Ларец Самозванца
Шрифт:
Расстроенный так сильно, что даже боялся себе признаться, пан Роман оглянулся… Его казаки, отлично обученные воины, замерли ровным строем за спиной своего командира. Никто не стронулся следом за людьми пана Анджея… но две дюжины глаз пристально и неотрывно следили за ним, за паном Романом. Мол, прикажи только, мы готовы! И ведь и впрямь были готовы… вот уже и пищали с пистолями наготове! А пан Анджей всё дальше… А в воротах уже спал напор, там бегут, торопятся поспеть за остальными, разве калеки да старики.
– Андрей! – резко сказал пан Роман, сам собой не довольный. – Возьми ещё троих, останетесь с пани Татьяной. Чтобы ни один волос с её головы не упал! Головой ответите!
Казак, к которому он обращался, Андрей Головня,
2.
Славный город Грязин за восемь десятков лет, что стоял на многострадальной земле Руси, пережил немало потрясений. Его ведь не зря поставили именно на этом месте, подле смычки двух шляхов: жутковатого Муравского и не столь опасного, Бакаева. Там, дальше, горела огнём южная Россия – Северская земля, поверженная Мстиславским, да Белгородская Черта, уж сколько лет грудью заслонявшая собой всю срединную Русь. Там было хуже всего, там истекали кровью станицы… Но и здесь тоже случалось – проходили пути татарских ратей. Дважды город, в котором пока лишь одно здание было построено из камня, сгорал дотла, сожжённый врагами. Дважды его отстраивали заново. Город, один из немногих, имел собственный отряд стрельцов. Сюда назначался государев воевода и город всегда, всю свою короткую историю был оплотом Москвы на юге. Сейчас город, впервые за свою историю, был охвачен пламенем мятежа. Сотни, если не тысячи людей, многие – неплохо вооружённые, стекались сейчас к центральной площади, к дому местного воеводы Анцифора, царёва наместника, поставленного ещё царём Фёдором, утверждённого Борисом, переметнувшегося к Дмитрию. Не исключено, что и четвёртый царь будет доволен его действиями! Если выживет… Три десятка стрельцов – последний его резерв, вместе с боевыми холопами стеной выстроились перед крыльцом. Молодой, рослый усач-сотник звонко скомандовал им изготовиться к бою…
На этот раз толпа не остановилась – стрельцы здесь были чужие, не местные и прибыли недавно, не успели заиметь друзей среди горожан. Скорее уж, врагов заимели. Кто-то первым бросил камень, его почин подхватили и на град камней стрельцы ответили единственно возможным способом – залпом из полутора дюжин пищалей. Хорошо ещё, не все смогли выстрелить точно, лишь шесть или семь человек были убиты, хотя и рана от тяжёлой пищальной пули заживает нескоро. На миг толпа отхлынула, яростные вопли стихли. Где-то в задних рядах дуром завыла баба, видать, вусмерть придавленная.
– Вперёд! – заорал пан Анджей. – Вперёд, трусы! Всех не убьют!
– Вот сам и лезь вперёд… лях! – зло ответил ему кто-то из мужиков. – Пуля пищальная, она дура! Не разбирает, кому поделом будет, а кто здесь случаем оказался…
– Разойдись! – рявкнул меж тем сотник, грозно махнув саблей. – Разойдись, говорю! Воевода Анцифор добр и прощает вам обиду. Только выдайте убийц стрельцов городовых, больше наказаний не будет! Зачинщиков выдайте! Да смотрите, озоровать кончайте! Хуже… ох…
Он не договорил, не дали. Брошенный чьей-то меткой и сильной рукой булыжник попал точно в лицо, вмиг обратив гордый профиль в куда менее привлекательный вид. В следующий миг те из стрельцов, что успели перезарядить пищали, беспорядочным залпом отомстили за своего командира. Хотя погибло из горожан немного, но крови теперь было пролито достаточно, а крики раненых соседей и друзей, а то и родственников взывали к отмщению. Народ дуром готов был рвануться вперёд. Именно в это время на площади и появился пан Роман со
Опытным глазом определив, что дела плохи, а стрельцы достаточно умелы, чтобы при таком малом количестве наломать дров вдосталь, пан Роман всё же не стал спешить. На его глазах, уже и при помощи бердышей, стрельцы отбили третий наскок мятежников. В нём, правда, приняли участие и шляхтичи пана Медведковского… Сам пан Анджей, разумеется, пролезший в первые ряды и по привычке дравшийся отчаянно и довольно неплохо для себя, даже ранен был и теперь самым чёрным образом ругался, покуда белый, как полотно Яцек перевязывал ему покарябанное плечо.
