Леди-Солнце
Шрифт:
Он поднялся с кресла и встал перед ней во весь рост — могучий, красивый, уверенный в себе… Чересчур уверенный и даже страшный этой уверенностью, этой убежденностью в своей силе и неодолимости.
В самом деле, какой опасностью может грозить казнь Кента? Наоборот, она лишь усилит его, Мортимера, влияние на все, что происходит в Англии. И то, что он успел уже наложить руку на большую часть принадлежавших Кенту владений и имущества, тоже лишь увеличит его силу. Люди поймут, с кем имеют дело, и поостерегутся предпринимать что-либо ему наперекор.
Глава 5
КОНЕЦ
Было десять часов утра пятнадцатого июня, и в воздухе над замком Вудсток повисло ожидание.
Все были в волнении, одна Филиппа спокойна. Женщины, окружавшие ее, говорили, как это поразительно для такой юной роженицы, тем более что ребенок у нее первый. А было ей тогда семнадцать лет.
— Я буду совсем счастлива, — говорила она придворной даме леди Кэтрин Харингтон, — если родится мальчик.
— Не полагается много думать о том, какого пола родится ребенок, миледи, — отвечала ей многоопытная матрона, которую Филиппа сразу полюбила и приблизила к себе, как только они познакомились.
— О, не думайте, что я не стану любить девочку! Мальчика я хочу не ради себя, но ради Эдуарда. Он так будет рад, если родится сын. Представляете, Кэтрин? Мальчик, похожий на отца. Такой же красивый, высокий, светловолосый!
— Будем молиться об этом, миледи.
— Милый Эдуард… Он так желал находиться рядом со мной в эти дни. И вскоре он будет здесь. Но зачем ему видеть, как я страдаю, ведь правда? И страдать самому… Пускай уж приедет, когда все окончится, когда мальчик будет у меня на руках.
— Не стоит искушать судьбу, миледи, — осторожно заметила леди Харингтон. — Скоро увидим, кто будет у вас на руках…
Филиппе и Кэтрин было приятно и легко друг с другом, несмотря на разницу в возрасте. Они много беседовали о детях, о том, как их лучше воспитывать, и незаметно наступило пятнадцатое июня, о котором и в поздние годы Филиппа будет вспоминать как об одном из самых счастливых дней в жизни, потому что утром этого дня у нее родился ребенок — сын! — с таким осмысленным и любознательным личиком, что Кэтрин Харингтон просто диву давалась.
Измученная, но торжествующая Филиппа попросила, чтобы ей дали ребенка, этот плод их полнокровной любви с Эдуардом.
— Господь проявил ко мне милость, — сказала она, держа его на руках. — Ничего лучшего Он не мог бы для меня сделать! Нужно непременно сообщить Эдуарду.
— Я отправлю вашего пажа Томаса Приора с радостным известием, — ответила Кэтрин.
— Да, пусть король явится поскорее! Я хочу увидеть его лицо.
— Оно расцветет от счастья, когда вы покажете ему малютку!..
Эдуард не заставил себя ждать. Он примчался так быстро, как только мог; он был в восторге от первенца и наградил гонца, сообщившего ему радостную весть, ежегодным содержанием в сорок фунтов.
Слезы увидела Филиппа на щеках своего супруга, когда тот опустился на колени возле постели и поцеловал ей руку.
— Я никогда не знала, что в жизни может быть такое счастье, — прошептала она.
— Я тоже, — ответил Эдуард, — и его принесла мне ты!
Они не могли отвести глаз от ребенка. Эдуарду не верилось, что все это произошло наяву, и он снова и снова устремлял взгляд
— Он настоящий Эдуард, — сказала Филиппа.
Так было дано имя младенцу.
Королю Эдуарду, отцу ребенка, не было еще восемнадцати лет. Рождение сына и казнь дяди — эти такие разные события потрясли его душу и превратили его в мужчину.
Он понял вдруг со всей отчетливостью, что не научился еще смотреть на то, что происходит вокруг, собственными глазами, думать своей головой, за него это делала мать, а значит, Мортимер. Он был лишь более или менее послушным исполнителем их воли, не умевшим или еще не смевшим вникнуть во все, что творилось от его имени и что могло бы ужаснуть его, пожелай он разобраться в этом.
Он почувствовал, что должен выяснить, что же произошло с дядей Эдмундом, и как можно скорее окунуться во все дела государства, если хочет БЫТЬ королем, должен, как это ни трудно, выбраться из-под материнского покровительства, избавиться от чар ее обаяния, которому подвластны были все. Он помнил свой восторг, когда мальчиком проезжал с ней по улицам городов и селений и видел, с каким обожанием смотрели все на прекрасную всадницу. Помнил, какой гордостью наполнялось тогда его мальчишеское сердце — она казалась ему неземным существом, богиней! Теперь же он обязан увидеть ее такой, какая она есть. Грядущие отношения с матерью вызывали у Эдуарда тревогу: он не представлял, как себя вести с ней.
Если к матери Эдуард питал сложные чувства, то к Мортимеру испытывал лишь одно — ненависть. Она зрела постепенно и увеличивалась по мере того, как тот превращался — вернее, делал все для того, чтобы превратиться, — в главное лицо королевства. Например, он сразу же забрал деньги, которые Шотландия заплатила в государственную казну, словно был королем. «Только король никогда не позволил бы себе использовать их на собственные нужды», — думал с возмущением Эдуард.
Молодой король уже знал подробности казни герцога Кента и понял, что Мортимер попросту хотел избавиться от возможного претендента на трон, который к тому же мог влиять на племянника. Дошли до него слухи и о коварном спектакле с якобы оставшимся в живых королем Эдуардом II, и о ложном послании папы римского… Смерть отца вызывала теперь у него множество вопросов и ужасных подозрений. Зато стало совершенно ясно, что Мортимер — негодяй и в Англии не будет мира и покоя, пока он ходит по земле.
Радость и успокоение ему приносили только Филиппа и родившееся дитя. Правда, Филиппа не была спокойной матерью. Она настояла, что будет кормить сына сама, и отказалась от услуг кормилицы, беспрерывно подходила к его колыбели, чтобы лишний раз убедиться — все в порядке. К счастью, маленький принц родился здоровым и оснований для беспокойства не было.
Эдуард все больше испытывал потребность поделиться с кем-то из близких подозрениями и планами. Таким человеком была Филиппа, но он не хотел этого делать сейчас, когда все ее помыслы и заботы сосредоточились на ребенке.