Ледяной ветер Суоми
Шрифт:
– Что намерен делать?
– Еще раз зарядить агентуру. Разослать телеграммы в другие города – не было ли там похожих дел?
– Направь Вихтори в Улеаборг, – посоветовал Алексей Николаевич. – Вдруг у них есть подсказки? А я пока отдохну. Люблю отдыхать, жаль, редко выпадает возможность.
– Ты послал телеграмму Маклакову?
– Юнас, я министра вижу по большим праздникам. Или когда он дает мне заведомо невыполнимые поручения. Телеграмму я послал, но не ему, а директору Департамента полиции, своему непосредственному начальнику. Доложил, что Раутапяя убит, а деньги исчезли.
– Хювя, – одобрил комиссар. – Дай нам время. Если сепаратисты действительно наняли для отъема средств такого негодяя, пусть отдадут его мне. Деньги оставят для партизан, а убийцу – мне!
– То есть ты не собираешься возвращать в Россию украденное?
– Там видно будет, – уклончиво ответил Кетола. Но статский советник продолжил:
– Сам рассуди, зачем было убивать Раутапяя? Пришли, отняли шкатулку и ушли. Он же не сможет обратиться в полицию с жалобой, что его ограбили.
– Кассир решил сопротивляться, – возразил комиссар. – Началась борьба, и его ударили ножом.
– Да? Если бы пришли семеро, как бы он стал сопротивляться? А если бы и стал, ему просто набили бы морду. Убивать-то зачем? Но следов борьбы нет, его зарезали без долгих разговоров. Не похоже на партизан!
Кетола молчал. Было видно, что аргументы приятеля заставили его задуматься. Наконец он встал, одернул пиджак, задрал вверх подбородок:
– Ты иди. Даю тебе два дня отпуска. Через сорок восемь часов жду здесь. Много не пей…
Алексей Николаевич знал, как ему использовать неожиданный отпуск. На календаре был понедельник, значит, завтра можно зайти в Общество культуры мхов. Улица с диковинным названием Девичья Тропа, дом четыре. Там сидит Клэс Лииканен, которому можно поручить разузнать, какие разговоры ходят насчет убийства беглого кассира в революционной среде.
Но это только завтра. А сегодня сыщик решил навестить начальника штаба Двадцать второго армейского корпуса генерал-майора Новикова. Рассказать ему то немногое, что удалось выяснить насчет полицейского резерва Гельсингфорса. И спросить, прибыл ли Насников, в какой степени уже можно на него рассчитывать.
Начальник штаба проживал в принадлежавшем корпусу здании на Мариинской, 23, в казармах бывшего Нюландского батальона. Питерец велел доложить о себе, и вскоре его пригласили войти. Новиков оказался небольшого роста, бритым; взгляд имел слегка ироничный, как будто сомневался в каждом слове собеседника. У него было решительное лицо настоящего военного и кривые ноги настоящего кавалериста.
– Здравствуйте! Меня звать Павел Максимович. А вы Алексей Николаевич, мне вас барон подробно описал. Вы пришли познакомиться или уже что-то разнюхали?
– Здравствуйте. И то и другое. Чаю дадите, тогда и расскажу…
Генерал хмыкнул:
– Все мы здесь так мучаемся. Местные пьют только кофе, даже в лучших ресторанах чаю не подают. Ну, для гостя расстараемся.
Двое немолодых мужчин сразу почувствовали взаимное доверие. Новиков усадил сыщика в кресла, послал вестового за самоваром.
– Ну что случилось?
– Павел Максимович, я тут всего три
– И языка вы не знаете.
– И языка не знаю, верно подметили. Пока выяснил самую малость.
– Давайте малость; важно, что вы уже начали разведку. Нам, кто здесь служит, ходу нет никуда.
Лыков принял от вестового стакан чаю, поставил его покуда остывать и заговорил:
– Полицейский резерв Гельсингфорса насчитывает тысячу восемьсот человек. Притом что штатный состав полиции – триста пятьдесят штыков.
– Ого, – опять хмыкнул ироничный генерал. – Впятеро больше штата. Вот это резерв так резерв! Полнокровный полк!
– Квартирует лавочка в Альчере, в большой казарме против старого лютеранского кладбища. Многие там не помещаются и приходят на занятия из дома.
– А что за занятия, удалось узнать?
– Действия в группе, маневры на местности, стрелковая подготовка, картография.
Новиков сощурился:
– Не похоже на учения наружной полиции, правда?
– Точно так, Павел Максимович. Я сам преподаю в столичном полицейском резерве. И там у нас совсем другие дисциплины, те, что нужны городовому на посту. Нет там ни маневров, ни картографии…
– Так, дело ясное, что дело темное. Еще что?
– Кадр резерва является постоянным, что тоже необычно. И необъяснимо с точки зрения здравого смысла. Наш состав переменный, он как учебная команда в армии. Натаскали новичка, тот сдал экзамен и, если все в порядке, заступил в участок. А у них люди годами числятся при полиции, в ней самой не состоя. Расходы несет правительство, причем из «военных миллионов», которые полагается пересылать в Россию. Но оно нам не платит, а содержит на эти деньги несколько тысяч фактически дармоедов.
– Ну, это для нас с вами они дармоеды, – поправил гостя хозяин. – А для них кулак. Ядро будущей повстанческой армии. Еще что узнали?
– Да почитай, больше ничего. Мой собеседник добавил, что основные силы резерва находятся не здесь, а в Эстерботнии. Поясните новичку, что за этим стоит? Это ведь одна из провинций Финляндии. Почему главные силы прячут именно там? А не в Лапландии или Сатакунте?
Генерал-майор ответил не задумываясь:
– Лапландия далеко, прятать там силы не нужно, поскольку мы и тут, у себя под боком, ничего не разглядим. Нас просто не пускают в те сферы, которые финны засекретили. А Эстерботния, или, как еще говорят, Остроботния – самая большая историческая область Суоми. И там к русским относятся хуже, чем где бы то ни было.
– Отчего же?
– Так сложилось за минувшие столетия. Еще в ходе Северной войны Петр Первый жестоко обошелся с жителями Эстерботнии и соседних с ней приходов. Те пытались противиться фуражировке войск. Или, называя вещи своими именами, насильственным реквизициям… Нрав у государя был крутой, и он велел разгромить непокорные селения. Их просто сожгли, а четыре тысячи жителей отослали в Тобольскую губернию. Назад оттуда никто не вернулся…
Лыков опять, уже в который раз, почувствовал, что неприязнь финнов к русским возникла не на пустом месте. А Новиков продолжил: