Легенда об Уленшпигеле (илл. Е. Кибрика)
Шрифт:
Немедленно герцог разослал известие командирам всех частей, приказав выстроить войско в боевой порядок и разослать разведочные отряды.
И вдруг прямо на линию стрелков вынеслись четыре повозки. Они были полны мужчин и женщин, которые плясали, размахивали бутылками, дули в дудки, били в бубны, свистели в свирели, гудели в гудки.
Свадебный поезд остановился, сам Альба вышел на шум и на одной из четырех повозок увидел новобрачную; рядом с ней был Уленшпигель, ее супруг, украшенный цветами. Крестьяне и крестьянки сошли на землю и плясали и угощали солдат вином.
Альба и его свита были изумлены
Участники свадебного поезда раздали солдатам все свое вино, и те славословили и поздравляли их.
Когда выпивка кончилась, крестьяне и крестьянки опять уселись в повозки и, без малейшей задержки, унеслись под звуки бубнов, дудок и волынок.
И солдаты весело провожали их, чествуя новобрачных залпами из аркебузов.
Так прибыли они в Маастрихт, где Уленшпигель снесся с доверенными реформатов о доставке оружия и пушек кораблям Оранского.
То же сделали они в Ландене.
И так разъезжали они повсюду в крестьянских одеждах.
Герцог узнал об их проделке, и обо всем этом сложили и переслали ему песенку с таким припевом:
Альба Кровавый, герцог Балда, Видел ты свадебный поезд тогда?И всякий раз, как он делал какую-нибудь ошибку, солдаты пели:
Альба рехнулся, прямо беда, Он ведь увидел невесту тогда!А король Филипп пребывал в неизменной злобной тоске. В бессильном честолюбии молил он господа даровать ему силу победить Англию, покорить Францию, завоевать Милан, Геную и Венецию, стать владыкой морей и царить надо всей Европой.
Но и в мыслях об этом торжестве он не улыбался.
И вечно его знобило; ни вино, ни пламя душистого дерева, непрерывно горевшего в камине, — ничто не согревало его. Он всегда сидел в зале среди такого множества писем, что ими можно было наполнить сто бочек.
Филипп писал неустанно, все мечтая стать владыкой всего мира, подобно римским императорам. Ревнивая ненависть к своему сыну, дону Карлосу, также точила его сердце. Дон Карлос желал отправиться на смену герцогу Альбе в Нидерландах, — конечно, затем, думал король, чтобы захватить там власть. И образ сына, уродливого, отвратительного, безумного, беснующегося, злобного, вставал перед ним, и ненависть его возрастала. Но он никому не говорил об этом.
Приближенные, служившие королю Филиппу и сыну его дону Карлосу, не знали, кого из них бояться больше: сына ли, ловкого убийцу, который набрасывался на своих слуг, чтобы искровянить им лицо ногтями, или трусливого, коварного отца, который бил только чужими руками и, точно гиена, наслаждался трупами.
Слуги вздрагивали, когда видели, как они вьются один вокруг другого. И они говорили, что скоро в Эскориале будет покойник.
И вот вскоре они узнали, что дон Карлос, обвиненный в государственной измене, брошен в темницу.
Узнали они также, что мрачная тоска снедает его душу, что он исковеркал себе лицо, когда протискивался сквозь прутья тюремной решетки, пытаясь убежать из темницы, и что мать
Но король Филипп не плакал.
Разнесся слух, будто дону Карлосу подали незрелых фиг и будто на следующий день он скончался, точно уснул. Врачи определили, что после того, как он поел фиг, сердце его перестало биться, а равно прекратились все жизненные отправления, требуемые природой; он не мог ни выплюнуть, ни вызвать рвоту; живот его вздулся, и он умер.
Король Филипп прослушал мессу за упокой души дона Карлоса, повелел похоронить его в часовне королевского замка и прикрыть плитой его могилу, — но не плакал.
И слуги, насмешливо извращая надгробную надпись на могиле принца, говорили:
Здесь покоится тот, кто зеленых попробовал фиг, И — совсем без болезни — дышать перестал в тот же миг. A qui jaze en para desit verdad, Morio sin infirmidad [48] .48
Испанское двустишие, вырезанное на надгробной плите: «Здесь покоится тот, кто — если говорить правду — умер, не имея болезни».
A король Филипп бросал похотливые взоры на принцессу Эболи, у которой был муж; он домогался ее любви, и она уступила.
Королева Изабелла, которая, по слухам, благоприятствовала замыслам дона Карлоса насчет захвата власти в Нидерландах, высохла и исчахла. Волосы стали выпадать у нее целыми прядями. Ее часто рвало, и на руках и ногах у нее выпали ногти. И она умерла.
И Филипп не плакал.
У принца Эболи тоже выпали волосы. Он стал мрачен и слезлив. Потом и у него выпали ногти на руках и на ногах.
И король Филипп повелел похоронить его.
И он утешил вдову в ее печали и не плакал.
В эти весенние дни пришли женщины и девушки Дамме к Неле и спросили ее, не хочет ли она стать «майской невестой» и спрятаться в кустах с женихом, которого найдут для нее; и не без зависти они говорили, что во всем Дамме и округе нет молодого человека, который не рад был бы на ней жениться, так она неизменно мила, свежа и умна. Все это, конечно, дар колдуньи.
— Кумушки, — ответила Неле, — скажите молодым людям, которые готовы посвататься ко мне, что сердце Неле не здесь, а с тем, кто скитается вдали ради освобождения родины. А если я, как вы говорите, свежа и молода, то этим я обязана не волшебству, а моему здоровью.
— Все же Катлина на подозрении, — отвечали кумушки.
— Не верьте злым наговорам, — возразила Неле. — Катлина не колдунья. Господа судейские жгли паклю у нее на голове, и господь-бог поразил ее безумием.
И Катлина кивала головой из уголка, где она сидела съежившись, и говорила:
— Уберите огонь; вот он скоро вернется, Гансик, милый мой.
На вопрос женщин, кто этот Гансик, Неле ответила:
— Это сын Клааса, мой молочный брат; она вообразила, что потеряла его с тех пор, как господь поразил ее.