его слова упали на благодатную почву... Спустя всего четверть часа оба подручника Кирилла – и Павло, и Дмитро, уже спали крепко и глубоко. Видно, даже таких бугаев укатало за день...
А вот Кирилл, хоть и хотел спать, никак не мог. То кочка под бок попадёт, то ветка в лесу хрустнет... Он, хоть и знал, что дозоры выставлены и вряд ли дремлют, чувствовал себя очень неуютно. Дважды вовсе возомнил себе каких-то чудищ лесных, за саблю да пистоль хватившись... Потом долго отходил от дрожи в руках, боясь признаться сам себе, что, так сильно напуганный, ни саблей, ни тем более требующим остроты глаза и твёрдости руки пистолем не оборонился бы, буде его страхи материализовались бы в лешего или другого демона.
Вздохом подтвердив осознание того, что он уже точно не заснёт, Кирилл медленно сел. Вокруг вповалку лежали воины его сотни, кто укрытые попоной или плащом, кто прямо так, кулак под голову подложив. Кони, сгуртованные голова к голове, по-татарски, тихонько похрапывали порознь, отчего создавалось твёрдое убеждение, что храп этот льётся непрерывно. Впрочем, храпели не только кони...
Окончательно отогнав прочь остатки дремоты, Кирилл поднялся. Решение обойти посты, само пришло к нему, так что оставалось только прицепить отстёгнутую полчаса назад саблю и засунуть за пояс пистоли. Рядом, встревоженный, заворочался Дмитро Олень, пуская во сне слюни и сладко причмокивая. Однако не проснулся. Видно, слишком сильно было его желание спать, чтобы среагировать даже на грохот канонады... тем более его было не добудиться, когда никакого грохота не было.
Кирилл не стал его более беспокоить, начав осторожно пробираться в сторону укрытого за лесом села...
Идти, на его счастье, пришлось не очень далеко…
7.
Двое караульных стрельцов – Антон Язык да Микула Малой удобно устроились под раскидистой елью, на взгорке, и подкреплялись чем Бог послал. На сегодня, он послал им по паре круто сваренных яиц, шмат сала да полкаравая позавчерашнего хлеба. Немного... Лучше, чем ничего.
– Слышь, Микула, - молол языком Антон, не забывая между делом откусывать от своей половины каравая, - так я так и не понял, зачем мы гонимся за бедным ляхом! Ну, подумаешь, царю Дмитрию служил... Мало их, что ли, служило!
– Немало! – степенно откусив половину яйца и запив его родниковой водой из фляги, промычал Микула. – Ух, и положили ж мы их в славном стольном граде Москве! Давно так славно не дрался...
Микула Малой был прозван так, разумеется, вопреки своему огромному росту. Был он угрюм, неразговорчив, в бою - яростен и на всё в этой жизни имел раз и навсегда определённую позицию. В том числе, на свергнутого не без его деятельного участия царя... которого лично он, несомненно - совершенно правильно, считал самозванцем, недостойным даже упоминания честными православными людьми!
– Ты кого это царём зовёшь?! – угрожающим голосом, внезапно побагровев от ярости, вопросил Микула, медленно поднимая с земли прислонённый до поры бердыш. – Гришку что ль, Отрепьева?! Самозванец он! Тать, нехристь и тайный жид! И правильно его выпалили из пушки! Пусть к своим разлюбезным ляхам отправляется!.. Если долетит... Разве ж ты не слышал, что государь Василий Иванович говорил? Вор он! Вор и изменник вере нашей!
Антон осторожно пожал плечами, не спуская пристального взгляда с остро отточенного, пусть и заляпанного смолой до непотребного вида, тяжёлого и длинного бердыша. Как Микула с ним управляется, он знал неплохо. На себе бы испытать не хотел!
– Ну... что нам князья да бояре говорят, тому верить всё одно нельзя! – возразил Антон. – Ты-то, Микула, в Москве недавно... У вас, на Волге, в Нижнем Новгороде да Шуе всё по-другому! Иное дело мы, Стремянные! Мы с... ну, хорошо, пусть с вором... общались как-никак! Морда у него не наша, не сермяжная, вот хоть ты тресни, Микула! И мову знает не только русскую, но и польскую, а ещё – немецкую! Станет тебе простой мних немецкую мову учить! Не станет ведь, Микула?
– Вы, стремянные! – с невыразимым презрением в голосе, сурово сказал Микула. – Ваши, что ль, в тот день караул несли в Кремле? Ваши, чьи ж ещё...
– Ну! – сурово сказал обиженный Антон. – Что тебе не по душе пришлось, Микула?
– А! – махнул тот рукой, явно недовольный. – Вспомню – противно становится. Не поверишь, чуть до кулаков не дошло! Покуда сама царица Марфа не явилась, да от сына своего не отреклась, всё сомневались!
Антон молча пожал плечами. Тут спорить не приходилось... Стремянные стрельцы, охранявшие тем утром Кремль, были достаточно многочисленны и великолепно вооружены, а значит – способны растереть повстанцев в мелкую муку. Однако... Однако, когда царь – или самозванец, выпрыгнув из окна, покалеченный, добрался до них, они лишь на время остановили его убийц. И потом – спокойно смотрели, как убивают их командира, боярина Басманова, как истекают кровью немногие немецкие наёмники, оказавшиеся в тот день при царе. Они, сладко пившие и вкусно евшие, не нашли в себе мужества встать против убийц своего государя... Что же до Марфы – царицы, то он, Антон, своими ушами слышал эти слова. «КОГДА ВЫ ЕГО УБИЛИ, ТЕПЕРЬ УЖЕ ОН НЕ МОЙ». Мало, ох мало же это походит на отречение от него!
Как-то незаметно за разговором они съели большую часть своего скромного ужина. Вода, к слову сказать, тоже закончилась – фляга опустела.
– Эй, Антон! – громким шёпотом сказал Микула. – Ты б сходил, налил!
Младшему стрельцу вовсе не хотелось идти куда-то, шагов этак за пятьдесят, в глухой, чёрный, ночной лес. Однако воды и впрямь не было, тут Микула был прав... Как жаль!
– Да я не хочу пить! – промямлил мрачный Антон. – До утра всего-то ничего осталось... Подождём!
– Иди, принеси воды! – в голосе Микулы прорезались угрожающие нотки. – Ну!? Господи Иисусе, ну что за трусы эти стремянные! Шагу не сделают, чтобы не обделаться со страха! Язык, ты ж мужик!
Эти ли его слова, полные презрения, гордыня ли Антона сделали дело, но стрелец поднялся с земли и, взведя замок пищали, решительно шагнул из-под защиты ели. Его глаза, глаза прирождённого воина, однако, немногое могли выделить из сплошной массы деревьев и кустов, окружавших их укрывище. Разве что вот там что-то движется... Человек!
– Стой! – вскидывая пищаль и прикладываясь к ней, выцеливая человека, решительно рявкнул стрелец. – Говори слово, не то стреляю!
– Я те выстрелю... Венец! – отозвался человек голосом сотника Кирилла. – Где вы тут упрятались? Не вижу что-то!