Лавондисс
Шрифт:
— Ты что-нибудь вытянул из сухой кости? — спросил он.
Тиг усмехнулся и шагнул вперед.
— Ребенок был слишком мал. Ты был прав, там ничего не было. Но из этих костей я высосал призраки пяти человек. Кости многое помнят.
— Когда ты ел в последний раз? День назад?
— Да, день назад. — Мальчик заколебался, его эльфийское лицо исказила неуверенность, острые глаза бегали. — Я должен положить кости обратно?
— Дай их сюда.
Уин-райятук взял кости у трясущегося мальчика. Сейчас, когда Тиг полон, когда он выполнил свой странный и непостижимый
— Пойдем внутрь...
Тиг радостно шагнул в зловонную тьму домика мертвых. Уин-райятук вернул кости на место — Тиг в точности знал, где он взял каждую кость. Закончив, они вернулись в каменный проход, ведущий наружу. Там они и сели, мальчик напротив мужчины, освещенные проникающим в здание светом.
— Ты собираешься съесть каждого призрака, живущего здесь?
— Да, каждого, — согласился Тиг. — И это займет долгое время.
— Кто научил тебя есть призраков? С кем ты говорил?
Тиг недоуменно покачал головой.
— Это то, что я должен сделать, — равнодушно сказал он, и Уин-райятук улыбнулся. Другого ответа быть не могло.
Ритуал «поедания призраков» являлся частью забытой истории Энника-тиг-эн'краиг (имя означало «Тиг-никогда-не-коснется-женщины, никогда-не-коснется-земли»). Для Уина он ничего не значил. Но очень много значил для племен, живших за четыре тысячи лет до нашей эры, которые первыми создали легенду о мальчике, евшем призраков.
— Если один из тутханахов найдет тебя здесь, тебя немедленно убьют. Детям запрещено появляется в доме костей. Они тебя утопят.
— Конечно. Поэтому я прячусь.
Почти не думая об этом, Уин-райятук смирился с неизбежным; он не мог помешать развитию мифа маленького мифаго...
— Слишком опасно все время входить и выходить. Лучше бы тебе пожить в краиг-морне, пока не съешь все. Но тебе придется научиться переносить запах и выживать при встрече с шакалами. И при каждом новом погребении ты будешь уходить и не возвращаться два дня. Согласен?
Тиг обрадовано кивнул.
— Допустим ты съешь всех призраков, — сказал Уин. — Что будет потом?
Мальчик покачал головой. Мужчина улыбнулся.
— Ты не знаешь, верно? Но я знаю. Я знаю о тебе все, Тиг. Ты уйдешь в лес, как все мифаго. Я уже видел тебя, раньше. И слышал о тебе. Я знаю твою историю от рождения до смерти, хотя я и не понимаю, почему ты делаешь это, почему стал легендой. Я знаю, что ты заставишь тутханахов измениться... и то, что один из них в конце концов убьет тебя.
Тиг широко раскрыл глаза, но было ясно, что он не понял ничего, кроме угрозы.
— Ты узнал об этом от твоих гнилых деревьев? — мрачно спросил он. — Или от скрипучих голосов?
— Нет. Я слышу голоса из моего прошлого. Я создал тебя. Это хоть ты знаешь? В мое время ты был легендой, забытым рассказом; но ты все еще здесь,
— Твои старые тотемы уже мертвы, — прошептал Тик. — Я слушал их, но у них нет голоса. Твои птичьи перья больше не летают. Но твою голову я бы хотел съесть, чтобы понять твои странные сны...
— Сначала съешь домик смерти, — содрогнувшись сказал Уин.
Тик исчез в темноте между деревянными колоннами и высокими камнями. Вскоре Уин-райятук мог видеть только его глаза, раскосые, блестящие, пугающе напряженные.
Мортен, вооруженная костяным крюком, со множеством переживаний поймала щуку. Вернувшись в маленький дом шамана, стоявший вне земляной загородки деревни, она, под руководством отца, разделила рыбу пополам. Кусок с головой она положила в мешочек из лисьей шкуры. Позже она отдаст его старухе, живущей в длинном доме. Все остальное для них, и Мортен изжарила хвост с ягодами, глядя, как Уин-райятук делает обширные черные метки на одном из листов пергамента, которые он прятал в каменном ящике у задней стены дома.
Наевшись, Уин накинул на плечи плащ птичьих духов и завязал его спереди. Взяв свой посох, он положил его на колени. Мортен с беспокойством глядела на него, ее глаза сверкали. Конечно она чувствовала, что он собирается уходить. Она даже одела свою «лучшую одежду», маленькую ритуальную повязку на голову, которую она хранила для весенних костров и летней охоты. В ленту, сделанную из кишок, были вплетены цветные раковины улиток. Ей потребовалась неделя, чтобы сделать повязку, которая покрывала ее голову и шею как как монашеский покров.
— Я когда-нибудь рассказывал тебе об этом посохе? — спросил он. Мортен посмотрела на длинный ряд цветных перьев, прикрепленных к дереву, и покачала головой. В последние несколько недель отец начал знакомить ее с тайнами своей жизни. Это ее возбуждало и, одновременно, печалило. Она могла придумать только одну причину, по которой он начал учить ее перед тем, как послать к женщинам в дом на воде, где она будет учиться их мудрости.
Уин указал на два черных пера на нижнем конце ряда.
— Два пера лысухи, — сказал он. — Они черные, потому что первые два года в лесу я был полностью одинок. Потом я сумел пробраться через дикий лес и попал к племени, которое в легендах называется амбориосканти. Они первые узнали магию блестящей каменной руды. Они хоронят своих мертвых в погребальных урнах, много больших, чем урны тутханахов. Они ездят на диких лошадях и делают ножи из блестящего камня. Они нагревают руду на огне и она бежит, как грязная вода. Когда она опять затвердевает, ей придают форму и заостряют, как вы заостряете волчью кость, которой делаете дырки.