Льды уходят в океан
Шрифт:
И Тимофей подробно расскажет о том, как встречали ударника коммунистического труда Степана Ваненгу. Обо всем расскажет, но самое интересное оставит напоследок. Когда Чюси подумает, что больше Тимофею говорить не о чем, Тимофей, прикрыв от удовольствия глаза, скажет: «А потом Вуквутагин начал читать... Вот как он прочитал...»
И слово в слово Тимофей повторит все, что сейчас запоминает... До самого конца: «Ректор — Д. Емельянов».
И Вынукана забыли.
Будто и не было его тут.
А Вынукан был рад, что на него не обращают внимания. Ему надо было встать и уйти, но он продолжал сидеть, обдумывая все случившееся. Что ему теперь делать? Как снова поднять свой авторитет? Хотел сказать, что, мол, заочное отделение — это не настоящий институт, но решил этого не говорить. Все равно никто не поверит. Да еще и смеяться станут. А чего ж ты сам, спросят, не идешь на заочное?.. Уй как он сейчас ненавидел Степку Ваненгу! И как ему сейчас хотелось сделать что-нибудь такое, чтобы не он, Вынукан, а Ваненга чувствовал себя вот так пакостно, чтобы Ваненга не знал, куда глаза от стыда деть!
Но вдруг его осенило.
Как-то сразу, он даже и не думал, что в голову придет такая хорошая мысль.
Кто в стойбище не знает, из-за чего Степка Ваненга уехал в город? Все знают! Жил себе, жил человек, ни о каком городе не думал — и вдруг уехал! Уехал в тот самый момент, когда в стойбище появился ученый зоотехник Вынукан и Райтынэ прилипла к нему, как смола от ели. Разве кому-нибудь не ясно, что случилось?..
Дождавшись, когда Ваненга спрятал свой документ, Вынукан сказал:
— Поздравляю тебя, однако, Степан Ваненга. Умный ты человек. Настоящим ученым будешь.
— Это еще не скоро, — заметил Степа. — Долго учиться надо.
— Все равно поздравляю... Теперь слушай: скоро я свадьбу буду делать. Райтынэ в чум беру. Ты Райтынэ помнишь? Хорошая девка, хорошая жена будет. Так вот, я тебя на свадьбу приглашаю...
Вынукан почувствовал, как все в нем сразу запело. Вон ведь какой бледный Степка Ваненга стал. Вон ведь как губу прикусил, того и гляди кровь из губы брызнет! Да и другие затихли. Сидят потупясь, думают небось: Степка хоть и студент, хоть и ударник коммунистического труда, а самая красивая девушка за Вынукана идет, потому что Вынукан — зоотехник. Сегодня — зоотехник, а завтра и председателем колхоза может стать.
Степа сказал:
— Я уже знаю, что ты Райтынэ в чум берешь.
— Знаешь? — удивленно спросил Вынукан. — Откуда тебе знать такое?
— Хэнча по дороге сказал. А когда свадьбу будешь делать?
— Может, через неделю, может, через две. Когда надумаю. Райтынэ говорит: «Давай скорей». А мне чего спешить? Все равно мы сейчас вместе, никуда она от меня не уйдет... Придешь на свадьбу?
— Приду на свадьбу, — сказал Степа. — Почему не прийти? Райтынэ мне другом хорошим была. Старый она мне друг. А русские говорят: «Старый друг — лучше новых двух».
Вынукан разочарованно сказал:
— Ну, ладно. Я скажу, когда приходить.
Нет, не такого он ожидал. Думал, узнает Степа, что Райтынэ скоро в чум Вынукана пойдет, — взбесится. Может, даже кричать начнет. Райтынэ, мол, моя девка, а не твоя. Тебя, скажет, и в стойбище не было, когда мы с ней вместе были! Если бы ты, скажет, не приехал, все по-другому было б.
И тогда Вынукан ответит: «Это в старое время говорили: «Моя девка». Теперь так не говорят. Теперь у девки спрашивают: «За кого пойдешь?» Она сама и решает. Вот так... Райтынэ за меня решила идти, а не за тебя. Разве я виноват?..»
Ничего такого, однако, не получилось. Степка, наверное, совсем дурак. Потерял девку — и хоть бы что! «Приду, говорит, на свадьбу. Почему не прийти?»
3
Степа шел по тундре на широких лыжах и негромко пел.
Не песню пел, а просто говорил сам с собой, растягивая слова, как в песне.
— Вот ведь как хорошо! — неслось по тундре. — Я опять приехал домой, опять вижу большое небо, слышу, как молчит тундра. Уй как хорошо она молчит! Спит она, наверное, потому что устала после пурги... А потом проснется — и все будет по-другому. Тоже хорошо будет. Песец помчится за леммингом, поймает его, сядет обедать. Волк выйдет на охоту, длинно завоет... Олешки пробегут, тундрянка зашевелится под снегом... Живет тундра!
Степа шел на широких лыжах и пел.
О тундре пел и о себе пел. Трудно ему, однако. Зачем так устроена жизнь, что человеку в ней всегда трудно? Разве нельзя по-другому? И разве нельзя, чтоб всем хорошо было?
Наверное, нельзя...
Он хотел было уже вернуться в стойбище, но вдруг увидел оленью упряжку. Снег, как хлопья пены, летел из-под копыт оленей, снег, как дым, клубился за нартами. Шибко мчатся олешки, будто ветер несется по тундре. И кто-то кричит, подняв над головой хорей:
— Ой-е! Пошли быстро!
Все ближе и ближе нарты. Совсем уже рядом, а из-за снега никак не различить, кто это кричит «Ой-е!». Дурак какой-то. Не видит, что ли, прямо на человека гонит оленей?!
Степа отбежал в сторону и закричал:
— Ты куда глазами глядишь? Мало тундры тебе? Дурак?
Олешки остановились. От их горячих морд валил пар — целые клубы пара.
— Я не хотела тебя испугать, — сказала Райтынэ.
Степа, кажется, задохнулся. Что-то горячее подступило к глазам и к сердцу. Будто огнем его обдало. И немало времени прошло, пока он поверил, что это Райтынэ. А когда поверил, совсем близко подошел к ней и стал смотреть на нее, как на чудо...
Вот она какая, Райтынэ. Вроде и прежняя она, а вроде и другая. Смотрит на Степу не то тревожно, не то печально. Чего это она так смотрит? О чем думает?
— Ты? — спросил Степа.
Она вылезла из нарт, сбросила с головы капюшон кухлянки. Длинные волосы упали на плечи, рассыпались.
— Здравствуй, Степа. Это я, Райтынэ.
— Здравствуй, однако... Узнал я тебя... Далеко едешь?
— Не очень далеко.
— Хорошие у тебя олешки. Быстро бегут.
— Быстро бегут...
Помолчали. Говорить, что ли, не о чем? Когда-то длинной ночи не хватало, каждый раз казалось, что не все еще сказали друг другу. А если и молчали оба, то не так молчали, как сейчас. Тогда по-другому молчали. Легче. Сейчас куда труднее.