Леди Гамильтон и Адмирал Нельсон. Полжизни за любовь
Шрифт:
Она бестолкова! Да, да, бестолкова! Сколько раз ей говорилось, что не стоит класть вместе разные вещи? О… много раз! Но Фанни снова и снова собирала его в поход как попало! Разве это жена? А как она боялась, когда приходилось перевязывать культю? Брезговала? Конечно, Фанни говорила, что боится неловкостью своих рук навредить мужу. Ну так надо быть ловчей!
К утру у несчастной Фанни Нельсон нашлось такое количество проступков, что Горацио откровенно не понимал сам себя: как он мог столько лет терпеть эту рассеянную неумеху?! Стало почти жалко себя из-за загубленных многих лет жизни.
А ведь они
Мысли Нельсона перекинулись на Эмму и к жене уже больше не возвращались.
И вот они оказались все вместе в гостиной — Нельсон, как всегда, при своих наградах и регалиях, лорд Гамильтон, который тоже не преминул надеть свои, Эдмонд Нельсон, чуть осуждающе косящийся на сына, и две женщины — леди Гамильтон и леди Нельсон. Кто-то сказал бы «соперницы», но они сами знали, что нет. Первая — потому что была слишком уверена в себе и носила под сердцем ребенка Нельсона, вторая — потому что сама отказалась от ненужного соперничества.
Эмма, окончательно располневшая из-за беременности, с трудом помещалась в немаленьком кресле. Фанни почему-то стало смешно при мысли, что она может запросто придавить щуплого Горацио! Смешок сдержать удалось, но легкая улыбка по губам все же скользнула. Леди Гамильтон эта улыбка показалась обидной.
«Ну, я тебе покажу! Еще посмотрим, кто сильней!»
Натянутые приветствия, натянутые улыбки, за исключением той нечаянной, почти насмешливой. Говорить не о чем, один повод — продолжающаяся буря за окном.
— Неласково встречает нас Лондон…
Фраза леди Гамильтон повисла в воздухе, она словно обвинение Эдмонду Нельсону и Фанни, ведь это они были здесь, остальные прибыли издалека.
Фанни очень хотелось ответить: «Что заслужили!»
Но она промолчала, исподтишка разглядывая лорда Гамильтона. Более уставшего человека, казалось, не может быть. Если Нельсон просто устал физически, вымотался, то у лорда Гамильтона все сразу, он еле живой из-за беспокойной жизни, которую вел в последние годы по милости своей супруги и ее любовника, устал и душевно. Вокруг непрекращающиеся сплетни, на него практически показывали пальцем, мол, рогоносец. Лорд Гамильтон долго изображал полную уверенность, что любовь между Эммой и Нельсоном платоническая, казалось, при таком поведении сплетни утихнут, но ничего не стихало. А теперь эта «платоническая» привязанность уже выпирала у Эммы впереди, точно большой арбуз.
Лорду Гамильтону было все равно, он отдал все силы этой женщине, все свои средства, знания, душу, все, что у него было, он так старался, чтобы она была счастлива даже тогда, когда сам оказался унижен. Нет, для Гамильтона даже их с Нельсоном любовь не была унижением, он тоже боготворил Нельсона.
Но потом погибла его коллекция, его репутация, честь его жены, погибла и его любовь к этой паре. Их любовь приобрела гротескный вид, они заигрались своим восхищением, стали всеобщим посмешищем, не желая слушать никого и ничего.
Лорд Гамильтон отступил, он желал только покоя и отчаянно завидовал вот этому седому человеку — Эдмонду
Пусть, как хотят… Только чтоб его не трогали, не мешали вспоминать его погибшие коллекции, от которых остались лишь списки. Они невосстановимы, потому что на дне морском или попросту разбиты бунтующим сбродом. Нет коллекции, нет и лорда Гамильтона.
Он не стал рассказывать, что вчера вечером после приезда встретился с племянником — Чарльзом Гревиллом и передал тому все документы на свои имения. Гревилл будет наследником, а не Эмма, жена только сумму, достаточную, чтобы скромно прожить свою жизнь. Но Эмма жить скромно не умеет, а потому ее обязательно ждет нищета, ведь Нельсон тоже долго не протянет, едва ли он крепче самого Гамильтона. Оставлять имения и деньги Эмме нельзя, они пролетят впустую.
Он знал, что жена беременна от любовника, но молчал. Он вообще теперь молчал, если только бывала такая возможность. Ему все равно…
А женщина, сидящая напротив Эммы, все время приглядывалась. Что она пыталась прочесть? Тоже не понимала, почему он таскается вместе с этой парой по всей Европе и оплачивает их блуд? Никто не понимает, а ему просто все равно…
Эта женщина лорду Гамильтону совсем не понравилась. Дело не в том, что ее черты лица не столь красивы, как у Эммы, нет. Она стройней, Эмма совсем расплылась и скоро окончательно превратится в большую тумбу, но она бесцветная, неспособная на бунт, на необычный поступок, она самая обычная. Конечно, не всем быть такими, как Эмма — страстными, взрывными, полными жизненных сил. Нет, Нельсон прав, доводись выбирать ему самому, тоже выбрал бы Эмму, а не эту тихую женщину.
Лорд Гамильтон чувствовал себя страшно одиноким. Он спросил у Чарльза, нельзя ли переехать жить к нему, но племянник сделал вид, что не расслышал вопрос. Ну что ж, нет так нет… Он тоже стал спокойным, как жена Нельсона, тихим и безразличным ко всему.
В тот же вечер во время ужина в доме леди Спенсер Нельсон откровенно оскорбил жену, отшвырнув протянутый ею бокал вина с маленькой горсточкой миндаля, как он любит, с такой силой, что бокал отлетел и разбился. Фанни в слезах выскочила из-за стола. Сам Нельсон, понимая, что поступил гадко, поспешил откланяться. Все жалели миссис Нельсон и осуждали зарвавшегося адмирала.
Потом Эмму страшно рвало в ванной, и Фанни вынуждена была помогать леди Гамильтон, а Нельсон носился вокруг, не зная, что предпринять.
— Успокойтесь, Горацио, у беременных такое бывает часто!
Фанни произнесла это достаточно громко, чтобы слышали все окружающие, и лорд Гамильтон в том числе. Впервые его губы тронула легкая улыбка, но и только.
Леди Гамильтон категорически не желали признавать в Лондоне! Во время спектакля аплодировали Нельсону, но никак не ей. Никто из знакомых не торопился давать в ее честь никаких обедов или ужинов, а если приглашали Нельсона, то подчеркивали, что с супругой. Нельсоны отговаривались плохим самочувствием. Действительно, Фанни чувствовала себя отвратительно, ей очень хотелось уехать домой.