Легенда об Уленшпигеле (илл. Е. Кибрика)
Шрифт:
Уленшпигелю часто приходилось предъявлять свой паспорт. Его пропускали. Так шел он к Льежу.
Вскоре он дошел до большой равнины; ветер хлопьями снега хлестал его в лицо. В ослепительной белизне расстилалась перед ним равнина, и снежная метель, гонимая вихрем, кружилась над нею. Три волка шли по его пятам, но когда он свалил одного из них выстрелом, прочие бросились на раненого и, разодрав на части, убежали с куском мяса в лес.
Избавившись от волков и осматриваясь, не бегает ли по полю еще стая, он увидел позади, далеко на равнине, как будто серые изваяния, которые двигались, как пятна в снежной метели; за ними видны были очертания всадников. Он влез на дерево. Ветер донес до него издалека жалобные звуки.
«Быть может, это богомольцы в белых плащах, — подумал он, — ибо лишь с трудом я отличаю их фигуры от снега».
Но тут он увидел, что это бегут голые люди, а за ними два рейтара на высоких конях в черном вооружении гонят эту жалкую толпу неистовыми ударами бича. Он зарядил аркебуз. Среди этих несчастных он видел молодых людей и стариков, — голые, иззябшие, окоченелые, съежившись под бичом солдат, бежали они вперед, чтобы увернуться от их ударов. А рейтары, тепло одетые, красные от водки, сытые, забавлялись тем, что хлестали голых людей, подгоняя их.
— Я мщу за тебя, пепел Клааса, — сказал Уленшпигель и выстрелил в одного рейтара, который упал с коня, пораженный пулей в лицо. Другой, не понимая, откуда пронеслась эта нежданная пуля, перепугался и решил, что в лесу засел в засаде неприятель. Он вздумал спасаться бегством вместе с лошадью своего спутника и схватил ее за узду, но, сойдя с коня, был поражен второй нулей в затылок и упал замертво.
Голые люди упали на колени, решив, что ангел с небес явился им на помощь в образе стрелка, бьющего без промаха. Уленшпигель слез с дерева, и его узнали некоторые из несчастных, служившие с ним вместе в армии принца. Они объяснили ему:
— Видишь, Уленшпигель, мы из Франции; за то, что мы не могли заплатить выкуп, нас в этом ужасном виде отправили как мятежников и военнопленных в Маастрихт, куда сейчас прибудет герцог. Мы все уже заранее обречены на пытки, казни и ссылку на королевские галеры, подобно ворам и преступникам.
Уленшпигель отдал старшему из толпы свой плащ и сказал:
— Пойдемте, я отведу вас в Мезьер, но раньше надо забрать все, что есть у этих солдат, и поймать их лошадей.
Снятые с солдат камзолы, штаны, сапоги, шапки и панцыри были распределены между самыми слабыми и больными, и Уленшпигель сказал:
— Двинемся в лес, там нет ветра и поэтому теплее. Бегом, братья.
Вдруг один из толпы упал с криком:
— Холодно! Голодно! Иду к господу сказать, что папа римский — антихрист на земле.
И умер. Все решили нести его с собой, чтобы предать земле по-христиански.
Подвигаясь вперед по большой дороге, они встретили крестьянина, ехавшего в крытой повозке. Он сжалился над голыми людьми и усадил их в свою повозку. Здесь было сено, в которое они зарылись, и пустые мешки, которыми они могли прикрыться. Согревшись, они вознесли благодарность господу. Уленшпигель ехал рядом на добытом коне и вел другого в поводу.
В Мезьере они остановились; здесь им принесли теплый суп, пиво, хлеб, сыр, а старикам и женщинам — мясо. Их приютили и дали им одежду и новое оружие за счет общины. Все благословляли Уленшпигеля и обнимали его, и он радовался этой ласке.
Он продал рейтарских лошадей за сорок восемь флоринов, из коих тридцать отдал французам.
Странствуя далее в одиночестве, он говорил себе:
«Вот я иду сквозь кровь, слезы и бедствия, но не нахожу ничего. Видно, обманули меня дьяволы. Где Ламме? Где Неле? Где Семеро?»
И он услышал голос, подобный дуновению:
— В слезах, в смерти, в огне ищи…
И он пошел дальше.
В марте Уленшпигель пришел в Намюр. Здесь он увидел Ламме, который, став большим любителем маасской рыбы, особенно форели, нанял себе лодку и, с разрешения общины, занялся рыбной ловлей. Но гильдии рыбаков он уплатил за это пятьдесят флоринов.
Увидев, как его друг и товарищ бродит по берегу Мааса, ища способа перебраться на ту сторону в город, обрадованный Ламме причалил к берегу, взобрался, запыхавшись, по откосу и бросился к Уленшпигелю. Заикаясь от радости, он восклицал:
— Вот, наконец, опять ты со мной, сын мой, сын во господе, ибо ковчег моего чрева может вместить двоих таких, как ты. Куда ты теперь? Что тебе нужно? Ты, значит, жив? Не видел ты моей жены? Будешь кушать маасскую рыбу? Это лучшее, что есть в этой юдоли; здесь, брат, готовят такие соусы, что оближешь пальчики. Какой у тебя гордый и славный вид с тех пор, как позолотило тебя пламя сражений. Вот ты здесь теперь, сын мой, друг мой, дорогой Уленшпигель, веселый бродяга! — И он заговорил тише: — А сколько испанцев ты положил? Не встречал ли ты моей жены в одной из их повозок с потаскушками? И маасского вина выпьешь — оно великолепно действует на страдающих запором. Сын мой, ты ранен? Ты ведь останешься здесь и скоро будешь чувствовать себя свежим, бодрым и здоровым, как молодой орел. И угрей наешься таких, что без всякого запаха тины! Поцелуй меня, брюханчик. Слава богу, слава богу! Ух, как я рад!
И Ламме прыгал, плясал, пыхтел, фыркал, тормошил Уленшпигеля.
Затем они отправились в город. У ворот Намюра Уленшпигель предъявил свой паспорт, подписанный герцогом, и Ламме повел его к себе.
Готовя обед, он выслушал рассказ о его приключениях и рассказал о своих. Он покинул войско, последовав за девушкой, которую принял за свою жену. Так он и ехал за ней, пока не добрался до Намюра.
И Ламме непрестанно спрашивал Уленшпигеля:
— Ты ее не видал?
— Видал других, и очень пригожих, — отвечал Уленшпигель, — особенно в этом городе, где все они заняты любовью.
— И правда, — сказал Ламме, — меня уж тут завлекали сотни раз, но я остался верен. Увы! Мое тоскующее сердце переполнено единственным воспоминанием.
— Так же, как твое брюхо всякой едой.
— Когда я тоскую, я должен есть.
— И твое горе не знает отдыха и передышки?
— Увы, — ответил Ламме.
И, вытащив из горшка форель, он продолжал:
— Смотри, какая красивая, какая полная. Мясо розовое, как тело у моей жены. Завтра утром уедем из Намюра; у меня мешочек полон флоринов, — купим себе по ослу и поедем верхом во Фландрию.