Лавка
Шрифт:
Затем к нам заявляется одетый с иголочки прогресс, и этот прогресс — утюг со съемной плиткой. Плитку раскаляют в печи и вставляют в утюг, а мать вне себя от радости: «Славтебегосподи, что эта каторга с углями кончилась!»
Через неделю после того, как мы стали при электричестве, мать обзаводится электрическим утюгом, и снова она вне себя от радости: «Славтебегосподи, незачем больше мучиться с этой треклятой плиткой».
Мой отец выбрасывает карбидную лампу, которой он пользовался при освещении хлебной печи. Случалось, эта лампа в самые решительные минуты отказывалась функционировать, и у отца подгорала самая тонкая выпечка. Теперь он включает электрическую лампу, и темные закоулки печного нутра, куда до сих пор не проникал ни один луч света, содрогаются от ужаса. Отец может теперь с помощью
Учитель Румпош расхаживает с таким видом, будто он самолично изобрел электрический ток, хотя ток этот стар так же, как и весь наш мир, и еще с незапамятных времен являлся людям в виде грозовых молний, являлся до тех пор, покуда люди не смекнули, как его укротить и использовать на свои нужды.
Румпош имеет от электричества гораздо большую выгоду, чем прочие босдомцы. Как я уже говорил, он приобретает очередную функцию, седьмую по счету, теперь он ходит от дома к дому и раз в месяц снимает показания счетчика и прикидывает, сколько должны люди уплатить за использованный свет. А за это хождение платят ему самому, и свой дополнительный доход он впоследствии превратит в автомобиль марки «Дикси», где, согнувшись в три погибели, могут уместиться четыре человека. Но это произойдет много позже, а я не хочу забегать вперед. Покамест Румпош просто ходит по домам и восхваляет прогресс, еще не ведая, что и у прогресса есть свои теневые стороны.
Те босдомские крестьяне, что основали Свето- и Электротоварищество,приобретают мощный электромотор и большую молотилку. Это кладет конец не только ручной молотьбе, но и молотилкам с конным приводом. Молотилку дяди Эрнста заталкивают в кусты бузины, что позади гумна, и оставляют там гнить. А зубчатые колеса привода откупает по два пфеннига за фунт старьевщица Мария Раак из Гродка.
С этих пор ни один босдомец не смеет обмолачивать свой урожай, как ему заблагорассудится. Председатель Свето- и ЭлектротовариществаРумпош назначает ему срок. Начинается эпоха всевозможных товариществ под звучными именами и назначенных сроков. Срок — это своего рода замаскированный приказ: в такой-то и такой-то день, в такой-то и такой-то час ты должен быть готов, а если не будешь готов, то и не получишь того, чего хочешь!
У Заступайтов свет провели только в дом и в пекарню. По распоряжению мельника, того, что ходит в толстовской шапочке и в сорбском кафтане, амбары и сараи остаются без электричества.
— Вот ударит молния, и амбар сгорит, вот ударит молния, и свинки все пропадут, — говорит он.
— А с людям чего будет, если молния ударит в дом? — спрашивает мельникова молодуха.
— Людям надобны свиньи, а свиньям люди не надобны, — отвечает старик.
Ветряная мельница на холме, поросшем вереском, электричества не получает.
— Негоже это, божий дар, ветер значить, без толку бросать, а учителю за иликтричество платить.
В этом речении есть что-то пророческое. Ибо спустя шесть десятилетий прогресс, каким явился в свое время электрический свет, покажет свои теневые стороны, и пионеры ветряных колесповторят слова, сказанные некогда старым мельником, разве что не поминая господа-бога.
Старый мельник родом из самой исконной сорбщины, в Босдом он перебрался с той стороны округа, из деревни Заброд. Перебравшись, он купил жилой дом, крытый соломой, и ветряную мельницу. Название деревни Заброд известно в Гродском округе каждому младенцу. Там когда-то жил тигр, который задирал птицу и козлят, а однажды даже убил жеребенка. Многие видели, как он тенью скользит мимо, но толком не разглядел никто. Видели только причиненный им урон. А чаще всего его можно было встретить на страницах газеты Шпрембергский вестникв посвященных ему статьях.
