Ледовый десант
Шрифт:
— Вы говорите о ней, господин Перелетный, в прошлом времени.
— Да, герр оберст. София Шаблий умерла. Сердце…
Надежда Кабина сидела на лавочке под развесистой липой и покачивала на руках уснувшего ребенка.
Рядом с ней сидел, оперевшись руками на автомат, Магер.
Увидев Бремка и Перелетного с полковником, Магер вскочил, застыл по стойке «смирно».
Надежда продолжала качать ребенка, не обращая внимания на подошедших врагов.
— Чего сидишь? — подскочил к ней Перелетный. — Перед тобой полковник немецкой армии. Встать!
—
Вассерман попросил, чтобы ему перевели ее слова. Бремк и Перелетный, перебивая друг друга, перевели. Они думали, что полковник тут же вспыхнет гневом, начнет кричать, топать ногами. Но Вассерман спокойным голосом сказал:
— Надя, где спрятана запорожская сабля? Поделитесь тайной, и мы отпустим вас домой, получите даже награду. Сабля нужна для музея…
Когда Бремк перевел слова полковника, Надежда поправила волосы правой рукой, поддерживая левой спящего ребенка, прижавшегося к ней, как к матери, и тихо сказала:
— Ни про какую саблю я не знаю. Я жила на Десне, а сабля спрятана где-то на берегу Роси. А может, ее партизаны передали уже на ту сторону фронта. У генерала Шаблия была возможность…
Бремк, Магер и Перелетный были удивлены, услышав такое от своей пленницы. Им она всегда отвечала одно и то же: «Я ничего не знаю».
«Неужели на нее подействовал спокойный, доверительный тон голоса Хорста? — подумал Бремк. — Странно…»
— Вы полковник? — вдруг спросила Надежда у Вассермана. — Эсэсовец? Гестаповец? Прикажите им убить меня. Нет больше сил мучиться.
Перелетный перевел слова Калины.
— Я фронтовик, — с гордостью произнес Хорст Вассерман.
— А почему вы не на фронте?
— Я был на фронте. И сегодня еду на фронт. Я танкист. А ваш брат — пограничник, чекист. За Киев ведет бой танковая бригада полковника Майборского. У него есть танки «Капитан Тулин» и «5-я застава», — ответил Вассерман, подчеркивая, что ему многое известно.
— Тогда мы с вами еще большие враги, — сказала Надежда. — Мой брат служил на Пятой пограничной заставе.
— Кто тут кого допрашивает? — не сдержался Бремк. — Говори: где запорожская сабля? — замахнулся он кулаком на Калину.
— Ребенок спит. Устал, бедный. Скажите Бремку, чтобы он не кричал, — обратилась к Вассерману Надежда.
Полковник предостерегающе поднял руку и снова тихим, доверительным голосом спросил:
— Где сабля, Надя?
— Не знаю, — пожала плечами Надежда. — Расстреляйте меня. Хватит издеваться надо мной. Я ничего не знаю.
— Это ваше последнее слово? — повысил голос полковник.
— Последнее. Я не знаю, где сейчас сабля. Мой брат ничего про саблю не говорил.
Вассерман махнул рукой. Бремк понял его. Подскочил к Надежде, вырвал у нее ребенка и, тыча ему в рот конфету, быстро зашагал к бугорку свежей земли, видневшемуся среди деревьев.
— Ты будешь виновата в смерти этого малыша! — крикнул Бремк, оглянувшись. — Не мы, а ты!
Неподалеку от него залаяла собака. Лай доносился откуда-то из-под
Надежда сжалась в комок. «Так вот зачем они привозили собаку в Гуту под Киевом! Люди говорили про какую-то яму. И тут пес воет в яме. Они хотели бросить меня в яму к собаке еще в Гуте, но в это время красноармейцы пошли в наступление…»
— Магер! Веди пленницу! — приказал Бремк.
Магер, тыча дулом автомата в спину Надежды, подвел ее к яме.
— Я же говорил, что ты будешь виновата в смерти ребенка! — крикнул Бремк и бросил малыша в яму. — Где сабля? Иначе и ты сейчас последуешь за ним.
Надежда закрыла руками глаза, попятилась, упала на землю. «Ваня, Терентий!.. Где вы, хлопцы с Пятой заставы?.. Спасите меня! Спасите свою Надежду… Ведь в письмах вы называли меня: «Наша Надежда!» Придите скорее!..»
Она лежала, прижавшись щекой к холодной, недавно вынутой из ямы земли. Откуда-то издалека, словно сквозь толщу воды, до нее донесся голос Бремка.
— Нам говорили, что ты знаешь, где сабля…
Надежда потеряла сознание.
Пришла в себя она уже в яме. Увидела оскаленную морду овчарки.
— Не трогай меня, не трогай!.. — зашептала Надежда, прижимаясь спиной к холодной сырой земле.
Над ямой склонился Бремк.
— Лоз!.. Взять!..
— Не трогай меня! Не трогай!… — как молитву, повторяла Надежда, не сводя широко раскрытых глаз с собаки.
— Форверст! Лоз! — закричал снова Бремк.
Овчарка бросилась на Надежду.
— К сожалению, операция «Запорожская сабля» оказалась безуспешной, — сказал Вассерман. — Больше ею не занимайтесь. Яму забросайте, чтобы и следа не осталось…
9
В окопах, вырытых под вербами и кустами ивняка, солдаты полковника Сильченко ждали команды переправиться с левого берега на остров Казачий, а оттуда им предстояло форсировать Днепр уже вблизи Киева.
Полковник обходил бойцов, присматривался к средствам переправы, стянутым с острова Труханова и из прибрежных сел. Познакомился с хлопцами, которые во время форсирования Днепра станут штурманами и лоцманами. Их более десяти. Реку и все поймы Днепра они знают еще с детства.
Главным лоцманом Сильченко назначил белобрысого, с облупленным носом Алексея Стакурского, девятнадцатилетнего парня с острова Труханова.
Алексей в июле сорок первого добровольцем пошел в армию. Воевал на Правобережье Днепра и отходил на восток через эти же острова. Под Пирятином осколок немецкого снаряда вырвал кусок мяса из ноги, повредил кость. Это были страшные дни для Алексея. Раненых красноармейцев немцы или убивали, или отвозили в лагерь для пленных.
Алексей, пересиливая жуткую боль, зарылся в стожок сена. Бинт из индивидуального пакета, которым была перевязана нога, заскоруз от засохшейся крови. Нечем было промывать рану: спирт в солдатской баклаге кончился. Алексей ел коренья купыря — его много росло вокруг на лугу. Пересохшими губами слизывал по утрам с травы росинки.