Легион обреченных
Шрифт:
Где он слышал этот голос? Таганов вспомнил о шпике, обернулся, чтобы предупредить — поздно: того, кто назвал себя Дядюшкой, уже не было на месте. Как быть? Как дать знать, что за ним следят? Беспокойство горячей волной захлестнуло грудь и спазмом подступило к горлу. Неужели шпик засечет его встречу со связником, которого он так долго ждал? Но этого Ашир, конечно, не допустит. Умрет, но не допустит!..
Экран зажегся тусклой лампочкой, десятка три зрителей потянулись к выходу. Яркий свет полудня ослепил Ашира. Он огляделся — «его» немец сидел, притаившись, на скамейке
Окинув взглядом площадку перед кинотеатром, Ашир увидел еще одну скамейку — напротив серого человечка, метрах в пятидесяти от него. На ней сидел чуть обрюзгший немец в новеньком офицерском мундире без погон, пустой левый рукав был заправлен в карман. Ашир направился к нему, проходя мимо, чуть кивнул — с расчетом, что это заметит шпик. Дойдя до поворота аллеи, повернул назад.
Безрукий не обратил внимания на кивок Ашира, сидел с каким-то отрешенным видом. Таганов снова прошелся и, вернувшись, опустился на край скамейки, на которой сидел инвалид.
Со стороны казалось, что Ашир хочет незаметно вступить в контакт с безруким, но делает это неумело, непрофессионально. И по тому, как заволновался шпик — бросил в невысокую каменную вазу для мусора недоеденное мороженое и вновь залистал журнальчик, Таганов понял, что тот клюнул на его приманку. Тогда Ашир, бросая косые взгляды по сторонам, вежливо поинтересовался у соседа, кивнув на пустой рукав:
— Восточный фронт... Россия?
— О нет, герр. Западный. Франция. Маки проклятые...
— Вам-то от того не легче. Война, война... — Таганов вздохнул сочувственно, не прощаясь, поднялся с места и зашагал по аллее.
Поворачивая на другую аллею, он заметил, как к серому человечку подошел какой-то субъект в полувоенной форме, сел с ним рядом, видно решив вести наблюдение за безруким, а человечек заспешил следом за Аширом. «Да их, оказывается, двое! Но почему они так грубо работают? Видать, новички. Им бы лишь деньгу из Фюрста выколотить».
Разведчик все же решил не подвергать опасности ни себя, ни тем более связного. Столько ждать — и завалиться на пустяке!
В парке было многолюдно — люди спешили в его тенистую прохладу. Краем глаза наблюдая за человечком в светлом плаще, Таганов подошел к рекламному щиту, а шпик, машинально ускорив шаг, свернул в боковую аллею. Ашир просмотрел афиши с одной стороны, вытащил из кармана носовой платок и, зайдя за щит, заметил беседку и сидящего в ней весьма респектабельного немца. Широкополая летняя шляпа, золотое пенсне, массивная трость с набалдашником. Немец тоже достал платок и протер пенсне. Чуть заметно кивнул Таганову.
Ашир не сводил глаз со связного. Где он видел его? Как знакомо его лицо! «Так и есть — Дядюшка! Здравствуй, дорогой мой аксакал! Я понял тебя». Таганов уставился в чье-то изображение на одной из афиш, а зрительная память мгновенной вспышкой наложила на это чужое лицо старый снимок: Георг Штехелле пожимает руку Ивану Розенфельду. Еще вспышка — снимок: Розенфельд с мензуркой и колбой в руках, в белом халате... Ашхабад, 1931 год,
Вон кого прислал Центр! Сколько лет, сколько зим! Ашир давно, еще до войны, потерял из виду Розенфельда: говорили, что тот уехал в Испанию, а после о нем ни слуху ни духу. «Как ты постарел, мой родной. Спасибо, что по-прежнему с нами, старый спартаковец... Но не могу подойти к тебе сейчас — за мной хвост. Сам видишь. Как быть? Придумай что-нибудь, ты же умница, Иоганн-ага!..»
Мальчишеский голос отвлек Таганова от афиш:
— Мама, пойдем скорее на карусели! Хочу в Луна-парк! — Маленький бутуз тянул располневшую белокурую женщину мимо беседки Розенфельда.
— Малыш, возьми и меня в Луна-парк! — Ашир улыбнулся обоим, успев незаметно кивнуть Дядюшке.
— Пожалуйста, господин офи... — Дама запнулась и тут же поправилась: — Герр, мы будем очень рады. — И она одарила улыбкой этого высокого чернявого красавца.
В Луна-парке было людно. Вокруг шумели дети, взлетали в небо остроносые лодки, кружились карусели.
Таганов купил в кассе три билета на «чертово колесо». С высоты он увидел «своего» — шпик терпеливо ждал, прислонясь к железной ограде. Неподалеку от него на скамейке устроился Дядюшка — Розенфельд. Он стал выводить тростью на песке какие-то зигзагообразные линии, похожие на запутанные ходы лабиринта. Таганов снял фуражку, поправил волосы. «Понял тебя, Иоганн-ага. Спасибо, родной!»
Колесо завершало последний круг, когда Розенфельд направился в глубь парка.
Ашир предупредительно помог женщине с малышом сойти с помоста, и они вместе направились к каруселям. Таганов посадил мальчишку на жирафа, а немке помог взобраться на льва. Карусель медленно тронулась с места — Ашир побежал сначала рядом, а потом юркнул в аллею. Вдали шел Розенфельд — неторопливо, чуть прихрамывая, тяжело опираясь на трость.
По хрусту гравия за спиной Таганов понял, что шпик спешит за ним. Ашир прибавил шаг и в конце аллеи, обогнав Розенфельда, оказался перед новым аттракционом — «Лабиринт». Быстро вошел туда...
В полумраке лабиринта с дешевыми ужасами из папье-маше, кривыми зеркалами, уродливо искажающими облик посетителей, шпик, мечась по кривым коридорам, потерял Таганова из виду.
— Сюда, пожалуйста, — шепнул кто-то женским голосом и схватил Таганова за рукав. Ашир отдернул руку. — Вам привет от Мамеда. — И снова та же рука мягко потянула Ашира к выходу.
Рядом с «Лабиринтом» располагался маленький цирк-шапито. Девушка подвела Таганова к одному вагончику, пропустила его вперед.
Вагончик внутри был перегорожен. Незнакомка легко подтолкнула Ашира в спину, а сама осталась в тамбуре. Таганов шагнул в дверцу и оказался в крепких объятиях Дядюшки, успевшего шепнуть белокурой девушке:
— Мария, готовься к своему выходу.
Розенфельд тихо рассмеялся, ласково вглядываясь в лицо Ашира.
— Тоже с нами работает. Хорошая у меня племянница. Здесь обзавелся. Но не будем терять времени. Этот, что за тобой увязался, — из местных, его Фюрст нанял. Ты дал какой-нибудь повод к подозрениям?