Ларец Самозванца
Шрифт:
– Проклятье! – прошептал по-настоящему растерянный пан Роман. – Да здесь как на бойне!
Но в этот момент бердыш одного из воинов прорубил дверь и почти тут же успеха добился ещё один рубщик, рядом. Древками вышибли кусок доски… и получили в упор слитный залп из трёх пищалей. Рубщиков – обоих, а с ними одного из шляхтичей пана Анджея спасти было уже невозможно. За них можно было только отомстить… и за них отомстили. Дверь вынесли так быстро и с такой яростью, словно её и не было. Стрельцов, защитников двери, повинных в смерти боевых товарищей, срубили раньше, чем те успели схватиться за сабли. Нельзя полагаться только на огненный бой! Они же слишком полагались.
– Убивай! – прорычал пан Анджей. – Убивай их, гадов!
Спустя несколько минут волна разгневанных, разъярённых чрезмерными потерями горожан ворвалась внутрь. И живые позавидовали павшим…
Самыми удачливыми оказались всё те же стрельцы. Они могли сражаться, а, сражаясь – умирать быстро. Женщинам и детям повезло меньше. Сражаться они не могли, на милосердие полагаться – тоже. Кончать жизнь самоубийством было против Веры. На них и отыгрались…
3.
– Помогите ради Христа, люди! – немолодая женщина в разорванной на груди исподней рубахе, выскочила на крыльцо. Следом, гогоча и солоно ругаясь, набежали мужики. Трое. Все – местные, горожане. Пресытились грабежом, набили пазухи добром воеводы Анцифора, решили поразвлечь плоть. Увидев чужаков с оружием, остановились... глухое ворчание их напоминало рык голодных псов, у которых уводят сахарную косточку из-под носа.
– Кто такая? – коротко кивнув на женщину, спросил пан Роман, чуя как в груди разгорается и никак не желает затухать гневное пламя.
– Да Марья, жена пса-Анцифора! – быстро ответил один из насильников, ражий мужик с огромными кулаками. Из левого кулака свисали грубо оборванные волосы, целая густая прядь. Бедняжка, видно, рванулась, что есть силы, спасая не жизнь, так честь.
Меж тем, пока казаки и грязинцы мерили друг друга долгими, выразительными взглядами, бедная женщина подползла как можно ближе к пану Роману и крепко охватила его ноги руками.
– Христом-Богом молю, воин, не выдай меня этим зверям! Рабой твоей буду! Жизнь отдам!
Пан Роман скривился... В его планы, по крайней мере - сейчас, не входило противостояние с озверевшими от насилия и грабежа грязинцами. Отряд, потерявший в этой совершенно не нужной стычке четверых убитыми, вряд ли мог противостать сотням вооружённых горожан. К тому же, теперь в них не нуждались...
– Сколько вы за неё хотите? – отстёгивая от пояса туго набитый кошель, поинтересовался он вполне миролюбиво.
– Так... это, боярин... Злата-серебра мы и так вдоволь набрали! – возразил ему один из мужиков. – Вот Марью-воеводшу поять, такое не каждый день случается! Не обессудь, не уступим! Даже и за сотню рубликов!
Марья, прижимаясь полной грудью к его коленям, отчаянно завыла, пытаясь укрыться от хищных взоров распалившихся ещё больше насильников. Пан Роман ещё раз досадливо сморщился. Не по душе ему был такой вот оборот, не по шляхтетски было бросать женщину, да ещё благородных кровей, на произвол судьбы. Тем более что она – такая же христианка и молит тебя о пощаде.
– Полтораста рублей даю! – сам себе удивляясь, проскрипел пан Роман. – На эти деньги вы десять таких купите, да ещё в прибытке останетесь!
– Нет, боярин! – решив на всякий случай повысить Романа в положении, возразил мужик. – Я ж сказал, не отдам! И не мешайся... Мы, конечно, благодарны тебе. Очень. Но – не лезь, чужак! У нас тут свои счёты!
Скрипнув зубами, пан Роман потянул из ножен саблю. Отдавать её холопам, черни, он никоим образом не собирался...
Расклад поменялся внезапно. Послышался оглушительный рык, не должный принадлежать человеку, и из глубины терема выступил настолько могутной мужик, что стало страшно от одного только его вида. В руке богатыря был огромный, под стать владельцу, палаш и сейчас этот палаш был направлен остриём в сторону пана Романа. Недолго думая, тот вынул из ножен кончар.
– Да не бойся! – проревел мужик, оглушительно громко хохотнув. – Я тебя не трону... может быть! Я вот этих троих... трону. Слегка! Прочь, мразь!
Мужики себя мразью явно не считали, а оружие у них и у самих было. Однако спорить они не осмелились. Видно, этого громилу в городе знали... Удивительно, но успокоилась и баба. Только всхлипывала чуть слышно, зажимая разорванную рубаху на груди.
– Ну, Марья! – проворчал мужик куда тише. – Не говорил ли я тебе, что кончится этим? Анцифор слишком далеко зашёл...
– Брати-ку... – белугой завыла воеводина жена. – Спаси деток! Спаси, братик!
Тот, дёрнув щекой, возразил угрюмо:
– Кого мог, уже спас! А это сучье племя всё одно на развод оставлять нельзя. Так что вставай давай, пойдём ко мне домой... пока – поживёшь, потом – поглядим! А тебе, чужак, спасибо. Сестрицу мою спас, так знай, что и я, Тимофей Медведев, добра не забываю!
Мрачный пан Роман коротко кивнул и, круто развернувшись на каблуках, сбежал вниз по ступенькам. Следом за ним – его волыняне...
– А вот и пан Анджей! – внезапно пропел Марек из-за плеча господина. – Яцек, что нашли, где искали?
Яцек, мрачный и надутый, пропыхтел что-то еле слышно. Его слова, однако, совершенно неожиданно вызвали оживление среди шляхты. Кто-то тихонько хохотнул, а кто-то и в голос заржал. Сбруснявевший Яцек уткнулся багровой рожей в гриву коню.
– Совсем затюкали бедолагу! – холодно обронил пан Роман. – Ну, да и Бог с ним, с Яцеком-то! Марек – ты! Езжай, скажи нашим, пани Татьяну можно везти сюда... Только пусть едут побыстрее. Не хватало ещё, чтобы её какое-нибудь быдло напугало!
– А мы пока устроимся на ночлег со всеми удобствами! – радостно подхватил пан Анджей. – Вон, какой славный домик. И стены не всякой пушкой поломаешь!
Толстый палец пана с обкусанным неаккуратно ногтём указывал на местный острожек, небольшой, но и впрямь крепкий. Пан Роман, вскинув на миг бровь в изумлении, спорить не стал. Пожалуй, это действительно был лучший выход. Особенно, если учесть, что в городе разгоралось пламя грабежа. И на улицах всё сильнее становился терпкий аромат хмельного мёда да пива... Широк московит в веселье, ох и широк же!