Льды уходят в океан
Шрифт:
— За дружбу! — оживился Езерский. — За крепкую дружбу, Илья Семеныч.
Беседин поднял рюмку, прищурился, глядя на нее, но тут же снова поставил на стол.
— За крепкую дружбу? — переспросил он. — А есть она на белом свете, крепкая дружба? И что это за штука такая, а, Харитон? Муть одна. Фикция. Сказка для сопливых мальчишек и девчонок, понял?!
— Это так, Илья Семеныч... Сказка для сопливых мальчишек. И девчонок... Настоящие мужчины...
— Помолчи ты, настоящий мужчина. Я вот четверть века уже прожил, а друга, хоть паршивенького, не имел. Не было у меня друга. Ты, скажешь, мне друг? Тебе, Харитон, по-честному, авторитет мой нужен. И слава моя. Не обижаешься?.. Потому что авторитет и слава — это вот что. — Беседин потер палец о палец, засмеялся. — Деньги ты шибко любишь, парень, вот и вертишься возле меня... Ну, не криви морду — не ты один такой, все мы одинаковые... А дружба... Не было такой штуки, нету и не будет. Ясно?
— Ясно, Илья Семеныч. Как день.
— Ну и ладно. Давай теперь ахнем по первой, а там видно будет.
Они чокнулись, выпили.
— По второй? — сразу же спросил Езерский.
— Давай по второй. Хорош «ереванчик»... Я тебе сказал, что не было у меня друга. А сейчас вот поразмыслил и решил: есть! Думаешь, кто?
Харитон изобразил на лице застенчивость и глазами указал в сторону буфетной стойки:
— Она...
Илья рассмеялся.
— Дурачок ты, Харитон. Вот кто мой друг! — Беседин несколько раз похлопал ладонью по своей груди. — Понял? Самый надежный. Самый верный.
— Вот это здорово сказано! — искренне восхитился сварщик. — Сам за себя всегда постоишь. Сам себя никогда не обидишь. Здорово, Илья Семеныч? Выпьем за себя.
3
Он был не то что сильно пьян, но сейчас ему казалось все доступным, все будто предназначалось только для него. У Беседина вообще неразрешимых проблем не было почти никогда. Кто-то там что-то усложняет, кто-то копается в своей душе, чего-то ищет, а он, Илья Беседин, не дурак. Только глупцы проходят мимо того, что им нужно. Он не пройдет, он возьмет.
Сейчас ему нужна была Марина. Илья не знал, надолго ли, он об этом не думал. Как не думал о тех девушках, которые у него были до Марины. Правда, Марину Илья редко сравнивал с теми, другими, она, пожалуй, лучше, но это для него вовсе не означало, что он должен был строить планы на будущее и для себя, и для нее. Будущее за горами, за морями, заглядывать в него Беседин не имел никакого желания: сегодня хорошо, а завтра видно будет... Самое главное, чтобы хорошо было сегодня. Для этого человек и живет. Каждый человек. Беседин ни на йоту не сомневался, что каждый. Есть, конечно, такие, кто загадывает на сто лет вперед, но эти в счет не идут: мало ли ненормальных людей на этой грешной земле!
Взять хотя бы Харитона Езерского. Парень не дурак и деньгу любит по-настоящему, но как живет! Грошик по грошику в кубышку складывает, копит, копит, а спроси — зачем? Я, говорит, имею цель в жизни: к полсотни годам — собственный домик на берегу речушки, собственный садик, собственная машина. Старость, говорит, должна быть благородной... Вот уж лопух: в двадцать пять лет о старости думать! Построй с такими коммунизм — он ведь ни черта и не верит, что при коммунизме все будет по потребности.
Нет. Илья — человек современный. Ему подавай сейчас, все подавай! Через два десятка лет что будет? У каждого — все! Все, что надо. Попробуй выделить тогда из общей кучи. Сейчас он — персона. Потому что не каждый умеет вкалывать так, как Илья Беседин, а посему и результат: кто-то там замолотит семь-восемь десяток — и доволен, а он, лучший бригадир сварщиков Илья Семенович Беседин, уже и забыл, когда меньше двух сотен получал. Он умеет! И работать красиво умеет, и жить красиво. Чтоб всегда — на виду. Небось к этому липовому морячку, Саньке Кердышу, Марина не побежит, знает, что в кармане у него один бом-дилинь-бом, а тут...
Беседин вытащил из кармана кожаный бумажник, крикнул Любушкину:
— Расчет!
Костя подбежал на полусогнутых, заулыбался.
— Ну и крепкий же вы человек, Илья Семеныч! Столько пропустить — и хоть бы хны... Завидую! Завидую этому обстоятельству...
— Ты не только этому обстоятельству завидуешь, Любушкин, — без улыбки ответил Беседин, — Всему ты завидуешь. Такая уж у тебя натура. Сколько с нас?
Он открыл бумажник, Но Харитон проговорил:
— Я сам, Илья Семеныч. Я сегодня угощаю.
Беседин махнул рукой:
— Брось. Заплатишь — потом три ночи от тоски спать не будешь, и живот у тебя от этого разболится. Знаю я тебя, жмота.
Харитон не обиделся: уж кто-кто, а бригадир любит соленую шутку.
Ресторан закрывался. Марина оделась, хотела было подкрасить губы, но тут же забыла: она сегодня, как никогда,была рассеянна и, пожалуй, безразлична. К всему безразлична. Ничего не хотелось делать, никого не хотелось видеть.
— Пойдем, Марийка!
Беседин подошел к ней в ту минуту, когда Марина, отыскав взглядом Пашецкого, подняла в знак прощания руку.
— Кому это ты ручкой?.. — спросил Илья. — Этому старому холую?
Марина, сдержав вспыхнувшее раздражение, сказала:
— Никакой он не холуй. Обыкновенный человек. Хороший человек.
Беседин засмеялся.
— Тут нехолуев нету. Все как один лапу протягивают: дай... Работа такая... Да ты не сердись, я ведь понимаю, что без этого у вас нельзя.
— Да? — зло спросила Марина, — Да я Пашецкого с тобой и рядом не поставлю. Нет холуйской работы, есть плохие люди. Думаешь, что если ты в доках работаешь, так ты и человек непременно передовой?
— Хо, сравнила! Мы — рабочий класс. Вот этими руками, — он протянул ладони к самому лицу Марины, — грошики себе добываем. Честненько...
— Грошики... — Марина скривила губы в улыбке. —
Ты только о грошиках и думаешь, Илья. Будто в них — вся жизнь. Хоть раз о чем-нибудь другом...
— Можно и о другом. — Илья взял ее под руку, повел к выходу. И когда за ними закрылась дверь, он крепче прижал к себе ее локоть и повторил: — Можно и о другом. Вот придем сейчас к тебе... Весь вечер об этом мечтал...