Ледовое небо. К югу от линии
Шрифт:
Возвращаясь с ведром, Лосев случайно уловил торопливый задышливый шепот.
— …а комары как же? — спросил мужской, знакомый как будто, голос.
— Ну и пусть, — жарко откликнулась женщина. — Теперь навряд ли почувствуем, а после — неважно.
«Вечное, как мир, заблуждение, — с тихой улыбкой подумал Герман Данилович, осторожно проследовав мимо. — Великолепная слепота…»
АТОМНЫЙ РЕАКТОР
Канадских гостей оказалось двое: профессор Риво из Квебека и мэр заполярного города Инуика Дин Дональдсон, седой краснолицый здоровяк, напоминавший простодушных шерифов в голливудской интерпретации. Между собой они вначале почти не разговаривали, может быть, потому что Дональдсон изъяснялся только по-английски, а подвижный и юркий Риво, представлявший франкофонную провинцию, из принципа не желал говорить на языке Шекспира. Чтобы соблюсти протокол, свои вопросы он задавал по-французски, но вполне благосклонно выслушивал разъяснения на английском, которые давали Мечов и Логинов. Языковый барьер, таким образом, удавалось успешно обходить, и молоденькая переводчица принимала самое минимальное участие в ученой беседе, смысл которой улавливала с известным усилием. Особенно трудно ей приходилось, когда речь касалась специфических проблем, вроде активационного анализа.
Но тут на помощь приходил сам Риво, раздираемый противоречиями между сепаратизмом и профессиональным интересом. Поскольку мэр Инуика разбирался в масс-спектрометрах и реакторах не лучше переводчицы, любопытство радиохимика, как правило, перевешивало чашу весов. Кончилось тем, что Риво, иезуитски улыбаясь, начал переводить сам себе. Дин Дональдсон расхохотался, хлопнул тщедушного профессора по плечу и провозгласил шутливую здравицу в честь британской королевы.
Сидя за длинным столом, уставленным неизменными бутылками минералки и хрустальными пепельницами, он курил трубку за трубкой с откровенной симпатией поглядывая на начстройупра Валюжного, столь же заядлого курильщика.
Когда закончился предварительный обмен мнениями и оживленная вначале беседа стала медленно угасать, Логинов предложил начать осмотр комбината.
— Что бы вам хотелось повидать в первую очередь? — спросил он, предупредительно наклоняясь к профессору.
— Безусловно, атомный реактор.
— Не возражаете? — Владлен Васильевич перевел взгляд на Дональдсона.
— О’кей, — рослый канадец лихо выколотил трубку о каблук, ухитрившись не уронить на пол ни крупинки, и первым направился к двери. — Хотя, видит бог, мне это ни к чему, — бросил он на ходу.
Риво выразительно заморгал и тоже поднялся.
Кусов, председатель горисполкома и начальник авиагруппы, на которого была возложена обязанность показать гостям дальние объекты, заторопились по своим делам.
— Поедешь? — спросил Логинов, пропуская Мечова вперед.
— Пожалуй… Этот Риво толковый малый и с ним интересно поговорить… Я только к себе заскочу, кое-куда звякнуть.
Войдя в неустроенный, пахнущий свежей побелкой и древесностружечными плитами кабинет, Мечов присел на угол письменного стола. Небрежно придвинул к себе телефон и набрал номер Лосева.
— Ты у себя, старик? — спросил, листая перекидной календарь с пометками. — Придется внести некоторые коррективы.
— Непредвиденное осложнение? — поинтересовался Лосев.
— Канадцы, понимаешь, опять прилетели… Нет, не по поводу овцебыков… Хочу съездить с ними на реактор. Не желаешь присоединиться?
— Я уже видел.
— Знаю, что видел, а все-таки?..
— Нет, лучше поработаю дома. На буровую-то когда собираешься?
— Точно сказать пока не могу. Попробуем созвониться завтра. Лады?
— Лады.
Едва Мечов опустил трубку, раздался звонок.
— Наконец-то! — узнал он томный, с капризными нотками, голос Гали. — А я вам второй день названиваю… Совсем не бываете в кабинете.
— Занят, Галочка, занят… Что-нибудь срочное?
— Срочное? — она выдержала долгую паузу, — срочного нет ничего. Когда мы увидимся? — спросила быстро и глухо.
— Не знаю. Я же заранее предупреждал, что ничего обещать не могу. Простите, Галочка, но я себе не хозяин.
— Мне позвонить вам еще?
— Конечно, когда хотите… А знаете что? Лучше я сам вас разыщу, когда буду свободен.
Опустив трубку, Мечов облегченно вздохнул, снял плащ с вешалки и выбежал из кабинета. Послав секретарше воздушный поцелуй, сбежал по лестнице, перепрыгивая через ступеньки.
Успевшие привыкнуть к мальчишеской манере нового замдира сослуживцы, уступая дорогу, жались к стене. Отвечая мимолетной улыбкой на приветствия, он спешил и радовался, погруженный в себя, словно парил в поднебесье. Даже если бы и не ждали его сейчас канадцы и Логинов, он едва ли сумел заставить себя идти помедленнее, как все. Упоение собственной быстротой подымало жизненный тонус, подхлестывало и будило мысль, и порождало неожиданные идеи. Он фантазировал на бегу, не зная преград, перепрыгивал через невозможное.
В машине — Мечов сел рядом с шофером — разговор зашел об Инуике. Увидев надземные желобы, Дональдсон обрадовался, как ребенок.
— Ей-богу, парень, который додумался проложить водопровод вместе с отоплением, заслуживает золотого памятника! Мы бы просто погибли без такой штуки… Вообще-то один раз мы уже погибали. Да, джентльмены, вполне серьезно. Мы не только поставили крест на собственном городе, но даже заставили себя вычеркнуть из памяти его имя. Хотите узнать, почему?
— Разумеется, господин мэр, — вежливо откликнулся Логинов.
— Очень интересно, — без особого воодушевления поддержал его Мечов.
Оба были превосходно осведомлены насчет печальной эпопеи Инуика. До последнего времени этот город, выросший из пушной фактории, называли Аклавиком. Он стоял на мысу, сложенном из смерзшегося ила и льда, огибаемый стремительным током реки Маккензи. Одинокий, заброшенный, фактически никому кроме местных жителей ненужный, влачил свои дни средь моховых болот и голой тундры, где бесчисленные озера чередовались редкими островками елового леса.
В Заполярье есть много городов, которые могли бы позавидовать климату Аклавика. Семь месяцев зимы, малоснежной и не очень суровой, короткое и довольно теплое лето. Можно ли желать большего на такой широте? Отнюдь не морозы и не огромные грязные лужи, затоплявшие улицы и летнюю пору, когда оттаивал грунт и воды искали стока, заставили жителей покинуть насиженные места. Река, подарившая жизнь, размывая сезон за сезоном смерзшимся грунт, положила предел дальнейшему существованию города. Спасти его можно было лишь ценой фантастических затрат, и правительство приняло решение пожертвовать Аклавиком.