Устроили облаву, да не простую, а вроде небольшой войны. С привлечением жандармов, лесников и войсковых частей. Старый мельник тоже принял участие в этой войне как загонщик. И по совести, ему следовало навесить какой-нибудь военный орден, потому что он был в числе тех, кто согнал тигра с лежки прямо под
Но когда тигр наконец упал замертво, все увидели, что это не тигр, а волк, прибеглый волк из Польши. Во всех газетах аж до самого Берлина потешались над «забродским тигром». Только мы, жители округа Гродок, сохраняли полную серьезность, а чучело лжетигра набили и выставили в дворцовом музее. Там я его и видел. Что с ним стало потом, я не знаю, может, его разнесла по кусочкам моль, может, последняя большая война, а может, он и по сей день стоит на своем месте. Надо бы съездить и поглядеть.
Когда мельниковы внучата описывают героическое участие своего дедушки в битве с забродским тигром, этот тигр отбрасывает известную тень на ту сияющую фигуру, каким является для меня мой дедушка, но тут уж ничего не попишешь, просто их дедушка живет на свете дольше, чем мой.
Моему дедушке электричество не дает никаких особых выгод, да и не ново оно для него. В Гродке, Насупротив мельницы, нумер первый,у него на кухне наряду с газовым освещением было и листричество,но пользовался он им, только чтоб лучше видеть, когда зажигаешь газ, поскольку газ был дешевле. Про листричествов Босдоме дедушка утверждает, будто оно мешает ему сумерничать. Сумерничанье — составная часть дедушкиной жизни. Он сидит на скамеечке возле печки, летом остужает, а зимой греет спину и при этом раскидывает мозгами.К раскидываниюон всякий раз приступает под лозунгом: «Надо мне малость поглядеть на себя изнутри». И дедушка закрывает глаза, но не спит.
Порой мы садимся на пол перед раскидывающимдедушкой, и он рассказывает нам про те далекие времена, когда Королевский степ под Хейершсвердене имел ни конца ни краю, про те времена, когда он еще школьником, надергав по осени волос из конского хвоста, мастерил волосяные петли — силки и ловил дроздов; про те времена, когда домашний дракон Умного человекаиз Малого Партвитца влетал в дом через трубу и через трубу вылетал.
Истории былых времен, о которых рассказывает нам дедушка, приводят нас в ужас либо, напротив, согревают.
Учитель Румпош говорит, будто время, в которое мы сейчас живем, гораздо лучше, чем то, про которое рассказывает дедушка. Сейчас мы, к примеру, не обязаны ждать, покуда пчелы подарят нам свой мед, мы можем, когда нам вздумается, сходить в лавку и купить там искусственного меда. И еще наше время лучше тем, что при электрическом свете мы можем делать домашние задания даже в сумерки. Так-то оно так, но ведь именно в сумерки дедушка рассказывал нам свои красивые истории, и те, что нас согревали, и те, что заставляли нас дрожать от страха. Мы больше доверяем своему чувству, а чувство говорит: времена, о которых рассказывал дедушка, были красивее, чем нынешние. Позднее я обнаружил, что сама поэзия украшала дедушкины истории, а еще позднее я обнаружил, что поэзия таится не только в историях из давно минувших времен, но и в нашем сегодня, в том самом времени, в котором живет человек, надо только разглядеть ее в этом сегодня.
Мои мысли занимает счетчик: едва зажгут хоть одну лампочку, колесико внутри у счетчика начинает крутиться, чем больше горит лампочек, тем быстрей крутится колесико. Мне кажется величайшей несправедливостью, что вдобавок ко всему мы должны еще оплачивать ток, который приводит в движение колесико счетчика, чтобы оно выдало Румпошу, сколько мы всего нажгли.
— Ты бы поменьше думал, сынок!
— Я только один разок подумал, мама.
А теперь давайте заглянем к Заступайтам. Старый мельник, что перебрался к нам из тигриной страны Заброд и откупил в Босдоме ветряную мельницу, а сам въехал в деревянный сорбский дом у подножья Мельничной горы, жил ветром, жил с ветра. Ветер поставлял ему энергию, необходимую, чтобы делать из соответствующих зерен ржаную и пшеничную муку, овсяный жмых, гречневую крупу, сечку и отруби. Крестьяне из окрестных сел и деревень привозили ему зерно и увозили муку, приезжали — уезжали, приходили — уходили, и если вдуматься, этот приход и уход тоже зависел от ветра.