Леденцовые туфельки
Шрифт:
«Ну и дела!» — сказала бы Анни. А впрочем, неплохой заголовок для газетного материала, и я ожидаю еще несколько раз увидеть в газетах свою фотографию, прежде чем интерес прессы к этому делу угаснет. Хотя меня это почти совсем не волнует. Никто не узнает Зози де л'Альба в этой ничем не примечательной серой мышке. Честно говоря, мои бывшие коллеги по лицею лишь с трудом сумели узнать Франсуазу на фотографиях из банка — фотопленка не слишком хорошо приспособлена для передачи волшебных чар, именно поэтому, кстати, я никогда и не пыталась сделать карьеру в кинематографе; а на той фотографии я похожа скорее не на Франсуазу, а на одну девушку, которую я некогда очень хорошо знала: в школе в Сент-Майклз-он-зе-Грин именно она всегда была «той, кто водит».
Теперь
А впрочем, у нее были те же шансы, что и у всех остальных; шансы на будущее тебе даются в тот день, когда ты появляешься на свет; собственно, это наш единственный шанс — и некоторые потом всю жизнь только и делают, что придумывают извинения для собственных неудач, говорят, что это им предсказали карты, и мечтают об ином раскладе, а некоторые просто пускают в ход все средства, все время повышают ставки, используют любую уловку, обманывают, где только могут...
И выигрывают. Выигрывают! А это единственное, что, в конце концов, имеет значение. Я люблю выигрывать. Я вообще очень хороший игрок.
Но вопрос в том, с чего все-таки начать? Анни, конечно, нужно бы немного помочь — сделать ее более уверенной в себе, направить по нужному пути.
Имена и символы «Самого первого ягуара» и «Кролика-Луны», нарисованные фломастером на дне ее школьного портфеля, должны помочь ей ладить с окружающими, но, по-моему, ей этого мало. Так что я прибавила еще и символ Хуракана [36] , или Урагана, или Мстительного бога, чтобы ей легче было справляться с теми проблемами, которые возникают, если именно ты все время водишь в игре.
36
Хуракан («одноногий») одно из главных божеств индейцев Центральной Америки, творец и повелитель мира, владыка грозы, ветра и ураганов, отчасти сливается с образом Тескатлипоки.
Самой-то Анни, разумеется, и в голову не придет мстить своим обидчикам. Этой девочке, к сожалению, явно недостает зла, и единственное, чего она действительно хочет, — чтобы все с ней дружили. Я уверена, впрочем, что смогу излечить ее от подобного добросердечия. Месть — это наркотик, к которому быстро привыкаешь; стоит один раз попробовать, и вряд ли забудешь его вкус. Уж мне-то отлично это известно.
Теперь я занимаюсь отнюдь не исполнением желаний. В затеянной мною игре каждая ведьма играет за себя. Но у Анни поистине редкий дар, при должной подпитке он может расцвести дивным цветом. Так или иначе, моя работа всегда оставляет мне небольшую, но драгоценную возможность проявить изобретательность. Большую часть затеянных мною дел осуществить довольно легко; нет необходимости применять какое-то особое мастерство там, где вполне достаточно обычного трюка.
Кроме того, в кои-то веки я могу проявить сочувствие. Я прекрасно помню, каково это — каждый день быть «той, кто водит». А также я помню, какую радость испытывала, когда удавалось свести счеты с обидчиками.
В общем, я с большим удовольствием займусь всем этим.
ГЛАВА 4
17 ноября, суббота
Того невероятно болтливого молодого толстяка зовут Нико. Он сам мне это сказал сегодня днем, когда, как он выразился, «пришел на разведку». Янна только что приготовила партию кокосовых трюфелей, и вся chocolaterie буквально пропахла ими; у них весьма сложный, чуть землистый аромат, который прямо-таки застревает в носоглотке. По-моему, я говорила, что не люблю шоколад — однако этот запах, так похожий на аромат благовоний в лавке моей матери, сладкий, насыщенный, волнующий, действует на меня как наркотик, и я становлюсь беспечной, непредсказуемой... и мне во все хочется сунуть свой нос!
