Легендарный Василий Буслаев. Первый русский крестоносец
Шрифт:
Наметился перелом и в сражении пехоты. Сельджуки все больше брали верх, тесня христиан. Постепенно ряды крестоносцев смешались. Многие военачальники были убиты. Воины, не слыша приказов, утратили боевой дух. К тому же среди воинов-христиан было много раненых.
Непреодолимым заслоном встали ратники Василия Буслаева на пути наступающих сарацин. Их мечи и топоры без пощады крушили черноглазых скуластых воинов в островерхих шлемах. Ни щиты, ни кольчуги не спасали сельджуков от крепких ударов. Костя и Фома, похваляясь молодечеством, громко выкрикивали счет убитых ими врагов.
Василий
Потаня старался держаться поближе к Василию, беспокоясь за него.
Вдруг оплошает Василий или сарацины скопом на него накинутся, тут-то меч Потани и пригодится.
Наиболее воинственные из немцев встали рядом с русичами, не желая отступать дальше. Эта кучка храбрецов на какое-то время восстановила равновесие в сече. Зеленые знамена сарацин заколебались на одном месте. Упорство и ярость нарастали с обеих сторон.
Сельджуки рвались к Василию, распознав в нем военачальника. Уже несколько сельджукских храбрецов сложили свои головы при попытке выбить меч из руки Василия. Мертвый на мертвом лежат враги у ног Василия, меч которого так и сверкает, сея гибель и страх, а рука его не ослабевает.
– Сила силу ломит! – весело крикнул Василий Потане, чуть ли не до пояса разрубив какого-то сельджука. – Куда им до нас! – воскликнул Василий, пробив насквозь еще одного врага. – На ихнее множество у нас уменье есть!..
В следующий миг меч в руке Василия сломался от сильнейшего удара.
Потаня бросился на подмогу к побратиму, увидев, что сразу трое сарацин направили копья в грудь Василия, оставшегося безоружным.
Но случилось невероятное! Перед Василием вдруг возникла белая, почти прозрачная фигура женщины в длинном платье с раскинутыми в стороны руками. Она приняла удар копий на себя.
Сельджуки в испуге подались назад, истошно заголосив.
Возле Василия образовалась пустота, лишь убитые лежали в тех же позах на истоптанной окровавленной траве.
Призрак женщины, возникнув на краткое мгновение, растаял в воздухе, будто испарился.
Видевшие это чудо крестоносцы также отпрянули от Василия, забыв на какое-то время про своих врагов.
Рядом с Василием остались лишь Потаня и Худион.
– Что это было? – пробормотал побелевшими губами Худион.
– Бог весть, – отозвался Потаня, осеняя себя крестным знамением.
– Это была Евпраксия! – взволнованно сказал Василий. – Я узнал ее.
Глава четвертая. Бегство
Никогда еще Василию не приходилось видеть такое множество вооруженных людей, объятых смятением и почти животным страхом смерти. Войско крестоносцев превратилось в никем не управляемую толпу, одержимую единственным желанием – бежать куда глаза глядят. Миг превращения храбрецов в трусов случился тогда, когда Конрад и его рыцари покинули поле битвы, не в силах превозмочь своей отвагой еще большую отвагу сарацин. Единство воинов-христиан перед лицом врага сменилось всеобщим разобщением и страхом. Уже ни знамена, ни звуки труб, ни приказы
Русичи, угодив в поток спасающихся бегством крестоносцев, были подобны щепкам, влекомым бурной рекой. Они растеряли друг друга, а для многих дружинников Василия этот пасмурный осенний день стал последним в их жизни. Сотни воинов-христиан пали в битве, и тысячи их были истреблены сельджуками во время бегства.
Начавшийся дождь вынудил воинов султана прекратить преследование разбитого крестоносного воинства.
Крестоносцы, группами и в одиночку, выбирались на дорогу, ведущую к Никее. Изредка измученных пешцев обгонял рыцарь на взмыленном коне, но в основном разрозненные конные отряды графов и баронов, подобно пешцам, с трудом тащились по скользкой грязи.
Худион, припадая на раненую ногу, шагал, опираясь на плечо Василия. За ними шел мрачный Потаня, тоже хромая, поскольку таким и уродился. Кроме своего оружия Потаня нес на себе еще щит Худиона. Спереди и сзади шагали немецкие воины: кто с оружием, кто без него.
Чавкала жирная грязь под ногами множества людей. С небес лил холодный дождь.
До растянувшегося на дороге крестоносного воинства долетали победные крики сельджуков, грабивших брошенный лагерь христиан.
Крестоносцы шли в молчании, лишь иногда кто-нибудь перекидывался словом с идущим рядом воином или кто-то, оступившись, ругался вполголоса. Гнетущая тяжесть поражения довлела над всеми, подобно физической усталости и боли от ран. Осознание общей беды, утраты многих соратников, осмысленное восприятие чудом не оборвавшегося собственного бытия лишь теперь укладывалось в потрясенном сознании всех и каждого на этом скорбном пути. Поистине, это была похоронная процессия, ибо люди скорее напоминали изможденных призраков в намокших плащах с крестами, бредущих ниоткуда в никуда.
Под вечер разбитое войско крестоносцев добралось до брошенного стана бедноты.
Передовой отряд отступающих рыцарей переполошил крестьян, и те спешно покинули свой лагерь, бросив наиболее громоздкие повозки. Было непонятно, чего больше опасались крестьяне: жестокости победоносных сарацин или злобного настроения знатных крестоносцев, испытавших унижение. Невзирая на непогоду и близившуюся ночь, толпы бедняков устремились уже знакомым путем обратно к Никее.
Разбитое христианское воинство стало располагаться на ночлег.
Дождь прекратился, словно природа предоставила людям возможность более ясно разглядеть постигшую их жалкую участь.
Дрова были сырыми, поэтому костры никак не разгорались. Между тем вокруг не было ни клочка сухой земли.
Воины втыкали копья в набухшую сыростью почву, сверху натягивали плащи, сооружая таким образом некое подобие палаток. Усталость всех валила с ног. Рыцари и кнехты засыпали прямо на земле, не снимая с себя кольчуг и лат, забыв про раны и стертые ноги. Никто не заикался о пище, но всех мучила жажда. Прежде чем упасть на траву и заснуть, воины долго пили воду из протекающего поблизости ручья.