– Пора уже, пан Роман! – негромко сказал из-за плеча давний соратник, казак Клим Оглобля. – Стрельцы сейчас стрелять не смогут, пищали не заряжены. Тут мы их и…
Он настолько выразительно сложил ладони, прихлопнув воображаемого врага, что пан Роман только и смог, что ухмыльнуться в ответ. И впрямь – самое то сейчас ударить. Вот и кончар бьётся рукоятью в руку, просится, чтобы его выхватили… вот так… а потом наклонили остриём вперёд – вот так!
– Вперёд! – заорал пан Роман и его жеребец чёртом прыгнул вперёд, по пути отшвырнув широкой, могучей грудью двух «союзников» – горожан. Скольких ещё стоптали его молодцы, пан Роман не знал. Да он об этом и не задумывался! Куда приятнее было видеть страх на небритых рожах местных стрельцов, дрожащие навершия бердышей, которые они спешно наклонили, чая ими остановить порыв конницы…
Площадь была слишком мала и коротка для полного разгона, да пан Роман и не горел желанием разгонять своих молодцев. Потом ведь не остановишь, коням ноги переломать можно!
Атака удалась. Лишь несколько стрельцов успели выстрелить, но кажется, никто из них не попал. А потом под тяжело рухнувшим кончаром пана Романа хрустнул, раздаваясь, череп стрельца, рядом закричали яростно… Кто-то из стрельцов скомандовал отход.
Отходили они быстро, умело. Не побежали и не дали возможность молодцам пана Романа на плечах ворваться на крыльцо. Четверо стрельцов, что держали штурмующих на длине бердыша, отдали свои жизни, но к моменту, когда пал последний из них, низкая и тяжёлая дверь в хоромы воеводы захлопнулась, а из окон второго поверха высунулись стволы пищалей и по набегающим мятежникам хлёстко и метко ударили свинцовые пули. Четверых смело. Завизжал раненый конь. Его стон поддержали раненые люди… На площади установился хаос.
– Ну, всё! – пробурчал, прижимаясь к стене, рослый горожанин с оглоблей в качестве оружия. – Сейчас они нам покажут…
Пан Роман, сердито на него сверкнув глазами, знаком велел своим начинать. Трое быстро подскочили к двери, в руках появились стрелецкие бердыши. Дверь задрожала под их могучими ударами и, хотя щепа пока что летела мелкая, вряд ли она простоит слишком долго. Остальные казаки пока что затеяли перестрелку со стрельцами и, хотя они находились в заведомо менее выгодном положении, всё же сумели заставить стрельцов укрыться внутри.
– Лестницы тащи! – орал кто-то из горожан, надсаживая глотку. – Бей их, иродов!
Площадь была вся устлана телами убитых, бабы с воем бегали, отыскивали среди них своих мужей, детей… Иногда слёзы утишались, раздавалось радостное причитание – значит, её был ещё жив. Чаще, однако, вой раздавался ещё громче… Раненных было больше, чем убитых, но их затоптали свои же, толпа, пока металась по площади туда, обратно. Упавший на площадь мог сразу считаться мёртвым… увы.
Потери только обозлили горожан. Лихие же были люди в городе Грязине, если даже пищальный огонь в упор не смог их остановить! Наоборот, мужики так разозлились, что вмиг высадили пару ставень, и сейчас подле раззявленных проломов окон шла жаркая пря между стрельцами и горожанами. И те, и другие горели желанием оказаться сильнее… только вот стрельцы всё-таки чуть сильнее, ибо на кону с их стороны стояли жизни. Оба пролома были ими защищены, да ещё и трупов навалили подле них вдоволь…