— Приветствую вас, мадам! До чего же мне нравятся ваши туфли! Они просто замечательные! Потрясные!
Так начал с порога Толстяк Нико, молодой человек лет двадцати с небольшим, но весящий, как мне кажется, добрых фунтов триста. У Нико вьющиеся волосы до плеч и пухлое лицо, которое вечно собирается складками — точно у гигантского младенца, который то плачет, то смеется.
— Правда? Что ж, спасибо, — ответила я.
На самом деле эти туфли у меня и впрямь из самых любимых: лодочки на высоком каблуке в стиле 50-х годов прошлого века, из бледно-зеленого бархата, с лентами и хрустальными пряжками на мысках...
Зачастую уже по обуви можно определить, что за человек перед тобой. Нико был в двуцветных, черно-белых туфлях, довольно приличных, но с изрядно стоптанными каблуками и смятыми, как у домашних шлепанцев, задниками; казалось, он не желает затруднять себя даже тем, чтобы как следует надевать туфли. Я бы предположила, что живет он по-прежнему в родительском доме — типичный маменькин сынок, по-моему, — а свой тихий протест выражает за счет несчастных туфель.
— Боже, что за аромат?
Ага, учуял наконец! Нико повернул свое крупное лицо в ту сторону, откуда проистекал дивный запах. Я слышала, как у меня за спиной, на кухне, Янна что-то напевает. А ритмичное постукивание — скорее всего, деревянной ложкой по кастрюльке — означало, по всей видимости, что ей аккомпанирует Розетт.
— Судя по запаху, там стряпают нечто совершенно изумительное. Скажите же мне, что это такое, Госпожа Туфелька! Что у вас на обед?
— Это Янна кокосовые трюфели делает, — призналась я с улыбкой.
Не прошло и минуты, как он купил всю партию.
Ох, я вовсе не льщу себе: в данном случае моей заслуги тут не было. Таких, как Нико, соблазнить до смешного просто. Это под силу даже ребенку. Расплачивался он синей кредитной карточкой (а это значит, что деньги на счету у него имеются), и уж тут я не растерялась: мне понадобилось всего несколько секунд, чтобы запомнить номер (в конце концов, должна же я тренироваться, чтобы быть в форме!); впрочем, в ближайшее время я вряд ли этим номером воспользуюсь. След будет слишком ясным и наверняка приведет к chocolaterie, а мне здесь пока что слишком хорошо, и сама себе вредить я уж точно не стану. Возможно, впрочем, позже я этим все же займусь. Когда пойму, зачем я здесь.
Нико был далеко не единственным, кто заметил в магазине новые ароматы. С утра я всем на удивление успела продать уже восемь коробок особых трюфелей, сделанных Янной вручную — некоторые завсегдатаям, а некоторые совершенно незнакомым людям, которых еще на улице соблазнил дивный аромат шоколада.
В полдень явился Тьерри Ле Трессе. Кашемировое пальто, темный костюм, розовый шелковый галстук и дорогущие туфли ручной работы. Хм... Я обожаю обувь, сделанную вручную: она всегда блестит, точно бока отлично вычищенной лошади, и каждым своим стежком шепчет: «Деньги, денежки». Зря я, наверное, не уделила Тьерри должного внимания; в интеллектуальном плане он, возможно, ничего особенного из себя и не представляет, однако мужчина с деньгами всегда заслуживает, чтобы на него взглянули еще разок.
Янну и Розетт он обнаружил на кухне, обе смеялись до упаду. Похоже, он был несколько раздражен тем, что у нее еще много работы, — он ведь для того и вернулся сегодня из Лондона, чтобы с ней повидаться, — но милостиво согласился зайти снова после пяти.
— Но почему, скажи на милость, ты телефон не берешь? — услышала я его голос, стоя у кухонной двери.
— Извини, — сказала Янна (едва сдерживая смех, как мне показалось). — Я в технике плохо разбираюсь. И наверное, просто забыла его включить. И потом, Тьерри...